Клима Шипенко непросто застать — внимательный, вдумчивый, забегает между другими встречами и моментально начинает рассказывать. С ним сразу переходишь на «ты» и врубаешься в самое «мясо» кино — ну а про что же еще может быть интересно двум коллегам по цеху, как не про сами съемки на орбите? Весь разговор — на одном дыхании, одним непрерывным дублем со следящей съемкой. Не волнуйтесь, все специальные термины мы сопроводили развернутыми пояснениями, чтобы вам было легче следить за разговором о съемках фильма «Вызов» — совместного проекта «Роскосмоса», «Первого канала» и студии Yellow, Black and White.
Клим, как твой полет внутренне ощущался?
Психологически это ощущалось как очень такая сложная, но при этом крутейшая миссия — такой момент, когда я должен проявить себя со всех сторон на все сто. Это можно сравнить с матчем, к которому ты шел как спортсмен всю жизнь. И вот он, чемпионат мира, и ты либо будешь чемпионом, либо нет. У тебя такая задача: либо ты сейчас выложишься и все произойдет, либо будешь потом себя плохо чувствовать, потому что ты этого не сделал. И это психологическое состояние — оно, наверное, повлияло и на физическое, и на эмоциональное тоже. Так что я не почувствовал себя плохо на станции, у меня не было какой-то физической адаптации к невесомости, потому что мой организм будто заблокировал какую-то возможность плохо себя почувствовать или сказать «я устал». Знаешь, когда адреналин смешан с какой-то дикой страстью, что надо что-то очень важное сделать — тогда открываются какие-то сверхспособности, которые в обычной жизни тебе, в общем, и не нужны. Наверное, именно такая смесь меня и переполняла последние месяцы, и в те 12 дней на орбите она кардинально повлияла на то, что я там делал.
Это знакомое тебе ощущение по предыдущему опыту в кино? Бывали такие сложные смены?
Да, всегда есть смены в кино, когда ты знаешь, что должен «сдать кровь» сегодня: «это будет тяжело, мы все умрем, но по-другому это не получится». Это чувство я хорошо знаю — на каждом моем фильме есть такие смены. На последнем фильме, «Декабрь», таких смен была большая часть — на разрыв. Но даже эти смены не сравнятся с космическими. Все-таки на земле у тебя есть съемочная группа, которой ты, так или иначе, можешь сказать: «Что ты думаешь? Посмотри за этим, посмотри сюда. Что там со светом? Иди, поправь то, поправь это». А на орбите — нет, все ты.
Да, когда я разговаривал с Юлей перед полетом, то вбросил ей идею, что, когда два человека готовят съемку наверху, это похоже на студенческое кино — и она эту мою метафору поддержала. А ты что думаешь про это?
Это похоже на студенческое кино в том смысле, что там съемочная группа состоит из маленького количества людей, и они делают то, что в большом кино обычно делают 50 человек. А тут съемочная группа состоит практически из меня одного — ну и Юля в кадре, плюс она брала на себя реквизит, сама себя гримировала, одевалась сама. Так что да, это очень похоже, но у меня есть большой опыт съемок студенческого кино. Я, когда начинал, все делал сам — и снимал как оператор, и много других штук. Ну, как и все, наверное, студенческие фильмы делаются. Поэтому у меня есть школа такого кинопроизводства, партизанско-студенческого.
С другой стороны, на Западе есть довольно именитые ребята, которые это делают — Пол Томас Андерсон, например, или Содерберг сами часто встают за камеру.
Да, есть.
И это как будто совершенно нормально.
Я тоже думал о том, чтобы встать за камеру — но не о том, чтобы избавиться и от фокус-пуллера, и от гаффера, и от дольщика, и от механика камеры. (Смеются.) Этой мысли у меня не было. А за камеру я в каждом фильме становлюсь, снимаю пару кадров — это да. (Фокус-пуллер — человек, управляющий моторизированным кольцом фокуса объектива, позволяющего держать в резкости объекты, движущиеся в кадре; гаффер — главный осветитель или художник по свету; дольщик — оператор тележки, на которую иногда устанавливается камера.)
Чем эта история с фокусом закончилась, кстати?
