СПб: «Азбука». Перевод с английского А. Питчер
История о том, как парень по имени Мэттью дважды в жизни капитально «словил Макконахи» и это изменило его судьбу: сперва он впал в уныние, поняв, что занимается не тем, чем стоило бы, и стал актером, потом захандрил, осознав, что снимается не там, где следовало бы, и в итоге стал тем, кем стал. Первоначально «Зеленый свет» задумывался как вполне стандартная актерская (авто)биография, созданная при участии писателя-призрака. На примете была подходящая кандидатура в лице молодого обозревателя The New York Times, однако руководство издания поставило своего автора перед выбором: либо ты сохраняешь работу, либо помогаешь Макконахи с книгой. После чего парень тоже словил Макконахи и выбрал первое, а звезде «Настоящего детектива» и «Далласского клуба покупателей» пришлось остаться один на один с коробками дневников, которые он вел с 14 лет, и собственными демонами, преследовавшими его на протяжении всей сознательной жизни. Книга, впрочем, от этого только выиграла, и по иронии судьбы в течение продолжительного времени после выхода она возглавляла список бестселлеров по версии The New York Times.
«Зеленый свет» не история жизни в классическом смысле и уж точно не исповедь звезды — скорее, это что-то вроде разговора с самим собой, направленной медитации, ретроспективного маршрута, нанесенного на 3D-карту памяти. Читатель здесь не адресат, а свидетель.
М.: «КоЛибри». Перевод с английского И. Никитиной
«В это непростое время, лишний раз демонстрируя полное отсутствие предпринимательской жилки, я взялся писать эту книгу, предприняв дерзкую попытку разделить моих посетителей на несколько категорий, что, несомненно, оскорбит людей, от которых напрямую зависит мой доход, и уж точно поставит крест на моем финансовом благополучии», — признается Шон Байтелл в предисловии. Означает это, ни больше ни меньше, что автор мировых бестселлеров «Дневник книготорговца» и «Записки книготорговца» написал книгу о нас с вами: о тех, кто время от времени заходит в книжные магазины, вне зависимости от того, намерены мы там что-нибудь купить или нет (нельзя просто так взять и пройти мимо книжного, если он попался тебе на пути), надолго зависает у стеллажей, поддевает пальцем какую-нибудь обложку и проваливается в казалось бы случайный текст с головой.
Кого-то может отпугнуть тот факт, что композиционно новая книга Шона напоминает справочник, однако на деле это все то же теплое байтелловское письмо и пасмурный шотландский юмор, помноженные на неповторимое умение автора из баек и невыдуманных анекдотов, нанизанных на более чем условную сюжетообразующую нить, создавать живую литературу, писать книги, которые, помимо прочего, хочется повсюду таскать с собой, чтобы при первой возможности вновь погрузиться в их атмосферу.
М.: «Редакция Елены Шубиной»
Первым делом на ум приходит фильм «Неуловимые мстители» –– ассоциация вроде бы не самая очевидная, однако до известной степени неизбежная. Лауреат «Большой книги» и «Ясной Поляны» Гузель Яхина («Зулейха открывает глаза», «Дети мои») написала не просто исторический –– на грани авантюрного –– роман, а самый что ни на есть полноценный истерн, что как раз-таки и роднит его с «Неуловимыми».
1923 год. Молодого фронтовика Гражданской войны Деева назначают начальником поезда специального назначения, а в помощницы ему откомандировывают комиссара Белую. Цель: эвакуировать из Казани в Самарканд пять сотен голодающих детей. Шесть недель и 4 тыс. верст пути, целая вереница приключений, как откровенно захватывающих, так и беспримесно жутких. Книга читается на одном дыхании — подкрепляется это не только мастерским звуковедением Гузели Яхиной, но и явно ощутимой между строк надеждой, что финал окажется если не счастливым и благополучным, то, по крайней мере, примиряющим со всем тем, что читателю предстоит пережить вместе с героями.
