Гомер, «Илиада»
Вначале было слово, и слово было — «люблю». Один из первых литературных текстов западного мира — «Илиада». Цепочку событий, которые привели к ее кульминации — чудовищному разрушению Трои, — запустили не политические амбиции греческих политиков, а желание: безрассудное, испепеляющее влечение Париса к Елене Прекрасной. В системе поэмы эта темная, эгоистичная сила страсти противопоставлена куда более гармоничному и трагическому союзу —браку троянского полководца Гектора и Андромахи. Вообще, об «Илиаде» интересно подумать как о тексте, в котором «свои» (для Гомера это как раз штурмовавшие Трою ахейцы) выглядят куда менее симпатичнее «чужих»; в финале моральная победа — у тех, кто проиграл. Любовь — это еще и про правду и справедливость.
Джованни Боккаччо, «Декамерон»
О чем будут говорить десять человек, если их на две недели запереть в замке, пока за стенами бушует эпидемия? О Боге, судьбе, ответственности, смерти? Джованни Боккаччо утверждает, что о любви — во всех ее проявлениях, с фривольными подробностями и парадоксальной моралью. Прозаический шедевр Возрождения, «Декамерон» прославляет чувство не в религиозно-репродуктивных видах, а само по себе; так хорошую беседу ценят не потому, что узнали что-то новое, а за то, что она не хочет заканчиваться. Можно даже сказать, что любовь, по Боккаччо, — это самая мощная текстопорождающая сила во Вселенной; материал, с которым можно работать бесконечно и ни разу не повториться. Потому нам и не наскучивают все эти похождения хитроумных жен, терзания обманутых мужей и разнообразные невзгоды, которые выпадают на долю возлюбленных, в конце концов — как же иначе! — обретающих друг друга.
Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»
Нет повести печальнее на свете, чем кровавый, полный самых невероятных совпадений и вместе с тем завораживающий трагифарс про младшее поколение могущественных семейств Монтекки и Капулетти. Шекспир как будто и сам понимал всю хрупкость придуманной им конструкции: в прологе хор просит читателя быть терпимее к тексту — «грехи поэта выправит игра». Как бы то ни было, «Ромео и Джульетта» стала эталонной историей о любви с несчастливым концом. Она подходит как для классических (фильм Франко Дзеффирелли 1968 года), так и для более радикальных интерпретаций (гангстерская драма База Лурмана 1996 года, сделавшая из Леонардо Ди Каприо главную суперзвезду десятилетия). А еще это очень смешно: чего стоит нелепая перепалка между представителями враждующих домов в самом начале пьесы.
Шодерло де Лакло, «Опасные связи»
С эпохой либертинажа в европейскую литературу пришла особенная, несколько перверсивная нервозность — от экстремальных фантазий маркиза де Сада (как известно, многие его тексты написаны в тюрьме) до более нормативных произведений вроде игривой «Монахини» Дидро и пряных «Опасных связей» Шодерло де Лакло. Последний представляет любовь как сложнейший прибор, управляя которым можно достичь успеха в обществе, отомстить обидчику или просто развлечься за чужой счет. Человек, согласно де Лакло, и сам что-то вроде клавиатуры: нужно знать, на какие клавиши нажать, чтобы добиться желаемого. Но писатель все же куда моральнее, чем его распущенные герои — соблазнитель виконт де Вальмон и притворяющаяся святошей маркиза де Мертей. Их жестокая комбинация выглядела беспроигрышной, но в конечном счете привела к гибели одного кукловода и унижению другой.
Владимир Набоков, «Письма к Вере»
Любовь русских писателей часто заканчивается мучительно: смерть на нелепой дуэли, бесконечные долги, уход из дома. На фоне неблагополучных пар Набоковы, прожившие вместе больше 50 лет, — одно из счастливых исключений. И одно из самых загадочных. Сборник набоковских писем к жене можно интерпретировать как окончательную верификацию биографического мифа о стабильном, пылком союзе («Обожаю тебя свыше меры и слов», 1939; «мое сияние», 1970). А можно — как огромный вопросительный знак, потому что ответных писем Веры никто не видел. Однозначно одно: отношения Набоковых во многом строились на взаимном творческом влечении. Она полюбила молодого поэта, писавшего несовременные стихи в тютчевско-пушкинской манере. Он наконец нашел себе ровню в интеллектуальном отношении, женщину, которая его поняла и обогатила его дар. Все это позволяет некоторым исследователям, например биографу Веры Набоковой Стейси Шифф, говорить о коллективном авторстве набоковских книг. Что характерно, с этой идеей флиртовал и сам писатель: герой его позднего шедевра «Ада», философ Ван Вин, на склоне лет пишет мемуары в четыре руки со своей возлюбленной.
Мэри Роуч, «Секс как наука. Наука для секса»
Почему люди испытывают тягу друг к другу? И как они стали изучать самый табуированный, самый репрессированный в публичном поле аспект межличностных отношений — секс? Книга психолога и популяризатора науки Мэри Роуч впервые вышла в 2008 году и, конечно, уже не могла произвести на читателя такого оглушительного впечатления, как работы сексологов Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, которые взбудоражили Америку в 1960-х. Вместе с тем именно бестселлер Роуч (в оригинале он озорно называется Bonk, то есть, что уж там, «Трах») сформировал жанр научпопа в том виде, в каком мы его знаем и любим. Все дело в авторской интонации (никогда не стыдливой) и готовности рассказчицы лично поучаствовать в описанных экспериментах. Так строгое научное знание смыкается с принципами гонзо-литературы.
Джонатан Франзен, «Свобода»
Среди современных классиков у Джонатана Франзена, возможно, самые традиционные представления о том, чему должна быть посвящена большая литература, — семье. На этом фоне несколько выделяется роман «Свобода»: предмет страсти его протагониста Уолтера Берглунда — природа, и за нее он готов биться так же яростно, как и за свой рушащийся брак с женой Патти. Для Франзена это личная тема: в эссе и интервью он вспоминал, как болезненно воспринял в юности проблемы загрязнения, перенаселения и вымирания видов (в первую очередь обожаемых им птиц). Правда, в последние годы градус франзеновского активизма сильно снизился. В сборнике «Конец конца Земли» он диагностирует, что мы уже прошли точки невозврата: климатический кризис — не перспектива, а то, что мы уже допустили и с чем, скорее всего, ничего нельзя сделать. Любить — это еще уметь отпускать.
