«Слово Толстого» — цифровой путеводитель по наследию писателя, созданный на основе 90-томного cобрания сочинений Льва Толстого. Что важно: этот проект актуален не только для академического круга, но и для обычных читателей, которым интересна фигура Толстого в контексте сегодняшнего дня. На базе материалов платформы литературный критик и писательница Мария Лебедева разбиралась в нюансах поп-культурного образа классика и размышляла о том, почему великие произведения и гениальные люди ближе, чем кажутся.
Классикам, кажется, наконец перестали отказывать в том, чтобы быть людьми. Теперь можно по-разному относиться к тому, как сложилась судьба Софьи Толстой. Или к тому, как размышления Льва Толстого соотносились с его реальными поступками. Или, наконец, появилась опция просто не соглашаться с тем, что говорил писатель, никак не отказывая тому в гениальности, — да, так тоже возможно.
Когда говорят о том, что кто-то из классиков современен, имеют в виду не только извечную проблематику книг: любовь, смерть, дружбу, предательство. Все это, конечно, было и в XIX веке, есть и сейчас. Речь еще и о том, что сам образ Толстого интегрируется в современную культуру. Этот образ может сильно отличаться от того, что писатель представлял собой на самом деле, или от того, какое мнение о нем сложилось у знавших его.
Меняются социальные нормы, трансформируется культурный код — причем зачастую за время гораздо меньшее, чем 200 лет. Понять, каким мы видим Льва Толстого в данный момент — не бронзовым памятником, не портретом в кабинете литературы, а включенным в живую культуру человеком, — можно, увидев писателя глазами наших современников.
Переосмысленный Лев Толстой — разумеется, не изобретение последнего времени. Колоритный и запоминающийся, он снискал интерес массовой культуры и остается связан с ней: едва ли не самой удобной одеждой — толстовкой, отсылками, мемами. В семидесятые годы, например, Лев Толстой в массовом сознании определялся во многом литературными анекдотами Натальи Доброхотовой-Майковой и Владимира Пятницкого — теми самыми, в основном с зачином «Лев Толстой очень любил детей». Благодаря самиздату эти короткие истории («Веселые ребята», 1971) благополучно ушли в народ и часто приписывались Даниилу Хармсу — это ли не высокая похвала. В них утрировано переданы яркие качества личности Льва Толстого: невероятное чадолюбие, стремление к некоторому морализаторству, конфликт между творческим и бытовым.
Разумеется, масскультурный образ Льва Толстого соответствует реальному лишь отчасти. Понятно, что, например, та же любовь к детям берется как из биографии Толстого, так и из его высказываний — но при этом постулируемое в дневниковых записях может соседствовать с довольно резкими оценками:
Я сержусь на нравственную тупость детей... Но кто же они? Мои дети, мое произведение со всех сторон, с плотской и духовной. Я их сделал, какими они есть. Это мои грехи — всегда передо мной. И мне уходить от них некуда и нельзя. Надо их просвещать, а я этого не умею, я сам плох.
Лев Толстой, из дневниковых записей 3 сентября 1890 года
Попытку развенчать мифы о личности Льва Толстого, а заодно пошатнуть стереотипное восприятие писателя как хмурого старца предприняла Дарья Еремеева в книге «Граф Лев Толстой. Как шутил, кого любил, чем восхищался и что осуждал яснополянский гений». Слегка гротескный образ писателя формировался, например, за счет других артефактов культуры — например, стоило Илье Репину нарисовать ставший знаменитым портрет писателя, где тот в крестьянской одежде и босиком, как это, вместе со знанием о толстовской аскетичности, стало частью мифа. Но именно таким его изображают в «Веселых ребятах» — еще и с костылем, который, очевидно, выступает пародийной версией знаменитой толстовской палки-стула. Надо сказать, действительно отдаленно напоминающей костыль.
Теперь же той основой, на которой строится современный поп-культурный образ Льва Толстого, становится, скорее, не какой-то культурный продукт, а сама тенденция культуры находить близкое в далеком. Сейчас к личности и стилю жизни писателя применимы многие современные термины: веган, дауншифтер, прокрастинатор, адепт новой маскулинности, сторонник (в теории) осознанного родительства. Такой Толстой неожиданно оказывается близким и понятным. Из дневников мы знаем, что иногда он не то что бы разрешает себе быть непродуктивным (ведь он печалится по этому поводу), но честно констатирует все недовольства собственной персоной.
В 2019 году появился и до сих пор успешно существует телеграм-канал «Лев Толстой. Лайфстайл», оформленный как личный дневник писателя. Создатели проекта изначально брали цитаты из дневниковых записей Толстого совершенно хаотично, не в биографической хронологии — но всегда созвучные проблемам подписчиков. Позже цитаты стали соотносить с актуальным дням календаря, как будто Толстой пишет прямо сейчас.
Факты: лень, лень, лень.