Я переводил фокус сам. Там же камера не имеет веса, то есть тебе не нужно напрягаться, ее держать, а второй рукой крутить фокус. На земле было бы сложнее — ты бы камеру одной рукой держал, а другой подкручивал. А в космосе у камеры веса нет. Ты просто ее придерживаешь, чтобы она смотрела, куда тебе надо, а второй рукой крутишь с помощью фоллоу-фокуса (выносное регулировочное кольцо, которое управляет кольцом фокуса объектива через механическую или электронную передачу). Но это навык, и мне пришлось его освоить.
У камеры нет веса… классно! Слушай, а со световыми приборами так же? Получается, можно любой прибор слегка притейпить, прикрепить, и все будет хорошо?
Да, но там было не так много приборов, которые можно было прикрепить. У меня было всего три лайт-панели (компактный светодиодный прибор), где-то 10 х 20 см. Их я не тейпил, а на мэджик-армах маленьких пристегнул, повернул как надо, настроил по диммеру, по цвету, по цветовой температуре (magic arm — поворотный шарнир с зажимами, dimmer — регулятор яркости у профессиональных осветительных приборов). Ну и параллельно с этим приходилось выключать свет на станции, который там горит, потому что его очень много.
Как это вообще происходит?
Тумблеры такие есть, десять штук. Считай, у тебя модуль длиной метров восемь, и вот там есть лампы, их там как раз штук десять. Каждая лампа имеет свой тумблер, так что ты ее включаешь или выключаешь по необходимости. Так и занимаешься постановкой света, таким образом добиваясь киноэффекта.
А звук?
Сразу было понятно, что чистового звука у нас не будет, а черновой… вешали петлички, они легкие, прекрасные, и камера записывала.
Вы хлопали, показывали хлопушку в кадре?
Нет. (Смеется.) У меня была хлопушка там, но это же надо все записывать, дубли отмечать — а это время, которое там было на вес золота. В итоге мы не хлопали.
А как процесс съемки отличается? Предположу, что в тесном интерьере все иначе?
Я снимал в тесных интерьерах и на Земле. Дело не в тесноте — в космосе все это немножко непривычно. Ты висишь, тебе надо как-то крепиться, ты толкаешь себя, тебе надо себя остановить — то есть тебе нужно думать, что ты оттолкнулся и полетел, параллельно ты в кадр смотришь, и тут ты головой обо что-то ударяешься, потому что ты же летишь! В невесомости ты оттолкнулся и будешь лететь, пока куда-то не стукнешься. И на Станции все время движется воздух и немножечко корректирует твое движение. Так что это была еще и эдакая эквилибристика пополам с гимнастикой. Представь: я лечу, передо мной летит Юля, а мне надо за ней еще и ногами пролезть в люк, чтобы не удариться и чтобы кадр не слетел. (Смеются.) А еще и фокус нужно крутить — да, и все это одновременно происходит. Знаешь, когда рекламу смотришь, там написана строчка «Don’t try this at home», и вот лучше не пытаться повторять это. Много раз я не пролетал, бился — и еще дубль, и за ним следующий дубль, и еще раз… Ну, вот так в космосе снимать, если у тебя нет еще пяти человек. А у нас не было даже парочки.
«Это будет тяжело, мы все умрем, но по-другому это не получится». Это чувство я хорошо знаю — на каждом моем фильме есть такие смены.
Дорогой Илон, теперь ты знаешь, что можно позвать российского режиссера снимать голливудский проект, потому что он имеет некий опыт съемок студенческого кино в космосе.
(Смеются.) И еще какой опыт! Я могу сократить дистанцию, подсказать, что ждать, чего не ждать, и как-то четче все организовать.
Как вы после смены переключались?
Съемки заканчивались, и мы через полчаса-час шли спать. Что-нибудь съедали там, болтали, смотрели в иллюминатор иногда — это тоже приятно. Ведь забываешь, где находишься, когда в иллюминатор долго не смотришь — ну да, комната, да, ты летаешь по ней, конечно, а тут посмотрел — ой, ни фига себе, вот где я на самом деле! Вот и смотрели в иллюминатор — и, к сожалению, очень мало времени было на то, чтобы просто сделать это для себя. Все же мысли о том, как тут камера, а как тут свет, тут потемнее сделать, потому что Солнце вышло… Без этого. Просто выдохнуть, как-то залипнуть в иллюминатор и насладиться красотой.
