Я стою, высоко задрав голову. Голова такая тяжелая, что все время куда-то заваливается. В голове неподъемными камнями и булыжниками лежат мысли и воспоминания. Их слишком много, и голова отяжелела, стала чугунной. Так что я запрокинул ее и вынужденно смотрю на небо.
Ален де Боттон писал, что влюбленные часто приписывают времени повествовательный смысл. Время просто течет. Но мы изо всех сил стараемся разглядеть в происходящем признаки хоть какого-то замысла. Для влюбленных все приобретает особое значение. Конечно, они встретились неслучайно. Это судьба, рок, провидение. Мы хотим видеть предзнаменования нашей встречи во всем: у нас обоих в детстве были аквариумные рыбки — знак; у нас обоих небольшой (ровно такой, чтобы никого не пугать, но при этом достойный короткого захватывающего рассказа) шрам на мизинце — тоже знак; у нас обоих есть футболки такого ослепительного оттенка желтого, что больно смотреть, но мы иногда их надеваем и все равно смотрим — это точно знак. Знак, знак, знак!
У всего, что окружает влюбленных, есть тайный смысл. У нас на глазах разворачивается история. И все в ней неслучайно. Весь наш жизненный путь был предопределен, все это было нужно, чтобы мы встретились. Но мы забываем, что у истории всегда есть конец. И тогда все вокруг вдруг лишается всякого смысла.
Мы ищем кого-то, кто нас поймет. Примет целиком. Мы хотим раствориться в другом и хотим иметь свое личное пространство. Мы хотим быть счастливыми, но когда все хорошо, нам скучно. Дон Дрейпер говорил, что счастье — это момент перед тем, как мы захотим еще больше счастья. Мы хотим жить, как Дон Дрейпер.
Мы не знаем, чего мы хотим. Мы хотим удивиться собственным желаниям. Мы хотим, хотим, хотим. И не знаем, как с этим быть. Мы не знаем, как быть с другими. Не знаем, как быть с самими собой. Мы растеряны и напуганы. Мы боимся оставаться наедине с собой. Нам говорят, что мы должны полюбить самих себя. Нам все время что-то говорят. Тысячи слов о любви. К себе, детям, родителям, к мужьям и женам, к бывшим мужьям и бывшим женам, к ближним и дальним. Для Марианской впадины самых разных чувств и переживаний всего одно слово. Любовь, любовь, любовь. Мы надули его нежностью, заботой, вниманием, добротой, интересом и черт знает чем, и любовь лопнула. Мы наполнили это слово таким количеством смыслов, что оно потеряло всякий смысл. Любовь, любовь, любовь. Мы столько раз повторяли это слово, что оно стерлось, износилось. Оно больше не перекатывается на языке, не колотится в грудной клетке, не пульсирует фейерверком на сетчатке. Любовь больше ничего не значит.
А ты все равно, как последний дурак, стоишь, запрокинув голову, и смотришь, не мелькнет ли в окне ослепительно желтый.
