Каннский ритуал с подъемом авторов фильма по красным ковровым ступенькам завершается стоячей овацией при их входе в зал. Хочется сказать аплодирующим: секундочку, вам же еще ничего не показали! Но овации не умолкают, и у некоторых авторов от них иногда едет крыша. Надо ли говорить, что по окончании просмотра овации не всегда бывают овациями. Что иногда после просмотра от фильма отказываются дистрибьюторы. Впрочем, не будем о грустном.
После оваций в честь Маши Шилински, режиссера первого показанного в конкурсе фильма — немецкого «Звука падения» (Sound of Falling), зал почти сразу впал в летаргию. Девушка рядом со мной, только что аплодировавшая стоя, погрузилась на полфильма в глубокий сон. Ее мерное дыхание аккомпанировало «звуку падения». Юноша рядом со мной, отсняв свои тик-токи, тоже сидел с закрытыми глазами и не дышал. На экране амбициозная Маша Шилински на протяжении двух с половиной часов увлеченно занималась арт-мастурбацией — не то чтобы этому процессу нужны были какие-то соучастники. Завороженный увечьями взгляд Кроненберга, немигающий прицел Ханеке, зачарованная камера Херцога, слепнущий объектив Сокурова, — все это без труда обнаруживается в «Звуке падения». И уж, конечно, куда без звукового дизайна, давшего название этому произведению, — он сопровождает падение очередной героини в очередную кроличью нору. Посредством таких падений, видимо, осуществляется перетекание памяти у представителей разных поколений.
Действие, если оно есть, охватывает больше столетия, разворачиваясь сразу в четырех временных измерениях, но на одной немецкой ферме. Во время Первой мировой мать семейства насильно подвергает мужчин ампутации конечностей, чтобы их не забрали на фронт. Во время ГДР женщины, рискуя утонуть, штурмуют пограничную реку в попытке перебраться на Запад. Персонажи обладают такой художественной заразительностью, что, когда их засасывает течение или сенокосилка, испытываешь за них невольную радость. Жаль только, что это происходит в их влажных мечтах. Мужчины в этом фильме появляются в основном для того, чтобы дать по лицу женщине, воспользоваться ее телом или подвергнуться ампутации. Неудивительно, что девочки одержимы влечением к смерти. Героини современной новеллы, опознаваемые по беспроводным наушникам, запоминается хуже всего, что и понятно: притесняют их не так, как их пращурок.
При всей умышленной вычурности этого произведения, надо отдать должное его своеобразию и нетривиальности: на фоне иных свершений «женской режиссуры» оно не лишено какой-то внутренней убедительности, хотя настроиться на его звуковую волну — задача для многих непосильная.
Рядом с ужасами сочиненными — ужасы прекрасно документированные. Вторым конкурсным фильмом стали «Два прокурора» Сергея Лозницы, единственный русскоязычный фильм официальной программы. Действие происходит в 1937 году: по сюжету молодой и наивный брянский прокурор (Александр Кузнецов), получив написанную кровью жалобу старого большевика (Александр Филиппенко) о неподобающем обращении с ним в застенках, едет в Москву искать правды у генерального прокурора Вышинского (Анатолий Белый) (внесен Минюстом в реестр иноагентов): дескать, произошла чудовищная ошибка и в Брянске действуют контрреволюционный заговор.
Это экранизация одноименной повести Георгия Демидова, но в стерильных советских интерьерах и экстерьерах, населенных однообразными людьми со стертыми физиономиями, одетыми в серые пальто и шляпы, в самой бессмысленности действий, совершаемых маленьким прокурором, даже в самом слове «процесс» не может не мерещиться призрак другого, гораздо более известного международной аудитории писателя — Франца Кафки.
Престижная параллельная программа «Двухнедельник режиссеров» открылась щемящей, деликатно рассказанной историей подросткового замешательства. Как значится в титрах, «Энцо» (Enzo) — фильм Лорана Канте, снятый режиссером Робеном Кампийо. Отличный французский режиссер Канте, лауреат каннской «Золотой пальмы» за фильм «Класс», к сожалению, не успел снять эту киноновеллу по причине своей безвременной смерти. Желая спасти проект, на место Канте заступил часто с ним сотрудничавший Кампийо (лауреат каннского Гран-при за фильм «120 ударов в минуту») и отлично справился с трудной задачей.
16-летний Энцо (Илой Поху), сын состоятельной итало-французской семьи, не знает, чего хочет от жизни на вилле с бассейном где-то в районе Марселя, и его уже слегка подташнивает от дайвинга, вечеринок и поездок в Италию. Вот почему он работает на стройке, бросая цемент в бетономешалку и кладя кафель вместе с людьми, для которых эта работа — не «поиск себя», а банальное средство выживания. Среди них — два молодых украинца, с которыми у Энцо устанавливаются дружеские отношения. Прежде чем мечтательный увалень, еще не привыкший к несправедливости и ханжеству этого мира и всерьез воспринимающий творящиеся в нем ужасы, определится, что лучше всего в его положении, пожалуй, послушаться родителей и ехать в Нью-Йорк учить английский, он пройдет через драму платонической первой любви, которая чуть было не завершится серьезной драмой.
«Чуть» — здесь главное слово, и мера вкуса соблюдена авторами безукоризненно. Фильм отлично фиксирует состояние, когда все одновременно и (вроде бы) хорошо, и совершенно ужасно. Когда необходимо что-то менять, рискуя ранить прекрасных, любящих родителей (Пьерфранческо Фавино и Элоди Буше). Когда чувства настолько напряжены, что любое их колебание может привести к трагедии или смерти, а может и ни к чему не привести, и носитель этих эмоций и колебаний станет в результате нормальным, уравновешенным взрослым, и это, конечно, самый благополучный исход.
В «Неделе критики» показали голландскую «Землю тростников» (Reedland) Свена Брессера — типичный дебют, несущий себя слишком серьезно для своего же блага. Помимо долгих кадров дневных и ночных, зимних и летних колыханий указанных в названии растений, в фильме есть утопленная в тростниковой жиже криминальная интрига. Главный герой, изборожденный морщинами почти библейский старец Йохан, обнаруживает в своих владениях полуголую неживую девушку. Йохан и сам иногда заглядывается на виртуальных девушек в интернете, но подобное сочетание Эроса и Танатоса повергает его в глубокое замешательство. Не приняв к сведению предупреждение полиции держаться подальше от этого темного дела, он начинает самодеятельное расследование, которое приводит его в соседский фермерский дом. Владельцы дома отвечают на эти поползновения нападением на его белую лошадь (одно из клише «крутого артхауса»: животные нужны в кадре только затем, чтобы с максимальной жестокостью с ними расправиться) и преследованием его на тракторе.
Аллюзии на творчество Дэвида Линча не могут не возникнуть за просмотром этой экзистенциальной драмы, но Линчу, во-первых, был присущ юмор, а во-вторых, экзистенциальность давалась ему легко, без усилий, его всматривание в обычную реальность оборачивались не формулируемыми словами прозрениями, чего пока не скажешь о новом голландском авторе.