Кстати! Там же другой солнечный свет.
Да он там не то, что другой — он очень разный. Меняется в зависимости от того, где находится Солнце, под каким углом — и, соответственно, по-разному освещает модули. Я специально не закрывал иллюминаторы — да, можно и закрыть, свет не будет проходить, но я решил, что надо все красиво делать. Так что изучил каждый модуль — какой там свет, в какой момент Солнце проходит — и мы этот света ждали. Мы снимали 40 минут, а потом Солнце заходило — все стало темно: «Юля, иди, я проверю, что мы сняли, ты можешь передохнуть, через 40 минут продолжим». Режим там мгновенный — считай, нет режима. Солнце светит, светит, светит, а потом р-р-раз — и нет. Я пользовался светом из иллюминаторов, но много снимал и в иллюминаторы — и некоторые сцены начинались из иллюминатора, видами выходили внутрь, то есть это все были режимы, надо было все подбирать: где Земля, как свет на Юлю и на все остальное падает. Такая серьезная работа со светом. Я хотел это снять как серьезное кино, с таким же подходом, чтобы это выглядело достойно.
А работа с коллегами-космонавтами как у вас шла?
Да нормально шла. Они же там не все бросили и только с нами работали. У них там есть свои дела, которые они планировали, делали и без которых не могли обойтись. У них там были, например, обязательные занятия физкультурой — и это не то, что «а, сегодня не пойду в тренажерный зал, давай поснимаем». (Длительное нахождение в невесомости вызывает необратимые изменения в организме человека, в частности, потерю мышечной массы и остеопороз, поэтому космонавтам, которые месяцами присутствуют на орбите, приходится в обязательном порядке заниматься спортом, чтобы не инвалидизироваться.) Например, Олегу Новицкому, который должен был спуститься и в итоге спустился вместе с нами, нужно было два раза в сутки, до обеда и после, уделять время спорту — и в этот момент он, конечно, ничего не мог делать. Приходилось подстраиваться под график космонавтов.
Иногда космонавты выделяли нам дополнительные часы из своего личного времени, которое не запланировано ЦУПом, но в основном мы вписывались в их расписание, а оно у них очень плотное. Это была самая сложная логистика — как это все распланировать с точки зрения КПП, например. (КПП — календарно-постановочный план, документ, в котором отражается подробный, иногда поминутный план работы съемочной группы в каждой смене). А КПП у нас был на каждый день: что мы должны снять, какие сцены. Мы две недели на Байконуре придумывали этот КПП, и это была настоящая шахматная партия, как разложить план между расписанием космонавтов. Например, один с тобой снимается, а другой в это время делает что-то в модуле. И это все же видно: он на рабочем месте, и ты не можешь сказать: «Слушай, выйди, пожалуйста! Ты у нас в кадре». (Смеются.)
Ты, наверное, знаешь, что такое смена, когда ты не спал несколько часов перед ней. Съемка в космосе на сколько часов недосыпа похожа?
Там все нормально, потому что в невесомости тебе спать так много и не надо. За счет того, что находишься в абсолютном релаксе — ты же в невесомости, — на тебя ничего не давит, ты висишь и висишь. То есть это состояние, которого мы на Земле пытаемся разными способами достигнуть, а там оно тебе в подарок — этот релакс невесомости, поэтому ты спишь без какой-то нагрузки, и в итоге час сна за два идет. Мы больше пяти часов на орбите, по-моему, не спали.
Организм сам пробуждается постепенно?
Да, я будильник, мне кажется, даже и не ставил.
Давай пройдем по какому-то отдельному кадру, как вы в нем планировали, выставляли, репетировали, делали все. Что-то запомнилось?
