Стиль
Впечатления Из чего сделан «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера
Стиль
Впечатления Из чего сделан «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера
Впечатления

Из чего сделан «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера

Фото: kinopoisk.ru
В четверг, 6 декабря, в прокат выходит «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера — фильм про серийного убийцу, искусство и ад. Игорь Кириенков до основания разбирает новую и, возможно, последнюю картину великого датского режиссера.

Сюжет и структура

Приблизительные 1970-е, усредненные США. Инженер Джек (Мэтт Диллон) много лет кряду строит и сносит свой дом у озера — за это время он успел задушить, застрелить, зарезать и забить до смерти более 60 ни в чем не повинных американцев. Ему явно подыгрывают высшие силы: дождь в нужный момент смывает следы крови, крики жертв повисают в ночи без ответа, а разини-полицейские никак не поспевают за Мистером Изощренным — под таким прозвищем Джека знают криминальные репортеры. О деталях нескольких убийств-«инцидентов» мы узнаем из до поры до времени закадрового диалога главного героя с пожилым чувствительным мужчиной Верджем. Того не пронять отсылками к мировой классике и жуткой истории XX века: довольно скоро зритель понимает, при каких обстоятельствах Джек познакомился с Верджем — и куда они направляются.

Рекламируя «Нимфоманку», Триер утверждал, что изобрел новый жанр — «дигрессионизм», в котором побочные линии значат не меньше, чем магистральные. В действительности подобным образом свои книги сочиняли такие писатели-новаторы, как Лоренс Стерн и Марсель Пруст. На их формальные открытия Триер нанизал и классицистический конфликт разума и чувств, и темы обожаемого им маркиза де Сада, и (самое главное) собственные страхи и страсти.

Фото: kinopoisk.ru

«Дом…» — работа в том же направлении: подобно Селигману и Джо в «Нимфоманке», Джек и Вердж ведут разговор обо всем на свете — от гончих псов до концлагерей. Точнее, говорят они только об одном, зато сокровенном: как связаны эстетика и этика; дозволено ли художнику преступать нравственные законы; можно ли, вслед за писателем Томасом де Квинси, назвать убийство одним из изящных искусств? Философские рассуждения сопровождают броские иллюстрации — чтобы и самый непонятливый зритель раскусил авторские аллегории и оценил сравнения.

 

 

Культурно-исторический пласт

Как и «Нимфоманку», «Дом…» можно назвать фильмом-энциклопедией, но подбор фактов в ней будет сильно отличаться от типичного тома в серии «Хочу все знать». На этот раз Триера занимают принципы архитектуры и лично Альберт Шпеер, композитор Гленн Гульд, странная связь между Гёте и Бухенвальдом, эстетика тоталитаризма, Данте, Вергилий и Уильям Блейк, поженивший в своей визионерской поэме Рай и Ад. Все они подсвечивают заветную идею маньяка Джека: каждый художник ищет собственный материал — и не его вина в том, что вместо красок и глины он работает с трупами. Концепция крикливая и рассчитанная больше на реакцию организаторов Каннского кинофестиваля, в 2011-м изгнавших Триера после неудачной реплики о Гитлере, чем на серьезное обсуждение. Все-таки, чтобы оценить красоту сваленных в кучу мертвецов, выложенных в ряд ворон или массового убийства одной пулей, нужно иметь очень специальный, довольно патологический вкус — и художественным его точно не назовешь.

Триеровские амбиции, однако, не исчерпываются цитатной игрой и перемигиванием с недругами — ему интересно воссоздавать классические образцы, переносить живопись на пленку. Так, ближе к концу герои обнаруживают себя на картине Эжена Делакруа «Ладья Данте»: китчевые цвета и наигранность поз создают довольно абсурдное впечатление и здорово сбивают пафос эффектного эпилога — может быть, единственной части фильма, которую Триер попытался сделать всерьез.

