Мы встречаемся с Манижей Сангин (полное имя певицы) в канун 8 Марта в ее офисе возле улицы 1905-го года. Журналисты — частые гости тут как минимум последний месяц: девушка без передышки рассказывает о клипе «Мама» и приложении SILSILA изданиям и каналам разной степени важности. Команда певицы с порога предлагает нам несколько локаций для съемки, даже заготовлены цветы и постеры с Манижей — некоторые наши коллеги предпочитают помпезную обстановку. После пятнадцатиминутной фотосессии (певица быстро отстрелялась — ну что сказать, профессионал) мы переходим в маленькую комнату. Кажется, Manizha присаживается первый раз за день.
— Приложение SILSILA (с фарси — «нить») не первый ваш социальный проект, вы помогаете многим фондам. В какой момент вы решили заниматься благотворительностью?
— Мне не нравится слово «благотворительность» и то, как его воспринимают сегодня. Я просто помогаю людям, насколько могу — но не сбором средств. Я, скорее, выступаю в роли медиатора, который рассказывает о проблеме и вдохновляет людей помочь. Моя аудитория растет с каждым днем, и я чувствую ответственность перед ней. Тема домашнего насилия — часть огромного пазла, в котором есть, например, проблема ксенофобии — я занимаюсь в том числе Интеграционным центром для детей беженцев и мигрантов «Такие же дети». В этот пазл входит тема принятия себя, объективации — на мне это отражается как на медиаперсоне. Но непубличным девочкам куда сложнее. Еще интересует тема уверенности в себе — думаю, ее многим не хватает. Но самая серьезная и резонансная проблема для меня — это, конечно, домашнее насилие.
— А что стало поворотным моментом? После какой истории вы поняли, что больше молчать нельзя?
— Огромную роль сыграли медиа, в которых люди делились реальными историями. Меня трогали посты и видеоролики женщин и мужчин, рассказывающих о наболевшем и накипевшем. Появился глобальный тренд, ломающий нормы, ведь до недавнего времени молчать считалось нормальным. Но посмотрите на массовое движение женщин #MeToo в США. Когда я только услышала речь Опры Уинфри, поймала себя на мысли: «Как круто, что они объединяются! Миру так этого не хватает». За проектом стоит и личная история. Когда мне было 15 лет, меня домогались в метро. Меня это сильно напугало, я ни с кем не поделилась — просто не знала, как говорить. Недавно ситуация повторилась, но я уже смогла дать отпор, почувствовала себя сильной.
— Вы писали, что готовили манифест «Мама» два года. Почему потребовалось столько времени?
— Песню «Мама» я написала два года назад и поняла: вот то, что надо. Потом долго искала единомышленников и деньги. Но в результате собралась команда энтузиастов, филантропов. Режиссером и автором сценария клипа выступил Ладо Кватания, оператором — Андрей Краузов, продюсером — Андрей Самсонов. Меня очень поддержала продакшен-студия Hype Production, а основным инвестором стала моя мама. Бренды наотрез отказались сотрудничать. Фонды мы принципиально не привлекали. Вовсе не потому, что хотели их дискредитировать, я уважаю их титанический труд. Но нам хотелось показать, что помогать друг другу можно просто так, без фондов и звезд-попечителей. А приложение… Иной артист на эти деньги просто снял бы еще один клип. Но почему бы не протянуть руку помощи, если ты обладаешь огромным ресурсом?
— Как вы считаете, насколько остро стоит проблема домашнего насилия на Востоке, откуда вы родом? И вообще зависит ли степень мужской агрессии от культуры и менталитета?
— К сожалению, мужчины с восточным менталитетом гораздо жестче. Но при этом я только недавно поняла: как же круто, когда в мужчине сливаются восточные традиции и европейское образование. Признаюсь, во многих мужчинах мне хотелось бы видеть больше мусульманских черт и традиций. Но и многим мусульманам недостает культуры и интеллекта. В маленьких восточных городах другая иерархия отношений. Женщину с детства готовят к тому, чтобы служить мужчине. И я встречала многих по-настоящему счастливых женщин, для которых служение — это миссия.
Появился глобальный тренд, ломающий нормы, ведь до недавнего времени молчать считалось нормальным.
— Женщины Востока могут воспользоваться SILSILA?
— Пока нет. Во-первых, в приложении нет фондов. Есть кризисные центры, куда можно обратиться за психологической помощью и убежищем. Во-вторых, мы изучили только Москву и Санкт-Петербург и сделали это собственноручно. Я рассуждала так: если моя подруга придет с проблемой и попросит о помощи, что я сделаю? Начну гуглить. В результате исследования я поняла, что людям необходим фильтр: мы обзвонили 100 организаций и выбрали 27, которым смогли довериться.
— В клипе показан отец-монстр, потому что принято считать агрессорами именно мужчин. Но может ли, например, обратиться за помощью ребенок, если его бьет мать?
— Монстр — мужчина только потому, что статистика домашнего насилия по отношению к женщинам выше. Мы не исключаем того факта, что и мамы могут уничтожать своих детей, а дети — родителей. Приложение — «тревожная кнопка», а не решение проблемы. Любой человек может рассказать другу или семье, что он в беде, и обратиться за помощью в ближайший кризисный центр.
— Большинство поддержало вас. Но нашлись и критики приложения. Режиссер Ладо Кватания даже написал пост в вашу защиту. Вы поняли, чем были недовольны люди?
— Были две претензии. Первая — якобы я скопировала приложение. Хотя, если вы наберете в App Store emergency button, появится миллион приложений. К примеру, в США семья погибшей от домашнего насилия женщины посвятила приложение ей и всем страдающим. Чем больше подобных проектов, тем лучше. У человека должен быть выбор. В России таких приложений три, вместе с SILSILA.
Вторая претензия поступила от глубоко уважаемого мною фем-сообщества. Якобы я не имею права говорить о том, чего не было в моей жизни. И вот интересно: а как дать понять, пережила я что-то или нет? Прокричать? Написать пост? Мне кажется, если я решила создать проект на собственные средства, значит, у меня уже болит и резонирует. Феминизм — он ведь про добро. Про то, чтобы не указывать другому, что делать. Про то, что мы должны уважать выбор друг друга. У меня было буквально детское разочарование. В конце концов, мы все делаем одно дело. Некрасиво конфликтовать. К счастью, все это не идет в сравнение с мощнейшим фидбэком от людей, пострадавших от домашнего насилия и от сопереживающих им.
— Какая реакция поразила вас больше всего? В положительном смысле.
— Хотя я думала, что проект вызовет больше эмоций у женщин, мне написало очень много мужчин. Им невыносимо больно, что их матери когда-то были чьим-то «мясом для битья». А еще я специально сделала проект с мужчинами, позвала Ладо Кватанию — хотела, чтобы о домашнем насилии поговорил мужчина. Никакой дискриминации — только объединение, мужской и женский голоса. Моя вдохновительница, американская правозащитница Эста Солер, сказала, что ей удалось улучшить статистику домашнего насилия только после того, как она привлекла к работе мужчин. Ведь в нашей культуре как: женщины могут объединиться, поплакать, покричать, а мужчины вынуждены замалчивать проблемы. Так и вырастают абьюзеры — не секрет, что многих из них травили или насиловали в детстве. 70% мужчин превращаются в абьюзеров, 20% не могут избавиться от психологических травм и только 10% живут без боли. Пора это менять.