Запомнилось… ну, например, я придумал так, чтобы пролететь через всю станцию одним кадром. Такой кадр на Земле снять невозможно, просто невозможно. А в этом кадре не только Юля, но и трое других космонавтов… то есть нужно вчетвером сделать эту хореографию: Юля летит к одному космонавту, потом к другому, потом они втроем летят к четвертому. И все модули российского сегмента МКС мы хотели таким образом пролететь одним кадром. И вот как это выглядит: я разворачиваю камеру, вывожу на двух людей, в этот момент двое других космонавтов меня поворачивают — я же не могу это сделать, пока держу камеру и кручу фокус, у меня же нет пропеллера, чтобы взять перелететь... Один из космонавтов залетает, поворачивает меня, чтобы я потом влетел спиной через длинный модуль и ни обо что не ударился, ни об укладки, ни о ведра технические. Нужно, чтобы я в довольно узкий проход пролетел и чтобы космонавт меня остановил, а затем задал мне правильную траекторию, чтобы я сам себя остановил, а он затем меня облетел и, когда я поворачиваю камеру, уже был сам в кадре.
То есть актер превращается в постановщика, помогает передвинуть режиссера и снова становится актером?
Ну да, актер превращается в дольщика, поворачивает меня, потом заходит сам в кадр, и, когда я разворачиваю камеру, он уже должен занять определенную позицию и начать играть. Вот логистика этого кадра была самая сложная — это такой балет, хореография четырех космонавтов и плюс меня еще. Но это того стоит, потому что на Земле так не снять. Я хотел снять все так, чтобы зритель действительно чувствовал, что это — космос.
А дальше — дейлизы и отсмотр материала? (Dailies — результаты съемки конкретной смены, зачастую — в низком разрешении, которые постановочная группа отсматривает после окончания смены.)
Да, дейлизы и отсмотр материала проходили после съемок, как раз до выдоха еще. У меня был компьютер, я подключал к нему флешки (современные кинокамеры пишут на специализированные флешки), отсматривал материал, проверял, что получилось, а дубли отсылал на Землю — отчасти для того, чтобы их провели насчет фокуса, потому что монитор компьютера — это небольшой экран, и можно с фокусом промахнуться. Так Леша Дудин, дублер мой, сидел в ЦУПе вместе с моей помощницей Яной Трофимовой. Они получали материал, выводили его на большой экран, к цветокорректировщику, который смотрел дубль и говорил, допустим: «Все нормально, фокус есть». Или, например, я уточнял про дубль: «А не слишком ли темно тут?» Ну и что-нибудь вкусное для Константина Львовича (Константин Эрнст — продюсер, генеральный директор «Первого канала») надо было тоже посылать, он интересовался. Потом я копировал материал, ну то есть то, что обычно делают механики камеры и, соответственно, логгеры: сидел и копировал с флешек на хард (логгер — специалист, который ведет монтажные листы и перегоняет материал с флешек на большие носители). То, чем я вообще не занимаюсь никогда на Земле, там пришлось делать. (Смеется.) А эти процессы занимают много времени, эти работы с отснятым материалом у меня часа по три отнимали, бывало — сидишь, копируешь, все организовываешь. Там созвонился, если есть сеанс связи — ведь когда-то она есть, а когда-то ее нет. Такая вот жизнь. (Смеется.)
Как будто бы я вдохновения не слышу в твоем голосе?
Нет-нет, я знал, что так будет, и я был на это заточен и настроен. Я говорю про то, что я понимал, что в эти 12 дней будет максимальный выплеск энергии. Ну что поделать. Я не говорю, что мне это очень нравилось, но я просто делал это, потому что надо было.
А повторить предложат — ты за?
Да!
Возвращаясь к шутке, которая, может быть, уже и не шутка, про американских коллег и их помощь, они же будут лететь…
Ну, смотри, мне там понравилось. (Смеются.) Я с удовольствием туда вернусь. Поэтому…
…поэтому мы сообщаем миру, что Клим в принципе готов повторить свой космический подвиг — или проконсультировать коллег из NASA, если необходимо.
Я уже сказал нашим, что, если будет экспедиция на Луну, я готов полететь. Я уже прошел медкомиссию, я знаю, как что там снимать. Так что если вы хотите, чтобы все было хорошо снято, я свою творческую заявку на съемки на Луне подал!
