Стиль
Впечатления «Новый папа»: с чем Паоло Соррентино вернулся в Ватикан
Стиль
Впечатления «Новый папа»: с чем Паоло Соррентино вернулся в Ватикан
Впечатления

«Новый папа»: с чем Паоло Соррентино вернулся в Ватикан

Фото: HBO / YouTube
11 января на «Амедиатеке» вышли первые две серии «Нового папы». Игорь Кириенков размышляет, может ли режиссер и сценарист Паоло Соррентино что-то противопоставить другим громким проектам о духовной и светской власти — «Двум папам» и «Короне».

Спустя девять месяцев после инфаркта, который случился во время проповеди на площади Святого Марка, Пий XIII (Джуд Лоу) лежит в коме: пересаженные сердца не приживаются, и надежда на то, что он когда-нибудь вернется на престол, скоро оставит даже самых истовых его поклонников. Конклав затевает выборы нового папы, на которых сенсационно побеждает Дон Томассо (Марчелло Ромоло) — бывший исповедник Пия и всей курии. Заручившись поддержкой левой прессы, он берет имя Франциск II и затевает масштабные преобразования, стремясь вернуть церковь к идеалам нестяжательства: Ватикан открывает двери мигрантам, кардиналы сдают драгоценности, папа спит на полу. Госсекретарь Анджело Войелло (Сильвио Орландо) навещает сэра Джона Брэннокса (Джон Малкович) — одного из самых уважаемых католиков в мире, который филонит в своем английском поместье в окружении слуг и собак. Исламисты грозят христианам большой войной.

Посмотрев два эпизода «Нового папы», поклонники Паоло Соррентино, которые следили за промокампанией сериала, вправе испытать священную ярость. Трейлеры и опубликованные кадры обещали — выходит, слишком заранее — противостояние двух понтификов: живчика с мощным торсом (Лоу) и пожилого сибарита с подведенными глазами (Малкович); интересная — причем не только с точки зрения имен на афише — диспозиция, которая могла бы как-то оправдать возвращение режиссера к законченной вроде бы истории и войти в дружеский клинч с «Двумя папами», вышедшими на Netflix в конце декабря.

У Фернанду Мейреллиша получился аккуратный сверх всякой меры фильм об уникальном транзите духовной власти от сухаря-книжника Бенедикта XVI (Энтони Хопкинс) к реформатору Франциску (Джонатан Прайс); бесконечно деликатная картина, чей слащавый тон, вероятно, связан с тем, что один герой сегодня управляет римской католической церковью, а другой находится на почетной — несмотря на все скандалы — пенсии. С другой стороны, в «Двух папах» нет соррентиновского упоения обрядами и ритуалами: оператор Сезар Шарлони с репортерской пытливостью снимает современный Ватикан и Аргентину времен Пиночета, предпочитая пышным одеждам сложные, переменчивые лица. Это очень трогательное, соответствующее всем премиальным голливудским стандартам кино о двух стариках, которые посвятили себя безнадежному делу — общению с Богом, но, кажется, что теологические диспуты о том, зачем нужна религия в современном мире, снова подменила комедия положений: Бенедикт и Франциск запивают пиццу «Фантой», вот потеха.

Кадр из сериала «Два папы»
Кадр из сериала «Два папы»

«Молодой папа» в этом смысле был куда жестче: кардинала-педофила высылали на Аляску, нечестивая миссионерка гибла в страшных муках, а главный герой обожал смотреться в зеркало и признавался, что не верит ни в кого, кроме себя. При всей избыточной театральности образа, Пий — фашиствующий сирота, который не может справиться со своей потерей, — получился невероятно убедительным: по ходу сериала он смягчался, шел на компромиссы, отчаянно искал отцовскую и материнскую фигуру среди окружающих — и осознавал беспредельное одиночество своего поста. Эффектный финал во многом оправдал некоторую драматургическую неряшливость целого: рай не рай, но сериальный лимб это шоу, безусловно, заслужило, искупив в итоге свое бесконечное самодовольство. «Новый папа», в котором воскрешение — это всего лишь вопрос времени, предлагает читать себя как Новый Завет, но пока больше напоминает Апокалипсис — сочетание самых отталкивающих черт соррентиновского кинематографа.

Приготовьтесь к неоновым титрам, в которых девушки извиваются под немудреное пляжное диско. Страсть европейских режиссеров — включая, скажем, Долана и Озона — к трехгрошовым бэнгерам давно никого не удивляет, но Соррентино на их фоне отличается удивительно посредственным вкусом. Сильный — в том числе политически — ход в первой серии с избранием социалиста Томассо оборачивается каким-то скоморошеством: его радикальные (и, надо думать, посещающие многих верующих, которых смущает образ жизни священников) идеи сначала выглядят придурью, а потом — так и не объясненным до конца коварным планом; можно подумать, отказ от роскоши для людей духовного звания — это что-то возмутительное, достойное издевательского высмеивания. Долгожданное появление нарядного Малковича сообщает сериалу болезненную вальяжность, приглашает насладиться его бархатной интонацией и медлительными, исполненными достоинства жестами; нетрудно понять тех, кому все это покажется отвратительным ломанием.

«Новый папа» — по крайней мере, пока — пример перебродившей фантазии, которая не знает спасительного самоограничения и формальной дисциплины; пустота, снятая с изысканных, кто бы спорил, ракурсов. И тут, в отсутствие у Соррентино оригинальных соображений о папстве как о странном феномене власти без власти, хочется обратить внимание на другой — куда более удачный — сериал на ту же, в общем, тему.

Кадр из сериала «Новый папа»
Кадр из сериала «Новый папа»

Третий сезон «Короны», в котором произошла смена артистов на всех ключевых позициях, не снискал того же безоговорочного одобрения, что и первые два с Клэр Фой и Мэттом Смитом. Между тем это почти безупречный сериал о живых (и до сих пор попадающих в новости) людях, которые наделены экстраординарными для республиканского XX века полномочиями и все равно не способны ни на что повлиять. События новых серий по большей части разворачиваются в 60-е: прогрессивная некогда повестка «молодой мамы» Елизаветы II сменяется более консервативным подходом — в пику стремительно левеющему миру. Премьер-министром впервые в истории сериала становится лейборист Гарольд Вильсон, которого королева подозревает в работе на КГБ, пока не обретает в его лице своего, пожалуй, самого адекватного критика и безоговорочного, даже ценой внутрипартийных конфликтов, защитника. Освященная веками традиция то и дело пасует перед усложнившейся реальностью, нет-нет да и заходят разговоры об упразднении самого этого института, который находится на содержании налогоплательщиков.

При этом «Корону» можно интерпретировать и как скрытую апологию конституционной монархии: эта сила (все более призрачная и очень уязвимая для нападок медиа) не раз удерживала Великобританию от довольно глубоких потрясений. Ну, конечно, кроме тех случаев, когда она вызывала их сама.

Кадр из сериала «Корона»
Кадр из сериала «Корона»

Легко представить, что бы с этим — довольно, к слову, эксцентричным — материалом сделал Соррентино: Букингемский дворец превратился бы во что-то вроде Метрополитен-музея, когда в нем проходит Met Gala, а кутежи принцессы Маргарет сопровождал бы зубодробительный саундтрек. Авторы «Короны» не экономят на сложных костюмах и богатых интерьерах, но больше прочего интересуются людьми, которые их носят и которые в них живут. Они не дают соррентиновщине — как стилю мышления, как безудержному стремлению произвести впечатление — победить. Хочется верить, в оставшихся семи эпизодах с ней будет бороться и автор «Нового папы».