М.: «Синдбад». Перевод с английского Л. Карцивадзе
Ему за сорок (он учитель), ей за десять (она ученица), кончиться чем-то хорошим все это (у них роман) может едва ли. Оно, однако, кончается –– не хорошим и не плохим: в какой-то момент так или иначе исчерпывает самое себя. Проходит 17 лет. И тут выясняется, что ничего, на самом деле, не кончилось.
Здесь в пору подумать, что это история о насильнике и жертве –– и ошибиться. Или же решить, что все-таки о любви –– и тем не менее попасть мимо цели. Не о любви, но и не о насилии; не о травмах прошлого и не о тирании памяти; не о роковой последовательности когда-то принятых решений. «Моя темная Ванесса» –– о возможности переговорить, передумать, о том, что события прошлого не статичны, а постоянно, ежесекундно влияют на настоящее, о том что любой человек, даже наедине с собой, всегда остается ненадежным рассказчиком.
М.: «Фантом Пресс». Перевод с китайского А. Перловой
Есть книги, авторы которых подбираются к границе, за которой слова оказываются больше не нужны, где спадают языковые барьеры, точнее, где всякий язык перестает существовать как таковой. Где все то, что встает за печатными символами, одновременно и бесконечно сжимается и расширяется, становится единой чистой сущностью всего на Земле, всего во вселенной, всего, что нам известно –– и что мы не узнаем никогда. Они содержат ответы на вопросы, которые ты не задавал, потому что их невозможно сформулировать –– ровно поэтому и ответить на них вроде бы нельзя. Ты просто понимаешь, что тебе отвечают –– и лишь тогда осознаешь, что, оказывается, спрашивал.
Роман китайской писательницы Чжан Юэжань «Кокон» как раз из таких книг. На первый взгляд, эта семейная сага-триллер не просто вписана в контекст, чуждый человеку, воспитанному западной культурой, а, кажется, в этом самом контексте забетонирована. Однако уже несколько страниц спустя (впрочем, нет, уже после первого предложения, идеально структурированного и ритмизованного) те самые границы сперва ужимаются до едва ощутимых перегородок, затем перестают что-либо значить, а затем –– существовать.
М.: АСТ. Перевод с английского С. Карпова
Британский литератор, известный российскому читателю в первую очередь как автор комиксов «Хранители», «V — значит Вендетта» и «Лига выдающихся джентльменов», написал не просто большой, но во всех смыслах грандиозный роман, который за неполные пять лет, прошедшие с момента выхода первого оригинального тиража, западные критики не раз сравнивали с произведениями Джойса и Толстого.
Действие «Иерусалима» (название отсылает не к географии, а к одноименному стихотворению Уильяма Блейка) происходит в Нортгемптоне (Великобритания), и охватывает всю без малого тысячелетнюю историю этого места. Работа над романом заняла у автора десять лет, и на сегодняшний день книга официально включена в топ-10 самых длинных художественных произведений, написанных на английском языке. Здесь нет в классическом смысле персонажей, точнее, их слишком много, они теряются в пейзаже или в некотором смысле творят пейзаж –– булыжник на мостовой здесь не менее значителен, чем ступивший на него человек, фасады не менее выразительны, чем лица. Язык «Иерусалима» немножечко чересчур литературен: на один квадратный сантиметр текста здесь слишком много стилистических красот, завитушек и кружев, трюков и выкрутасов, в какой-то момент очередное уж слишком ловко ввернутое словцо может встать поперек горла, а уж слишком эдакий эпитет вызвать пресыщение, граничащее с дурнотой. Короче говоря, от этой нескончаемой ярмарки литературных ремесел совершенно нормально устать.
Парадокс –– или же главный эффект –– «Иерусалима» заключается в том, что, сколько бы раз вы ни бросали эту книгу посреди той или иной главы, страницы, фразы, через некоторое время вас не просто тянет в нее вернуться –– вы обнаруживаете, что мысленно ее не покидали. Ну что ж, тогда –– одним глазком –– еще одну страницу, и еще. И еще.
