В эпоху воспоминаний о хорошо забытом старом (а проще говоря, в эпоху ремастеринга) сложно поверить, что фильм «Пролетая над гнездом кукушки» вышел в далеком 1975-м году. Сыгравшие там важные роли Дэнни Де Вито и Кристофер Ллойд — люди без возраста, так что определить расстояние во времени получится только по внешнему виду Джека Николсона, который тоже вечно молод, но все же несколько изменился. И можно только попытаться вообразить, какое впечатление эта картина Милоша Формана, а до этого роман Кена Кизи произвели на жителей Америки и всей остальной планеты. С одной стороны, режиссер принципиально убрал любые приметы времени (при желании можно решить, что действие происходит сейчас — вряд ли у психов есть мобильники, а все декорации примерно те же). С другой, рассказал одну из главных в мировом кино историй о бунте против тоталитарной системы, сгустив краски и сделав местом действия (и отчасти полем битвы) психушку.
Впрочем, из дня сегодняшнего ключевым кажется, пожалуй, монолог героя Николсона Рэндла Патрика Макмерфи, который при поступлении в дурдом невозмутимо рассказывает о сексе с несовершеннолетней, за который сюда и загремел. Сегодня, в условиях новой этики, такого героя представить себе совершенно невозможно. Зато можно напомнить об этом классическом произведении, поставив в центр антагонистку Макмерфи — старшую медсестру Милдред Рэтчед.
Именно это и сделал Райан Мерфи, решив проследить биографию Милдред с 1947 года до, надо полагать, начала шестидесятых (роман Кизи вышел в 1962-м). По словам сыгравшей заглавную роль Сары Полсон, если все пойдет хорошо, то нас ждут четыре сезона, последний из которых станет ремиксом классического сюжета Кизи — Формана. Пока же Рэтчед прибывает в Калифорнию, чтобы спасти от смертной казни своего брата Эдмунда Толлесона (Финн Уиттрок). Электрический стул (ну, или что там?) ему грозит за убийство трех священников, одного из которых Эдмунд еще и изнасиловал. Перед судом Толлесону положена проверка на вменяемость в психиатрической лечебнице «Люсия». Именно сюда и пытается устроиться медсестрой Милдред, которой предстоит втереться в доверие к главврачу-филиппинцу, за которым, среди прочего, охотится героиня Шэрон Стоун.
Мерфи не впервые обращается к антуражу дурдома (здесь происходило действие второго сезона «Американской истории ужасов»), но на сей раз это неоднозначное пространство превращено в настоящий барочный дворец. Коридоры своей геометрией вызывают клаустрофобию и напоминают о Стэнли Кубрике времен «Сияния». Из-за угла того и гляди выскочит Хичкок со своей гипнотизирующей спиралью (без нее здесь, конечно, не обойдется). В некотором смысле «Сестра Рэтчед» — это и продолжение, и антитеза предыдущей работы Мерфи — карамельного «Голливуда». Райан по-прежнему не может себе отказать в использовании анилиновых цветов, но они нужны ему, прежде всего, для того, чтобы потом как следует дать зрителю по голове. Ударов этих здесь будет немало: отрезанные руки (и ноги), макабрические откровения в театре марионеток, бьющая навылет лесбийская мелодрама и постоянное ощущение разговора с крайне умным, но не очень добрым человеком.
«Сестру Рэтчед» никак нельзя назвать приквелом фильма Формана, хотя у них общий продюсер — Майкл Дуглас. Мерфи во многом возвращает сюжету галлюциногенный драйв оригинального романа Кизи — здесь есть важнейший эпизод, связанный с приемом ЛСД. С другой стороны, есть и намеки на известное нам будущее: Толлесон впервые появляется на экране, одетый в точно такую же зеленую футболку, за рукав которой Макмерфи заворачивал пачку сигарет.
Постмодернистская бравада и каскад культурных отсылок — это то, за что Мерфи принято хвалить, и то, чем он, по чести, как следует всех уже достал. Однако «Сестра Рэтчед» удерживает внимание не только фирменной для автора чехардой жанров и стилей и прочими цирковыми приемами. Со времен прорывных для его карьеры «Лузеров» Мерфи любят (и иногда — терпят, как в случае с «Голливудом») не только за кэмповую грацию и умение полушутя попасть в нерв времени, но за постоянное присутствие во всем этом балагане большого чувства. На сей раз он вновь вплетает в ревизионистский сюжет весь набор своих любимых мотивов: здесь и гомосексуальность (вкупе с ее принудительным лечением), и психопатия, и вообще любые человеческие проявления, которые принято считать отклонениями от нормы.
Сила Мерфи, как важнейшего и самого плодовитого автора на современном телевидении (учитывая 300-миллионный контракт с Netflix) заключается в том, что он легко рифмует любую эпоху с сегодняшним днем. И рифма эта — не что иное, как общий знаменатель, способный через увлекательную акробатику драматургии найти для всего окружающего зрителя хаоса общий знаменатель. Мерфи умеет трезво смотреть на безобразность происходящего, превращая ее в увлекательное зрелище. Вероятно, дело тут в том, что рецепт, позволяющий не сойти с ума в предложенных обстоятельствах и сегодня, и в середине прошлого века — да и когда угодно вообще — всегда один и тот же. И заключен он в двух коротких наименованиях. Первое — ирония, позволяющая возвыситься над окружающим кошмаром. А второе, очевидно, любовь.