Фото: kinopoisk.ru

 

Автоцитаты

А вот этого за Триером прежде не водилось: в «Доме…» есть целая нарезка из «Королевства», «Антихриста» и других проектов режиссера — перемешанная с военной хроникой, анимацией и документальными фильмами о животных. Свидетельствует ли это о том, что эго Триера достигло размеров планеты Меланхолия, которая не сегодня завтра врежется в Землю? Или, напротив, это показатель абсолютного душевного здоровья режиссера, верный индикатор его самоиронии? Похоже, ни то ни другое: цитируя себя, Триер прощается, в последний раз объезжает родные угодья, волоча за собой прошлые победы и удачи. «Все, что мог, ты уже совершил, — Создал песню, подобную стону, и духовно навеки почил?» — Триер точно не читал Некрасова, но эти строки, конечно, лучше всего характеризуют его нынешнее состояние. Обозреватели с мстительным удовольствием описывают дрожащие руки режиссера и его нетвердую, плутающую речь: теперь понятно, почему автор «Догвилля» переключился на обработку алмазов.

 

 

Ультранасилие

«Фильм, с которого убежали 100 человек в Каннах» — именно эту фразу, хочется верить, поместят на обложку «Дома…», когда он выйдет на цифровых носителях. Первые зрители нашли картину запредельно жестокой к людям и птицам, но это, пожалуй, преувеличение: ни один утенок на съемках не пострадал и ни в одну из так называемых невыносимых сцен (сафари в заброшенном лесу, отрезание груди) совершенно невозможно поверить — Триер позаботился о том, чтобы они выглядели максимально неправдоподобно, чтобы торчал реквизит. Его, как всегда, заботят более сложные, чем отвращение, эмоции: до какого предела можно сопереживать безусловному злодею; растрогают ли нас его слезы и его отчаянная попытка изменить свою участь? Скептики назовут это очередной недобросовестной манипуляцией, но 62-летнему Триеру не привыкать: в финале он снова оставляет публику в расстроенных чувствах, и это, кажется, самое продуктивное состояние после встречи с таким амбициозным кино — пусть даже не вполне состоятельным и ровным.

Фото: kinopoisk.ru

 

Мизогиния

Вообще-то Джек убивает, не различая полов, но Триер подробно показывает нам только инциденты с женщинами — а когда дело доходит до чисто мужской гекатомбы, то в двери вдруг начинает ломиться полиция. Триер не видит в этом проблемы (Джек говорит, что с женщинами как-то сподручнее), но это слишком выпуклая закономерность, чтобы ее проигнорировать. Может быть — тут приходится оперировать гипотезами, — Триер нарочно заостряет гендерные противоречия между жертвами и убийцей, показывая, какой бывает маскулинность в ее абсолютном проявлении и как она поддерживается равнодушным обществом, но что-то противится этому феминистскому истолкованию, что-то — не сходится. Триеровские героини в «Доме…» слишком безропотны и уязвимы, слишком парализованы страхом, слишком в конечном счете карикатурны — ну какие у них были шансы против художника с ножом. И вот за это особенно обидно: Триер, как мало кто сегодня, умеет создавать мощные, независимые, прорывающие экран женские образы — но пожалел хотя бы один для своей финальной (продолжаем приучать себя к этой тяжелой мысли) картины.

 

 

Что все это значит

Со стороны «Дом…» выглядит даже более личной, чем «Нимфоманка», историей. Как и Джек, Триер много думает о природе своих способностей, мучительно выясняет, кто он в искусстве — дюжинный инженер или великий архитектор, — и находит подтверждение обеим версиям. Таков и его итоговый (еще одно страшное слово) фильм, который снят выскочкой и гением, жуликом и очень большим автором. Это абрис шедевра, который должен был стать триеровской «Божественной комедией»; должен был — но все-таки не стал.

Фото: kinopoisk.ru

«Дом…» — картина о поражении, о том, что масштаб не оправдывает вектор, и есть такие мосты, которые нельзя перейти, даже если считаешь себя исключительным. Все, на что может рассчитывать художник — и тут уже неважно, настоящий он или фальшивый, — это частный выбор и то, что за ним следует. Великий режиссер Триер отправил великого грешника Джека в адское пламя. Урок «Дома…» — в том, что однажды наступит время, когда эпитеты потеряют всякий смысл; когда останутся одни существительные. Кажется, оно называется Страшный суд.