М.: «Лайвбук». Иллюстрации Т. Сырниковой
Формально книга Александра Троицкого адресована подросткам и их родителям, однако предложенные автором разнообразные тактики тайм-менеджмента применить к своей жизни может, вне зависимости от возраста, абсолютно каждый –– тем более что со многими встречающимися здесь понятиями и терминами (такими, например, как монитор Мордоха или матрица Эйзенхауэра), впервые столкнется не только ребенок, но и, будем честны, большинство взрослых.
Ясные, сжатые, бойко написанные тексты перемежаются с иллюстрированными схемами и графиками –– и просто забавными картинками. Читать эту книгу можно тремя разными способами, изложенными в предисловии, отчего и без того нескучный сборник советов о том, как упорядочить свою жизнь, оказывается, в конечном счете, полезной интерактивной развлекухой.
М.: «Альпина Паблишер». Перевод с английского А. Капанадзе
Не меньше, чем писателю (или, возьмем шире, человеку, работающему с текстами), эта книга способна дать читателю. Потому что все, о чем говорит здесь Курт Воннегут, сводится к тому, как отличить плохое письмо от хорошего –– и не важно, по какую, выражаясь метафорически, сторону обложки находитесь непосредственно вы. Разрозненные статьи и заметки о писательском ремесле одного из главных американских прозаиков и эссеистов второй половины ХХ века встроены в биографическую фреску, мастерски выполненную его ученицей Сьюзен Макконнелл.
СПб: Polyandria NoAge. Перевод с норвежского А. Аширметовой
«Хочу спросить тебя о важном. Ты разведешься со мной? — Мне уже стало казаться, ты никогда не попросишь. Да. Конечно, да!»
Вы приняли решение, которое вот-вот бесповоротно изменит вашу жизнь? Самое время устроить семейный праздник и отправиться в Вечный город –– даже если вы при этом высокие чистокровные норвежцы и плохо помещаетесь за крошечными столиками римских тратторий; даже если ваших детей тяжело ранит правда, которую вы им вот-вот откроете. Впрочем, стоп. Вам обоим под семьдесят. Младшему из детей тридцать, старшей –– сорок. Что может пойти не так? Как выясняется, не так может пойти абсолютно все.
Чуть ли не в каждой второй рецензии Хельгу Флатланд называют «норвежской Энн Тайлер»: как и в книгах прославленной на весь мир Пулитцеровской лауреатки, в центре этого романа ничем, на первый взгляд, не примечательная семья, внутри которой все до такой степени запущено, что шекспировская если не трагедия, то драма может развернуться практически на пустом месте –– что никоим образом не обесценивает переживаний героев и вместе с тем заставляет читателя по-новому взглянуть на некоторые аспекты собственной семейной жизни. Иногда необходимо спасать не брак, а тех, кто от него пострадал. Иногда же достаточно чуть внимательнее присмотреться к тем, кто тебя окружает — и уже одно это может стать если не спасением, то, по крайней мере, подспорьем.
М.: «Манн, Иванов и Фербер»
Все начинается с описания одного развеселого демарша. В 1955 году британский новостник Джимми Свон приехал в Ленинград и в последний день командировки вышел на Невский проспект в килте, прошагав от Казанского собора до Гостиного двора. Сегодня эту невинную выходку едва ли и выходкой-то назовешь –– ну, гуляет человек по улице в традиционной одежде шотландских горцев, подумаешь. Однако неполных 70 лет назад среди спешивших по делам советских пешеходов это спровоцировало волну негодования: мужик в юбке, грех один. Впрочем, их чувства наверняка были бы растревожены не в пример сильнее, узнай они, что на территории страны, в которой они на тот момент жили, травести-культура (и гетеросексуальный британец в килте уж точно никоим образом ее не олицетворял) существовала в том или ином виде вот уже более двухсот лет. С тех пор страна советов благополучно канула в лету; травести пережили и ее. Именно их –– теперь уже трехвековой –– истории посвящена книга кандидата искусствоведения и историка моды Ольги Хорошиловой. «Россия была колыбелью травести-культуры. Здесь, как по всей Европе, легко меняли пол с помощью костюмов. Императрицы, генералы, чиновники, художники, артисты, гимназисты, офицеры, священнослужители — все были немного травести, кто в шутку, кто всерьез».