Лев Толстой, из дневниковых записей 5 июля 1855 года
Это связано, конечно, не с личностью писателя, а со способом отбора контента: в обоих случаях важно найти что-то одновременно с высоким мемным потенциалом и понятное читателям.
Другая черта, которая кажется интересной во Льве Толстом сейчас, — его яркая эмоциональность.
Встал бодр и весел. Даже ночью один сам с собой улыбался.
Лев Толстой, из дневниковых записей 23 сентября 1889 года
Едва ли не первый пункт всех разговоров о новой маскулинности — это идея разрушить миф о том, что «мальчики не плачут». В книге «100 причин, почему плачет Лев Толстой» Кати Гущиной собраны очень разные поводы, по которым классик мог заплакать — и, как понятно из названия, находилось их немало. Отчасти эта эмоциональность обусловлена временем: в XIX веке к эмоциональному поведению мужчин предъявлялись совершенно иные требования, чем сейчас. Отчасти — самим характером писателя. Среди поводов для слез были как бытовые (изжога от каймака), немного забавные (перечитал написанное им самим), счастливые (чувствовал себя живым) или трагические (умерла мама).
C некоторых пор я плачу над всеми вашими письмами. — Я всегда был «Лева-рева»; раньше я стыдился этой слабости, а теперь, думая о вас и о вашей любви к нам, у меня текут такие сладостные слезы, что я вовсе их не стыжусь.
Лев Толстой, из дневниковых записей 6 января 1852 года
Плач мог быть реакцией на личное или историческое событие, мог показать отношение к происходящему или помочь справиться с внутренним напряжением — словом, в этом забавном маленьком исследовании Катя Гущина изобразила Льва Толстого бесконечно живым и, опять же, очень близким читателям. Потому что даже те причины, которые могут показаться забавными, — скажем, когда писатель в 24 года сожалеет об утрате лучших лет жизни, — вполне соотносятся с реальными страхами современных молодых людей. Иначе бы просто не было мемов про старость в 30.
По-другому видится не только образ Льва Толстого, но и его произведения: посмотрим на примере «Анны Карениной», насколько по-новому может восприниматься и сама героиня, и сюжет, и интерпретация романа.
К примеру, комикс MarionX акцентирует внимание на двойных стандартах в толстовских текстах. То, что порицается в отношении Карениной, выглядит обычным поступком, когда имеет отношение к тому же Болконскому. Очевиден дисбаланс: измена, мысли о суициде и родительство предполагают разное количество ответственности перед обществом в зависимости от того, речь о женщине или мужчине.
Издания романов Льва Толстого не избежали выпуска в обложках, рассчитанных на юную аудиторию. Анютины глазки в волосах Карениной и жемчуг на ее шее вполне соответствуют описанию героини на балу в оригинальном тексте. Но разговоры о том, не кощунственно ли выпускать классическую литературу в обложках, напоминающих обложки манги, велись очень активно.
Лев Толстой. «Анна Каренина». МИФ: Вечные истории. Young Adult, 2023
Однако подобное отношение к попыткам показать новое прочтение классики было всегда. У необычного двуязычного комикса «Анна Каренина by Leo Tolstoy» Кати Метелицы, Игоря Сапожкова и Валерия Качаева, изданного еще в 2000 году, где «Анна Каренина» преподнесена как драма с элементами киберпанка, рейтинг на сервисе Livelib — 2,6 из 5: никак не показатель качества, но хороший маркер, что книгу широкая аудитория не оценила.
Кроме очевидной цели освежить восприятие истории (кого-то — и попросту шокировать изображенными пейджерами, журналом Cosmopolitan или телепередачей «Я сама» с Юлией Меньшовой, взятыми прямиком из актуальной авторам современности; а может быть, и самой рисовкой, делающей образы Анны и Вронского нарочито сексуализированными), в комиксе по мотивам «Анны Карениной» есть интересные метафоры - интерпретации оригинального романа. Например, дети Анны изображаются исключительно в виде мягких игрушек. Везде, где по сюжету необходимо изобразить Сережу или Аню, появляются плюшевые зайчата: серый — сын, розовый — новорожденная дочь.
Можно заметить, что двуязычность комикса мнимая, игровая; достаточно обратить внимание на намеренные ошибки перевода. В сцене, где Анна обращается к Сереже, «милый» несколько раз передано не как «sweety», а как омофонное «sweaty», потный. Возможно, речь о проверке читателя: заметит ли, улыбнется — или же пропустит, как длинные вставки на французском в «Войне и мире»? Или не примет правила игры и рассердится, посчитав ошибки за необразованность и дурновкусие авторов?
Подобное отношение к классике может восприниматься как самое настоящее издевательство — в том смысле, что классические произведения литературы часто мыслятся как нечто незыблемое и допускающее только одно истолкование. И культура, от новых обложек до мемов, выполняет здесь важную функцию. Напоминает, что великие произведения и гениальные люди — зачастую неудобные, удивляющие, заставляющие воспринимать мир куда более многоплановым — и вместе с тем близкие именно нам.
В какое бы мы время ни встретились.
