В своем последнем романе «Рыжеволосая Женщина» Памук обратился к двум мифам западной и восточной культуры. В собственное повествование автор вплел два канонических текста — трагедию Софокла «Царь Эдип», где сын убивает отца, и эпическую поэму Фирдоуси «Шахнаме», где отец убивает сына.
«На поверхности это история копателя колодцев и его ученика, которые пытаются старым средневековым способом найти воду в бесплодной земле. Задача это непростая, тем более что мастер не готов отступать от традиций ни в чем: ни в том, как надо работать, ни в отношениях мастера и подмастерья. Но для меня вся эта история переросла в гораздо более глубокое художественное исследование природы цивилизаций. Я обращаюсь к двум мифам западной и восточной культуры. И действительно выстраиваю роман вокруг двух ключевых текстов об отношениях отца и сына. Мне важно было поговорить о власти отца, мастера, наставника, о власти авторитета вообще и о развитии цивилизации, о соотношении традиции и новации, о том, как важны мифы и складывавшиеся веками представления о порядке вещей, которые прочно засели в наших головах», — рассказал сам Орхан Памук в интервью «РБК Стиль».
Все, что я увидел из окна — кладбище возле дороги, кипарисы, наш участок с колодцем, — превратилось в картину, которую я уже не забуду никогда: казалось, то место вот-вот растворится в темноте. Вдалеке прозмеилась молния. Прежде чем донесся звук грома, все скрылось из виду — колодец, участок, словом, все. Меня охватило чувство свободы.
Стамбульский экспресс проезжал мимо старых заводов, складов, пустырей, мечетей, кофеен и мастерских.
На станции Сиркеджи я сошел с него и сел на автомобильный паром в Харем. Паром никак не мог отчалить; все смешалось — водители, семьи, плаксивые дети, миски со сладким йогуртом, доносившийся шум моторов с автомобильной палубы... Я чувствовал себя дикарем, который вернулся в цивилизацию. Я сидел не двигаясь и смотрел сквозь покрытое каплями дождя стекло, как по обеим сторонам Босфора медленно проплывает Стамбул. Я пытался разглядеть вдалеке Бешикташ за дворцом Долмабахче и высокий жилой дом напротив здания курсов.
Прежде чем сесть на автобус, в одной закусочной я купил упаковку салфеток и вытер лицо. Я много часов ничего не ел, но мне даже в голову не приходило купить чурек или сэндвич с донером. Вот, оказывается, как чувствует себя убийца.
Я сел на автобус в Гебзе в три часа. Я очень волновался из-за того, что скоро увижу маму, согрелся в лучах солнца, светившего прямо на меня, и тут же уснул.
Мама нисколько не изменилась. Сначала она немного поплакала, а затем принялась готовить обед, радостно болтая и рассказывая, что на самом деле очень довольна жизнью в Гебзе. Потом она сказала, что у нее не было никаких трудностей, кроме того, что она беспокоилась за меня и скучала, и вновь расплакалась. Мы обнялись еще раз.
— Как ты вырос за этот месяц, какие у тебя большие руки! — сказала мать. — Ты повзрослел, стал совсем мужчиной. Хочешь, я, как раньше, нарежу тебе помидоров в салат?
Я долго бродил по холмам в окрестностях Гебзе, издали глядя на Стамбул. Иногда мне казалось, что я вижу участок, похожий на наш, и волновался, будто мне предстояло встретиться с Махмудом-устой.
Я не сказал матери и о том, что спускался в колодец. Так как я был рядом с ней живым и здоровым, в этих подробностях уже не было никакой необходимости.
Мы не говорили об отце. Я понимал, что он не звонит матери. Но почему он не пытался разыскать меня?
Часто у меня перед глазами вставала одна и та же картина: Махмуд-уста спускается в колодец. Я верил, что он все еще терпеливо продолжает его рыть, совсем как фруктовый червь, который прогрызает насквозь огромный апельсин.
На деньги матери на рынке в Гебзе мы купили новый телевизор и будильник. А деньги, которые я скопил у Махмуда-усты, я положил в банк. Три дня подряд я отсыпался дома. Мне снился Махмуд-уста и какие-то злые люди, которые охотились за мной, но в Гебзе меня никто не искал; никто меня не преследовал. На четвертый день я поехал в Стамбул, записался в Бешикташе на подготовительные курсы в университет и со всей серьезностью приступил к занятиям.
Когда я оставался один, у меня не выходили из головы мастер и колодец. Я был счастлив, когда разыскал в Бешикташе своих прежних приятелей по школе и по кварталу: мы стали дружить, как и прежде. Пару-тройку раз мы ходили в пивнушки на рынке. Но я стеснялся курить и пить ракы и не обращал никакого внимания на их подколки.
Меня одно мучило. Может ли стать писателем бессовестный человек, который оставил умирать своего мастера на дне колодца? Я часто успокаивал себя: в колодце ничего плохого не произошло, Махмуд-уста жив, приехал хозяин и вытащил его. Просто я не выдержал слишком тяжелой работы и, бросив ее, взял свои деньги и вернулся домой, как поступил бы на моем месте любой нормальный человек. Я теперь ненавидел эти слова — «нормальный человек».
Некоторые мои приятели по кварталу, которые учились в Стамбульском университете, отпустили бороды и усы и даже участвовали в столкновениях с полицией во время каких-то демонстраций. Они со смехом и гордостью рассказывали о своих приключениях. Я знал, что они испытывают уважение к моему отцу. Однажды вечером я случайно заговорил с ними о Рыжеволосой Женщине.
— Джем, да ты хотя бы раз в жизни девушку за руку держал?! — воскликнул один такой студент после моего рассказа о том, как два месяца тому назад мой дядя отправил меня на стройку под Эдирне (стройка была солиднее колодца) и там в городке Онгёрен я пережил любовную историю с одной женщиной.
— Кто-нибудь знает, где находится Онгёрен? — спросил я приятелей, сидевших за столом.
Они растерялись, никак не ожидая такого поворота. Один ответил, что его старший брат проходил в Онгёрене службу в армии. Однажды приятель с родителями ездил навестить братца, и этот городок Онгёрен показался ему скучным и унылым.
— Там я полюбил прекрасную женщину, актрису. Я встретил ее на улице. Она отвела меня к себе домой.
Мои приятели изумленно смотрели на меня: было видно — они мне не верят. Я сказал, что провел с той женщиной ночь.
Меня забросали вопросами:
— Ну и как?
— Тебе понравилось?
— Как ее звали?
— Почему вы не поженились?
Тот, кто ездил в Онгёрен навестить своего старшего брата, вспомнил:
— Там чего только не бывает! Всякие бродячие театры с танцами живота, кабаре — и все это ради ушедших на выходные в увольнительную солдат.
Тем вечером я понял, что смогу избавиться от боли и угрызений совести, только если буду держаться подальше от своих приятелей. Я также осознавал: Махмуд-уста и его колодец до конца моих дней будут отдалять меня от радостей обычной жизни.
