Для начала — несколько замечаний библиографического и коммерческого характера: за новую книгу Виктора Пелевина длиной в 700 страниц просят 829 руб., что делает ее одновременно самой длинной и самой дорогой на сегодняшний день работой автора. И если монструозный (как у «Ады», как у «Радуги тяготения») объем, очевидно, обусловлен беспрецедентной эпидемиологической ситуацией в мире (благодаря вирусу у далай-ламы русской литературы появилось чуть больше свободного времени для каллиграфических упражнений), то цена ее показательно игнорирует — демпинговать на фоне кризиса писатель и издатель явно не намерены. Скажем сразу: это не первая двусмысленность, связанная с романом «Непобедимое солнце».
Взять, например, сюжет — вроде бы самый необязательный, самый условный компонент поздних пелевинских книг: определенно прошли те времена, когда про нового «писателя, сколько-нибудь внятно умеющего рассказать историю, все говорили: "О, новый Пелевин!"». 30-летняя Саша Орлова путешествует по миру, чтобы еще раз пережить испытанную однажды эпифанию; снова почувствовать прикосновение бога и заодно ответить на главные вопросы мироздания. Временами кажется, что перед нами туристический боевик в духе бондианы или надвигающегося «Довода» (события книги разворачиваются в Индии, Турции, на Кубе), но при каждом удобном случае автор поднимает капот: начальник, дальше не поедем — пока не договорим про глобальное потепление, Элагабала и Кайло Рена.
Или вот, скажем, сами эти многостраничные телеги — они кому на самом деле принадлежат? Типичная ошибка чтения и понимания Пелевина — приписывать ему все суждения персонажей. Самые возмутительные реплики по традиции отданы довольно противным мужчинам: клозетным трампистам, полоумным некроэмпатам, российским дипломатам или начитанным богачам. Но с кем они боксируют в пространстве романа? Можно ли назвать их интеллектуальной оппоненткой рассказчицу, которая выслушивает до конца каждую их тираду — и не находит что возразить?
Саша — еще один парадокс того же рода. Продвинутая, вдвое младше писателя девушка — и заказывает себе поездку в турагентстве. Прогрессивная, поддерживающая ЛГБТ-повестку феминистка, — и периодически позволяет себе дикие гомофобные выпады.
Трудно игнорировать и то, что происходит с пелевинским стилем, языком, которым изъясняются его протагонисты: кажется, в этом тексте больше задумчивых многоточий, чем во всех предыдущих книгах писателя, и отчего-то кажется, что дело тут как раз в фигуре повествовательницы — неспособной, выходит, закончить ни одно предложение на решительной точке.
Но главное противоречие, как всегда, — читатель, который, несмотря на все это, не откладывает книгу ни после 50-й, ни после 550-й страницы; тот, кто иронически кривит губы, услышав название очередного опуса, высмеивает дурацкую, как водится, обложку, потом — естественно, не без ритуальных причитаний — берется за дело и через несколько дней обнаруживает себя на последних страницах этого изнурительного временами романа: разочарованным, конечно, — но не готовым отказаться от давней привычки.
Почему ежегодный пелевинский стрим все так же востребован, если писатель раз за разом подводит свою ядерную аудиторию? Почему его взгляд на мир — «реакционный», «обскурантистский», идущий вразрез с общими местами эпохи — интересен, а мнения тысячи его пишущих современников (среди которых есть фронтмены оппозиционных митингов, будущие депутаты Госдумы или обласканные премиями эмигранты) остаются уделом их куда более узкой фанбазы?
Проще всего было бы назвать Пелевина патриотом на зарплате, нашим главным литературным оружием в новой холодной войне, самым жирным ольгинским троллем, но будем откровенны: едва ли автора, который пишет, что путинская Россия — это «голодный медведь, [который] дрочит на свои фотки в берлоге», одобрительно процитируют на канале «Царьград» или в «60 минутах». Вряд ли за него встанет и либеральная публика, которая, видя в Западе свой социополитический идеал, скептически воспринимает современный феминизм и классовую борьбу: для них Пелевин слишком радикально уравнивает Пентагон и Голливуд, Уолл-стрит и дьявола. И уж меньше всех ему должны сочувствовать искатели духовно-мистических откровений — над кем, а над адептами мировых конфессий, сторонниками Венской школы или осознанными потребителями автор издевается вполне искренне.
Секрет Пелевина (если тут вообще есть секрет) — в уникальности его позиции, несводимости его идей и воззрений к какой-то понятной, легко описываемой партии. Он критикует западный образ жизни — но целится не в то, что обычно берет на мушку отечественная пропаганда. Описывает безысходность российской жизни — но совершенно другой, чем «Радио Свобода», интонацией. Атакует стиль мышления современного человека, повсеместно царящий «нетфликс духа» — и снова в иных, чем принято в правых и левых кругах, выражениях. Как бы странно это ни прозвучало, Пелевин до сих пор остается одной из последних недискредитированных этико-интеллектуальных инстанций в стране — даже несмотря на возмутительный ценник. Так вышло, в мире кажимостей и мнимостей 665 граммов нового Пелевина — все еще крайне устойчивая, не боящаяся дефолта валюта.
Наверное, это трагическая ситуация для местной культуры — иметь в своем распоряжении только одного немолодого уже автора, который готов ежегодно делать стране МРТ и ближе к осени публиковать результаты. И можно понять тех, кому все это давно и решительно hasta heblo, цитируя нецензурный двуязычный каламбур из «Солнца». И все-таки Пелевин — независимый, непредсказуемый, неточный, неприятный, не заботящийся о красоте литературный конструкции — любопытен и ценен: как собеседник напротив, как голос в голове, как лицо на монете. Как солнце в небе — но так мы напишем, когда он сочинит нам еще одну «Операцию Burning Bush».
