Стиль
Впечатления Писатель Сергей Кумыш — о том, как изучать Нью-Йорк
Стиль
Впечатления Писатель Сергей Кумыш — о том, как изучать Нью-Йорк
Впечатления

Писатель Сергей Кумыш — о том, как изучать Нью-Йорк

Фото: FilippoBacci / gettyimages.com
Колумнист «РБК Стиль» Сергей Кумыш съездил в Нью-Йорк, чтобы найти в нем места, не знакомые толпам туристов, но хранящие концентрированный городской дух, в поисках которого тысячи путешественников прочесывают его улицы и кварталы каждый день.

Она похожа на обвешанную гирляндами свихнувшуюся новогоднюю елку. Несется сквозь перекрестки, заходясь в истерическом глиссандо между высокой и низкой нотами, будто бы оставшимися от песенки механического Деда Мороза. Красные, синие, желтые, слепяще-белые огни непрестанно мигают, наполняя улицы отблесками то ли карнавала, то ли шабаша. Неуклюже переваливаясь с боку на бок, но не сбавляя скорости, она выскакивает на Пятую авеню: ревущая громадина пожарной машины движется к парку Вашингтон-сквер, главному родимому пятну Нью-Йорка, чтобы в последний момент свернуть, убраться восвояси, обдав случайных прохожих яростным ветром и оставив в скомпрометированной тишине позднего городского вечера. Это всегда производит эффект.

«Мы <…> попивали кофе из термоса и смотрели, как текут мимо потоки туристов, торчков, фолк-рокеров. Пылкие революционеры раздавали антивоенные листовки. Шахматисты, окруженные болельщиками, переставляли фигуры. Самые разные люди соседствовали здесь, и звуковой фон получался общий: сливались вместе гневные голоса агитаторов, стук маракасов и лай собак». Так в своей книге «Просто дети» Патти Смит описала осенний день 1967 года в парке Вашингтон-сквер.

Осенним днем 2018-го здесь все в общем и целом по-прежнему. Разве что революционеры теперь борются с Трампом, а так — ощущение, что шахматисты и собаки, торчки и зеваки все те же, буквально — те же самые, заключенные в парке, подобно призракам. Как бы ни менялся город, Вашингтон-сквер остается ровно таким, каким был всегда. И встретить здесь можно персонажей не только Патти Смит, но и, скажем, Генри Джеймса.

Парк Вашингтон-сквер
Парк Вашингтон-сквер

Нью-Йорк лучше всего изучать наоборот — начав не с беглого осмотра достопримечательностей, а с постепенного приглядывания, которое может занять несколько дней. В это время очень важно свести количество передвижений к минимуму. Выбрать один квартал, одно кафе, одну скамейку и остаться там максимально надолго, как бы ни тянуло сорваться с места. Необходимо привыкнуть к тому, как выглядят люди на улице; точнее, смириться с мыслью, что привыкнуть не удастся вообще ни к чему, — все вокруг так и останется слишком внезапным и пестрым; дождаться, пока пестрота не станет восприниматься как однообразие.

И в первую очередь стоит утихомирить себя, свои собственные желания, которых поначалу будет слишком много, и даже десятую часть которых в итоге не удастся воплотить. Поэтому начать, возможно, стоит именно отсюда: за относительно короткий срок в парке Вашингтон-сквер можно увидеть, почувствовать, хорошенько рассмотреть и город, и его обитателей.

Ребят из Бронкса, которые предложат за вас помолиться — прямо здесь и сейчас. Пенсионера, безуспешно пытающегося научиться играть на банджо. Бандитского вида типчиков, желающих вам что-нибудь продать. Бандитского вида типчиков, желающих у вас что-нибудь купить. Университетских профессоров, продавцов-консультантов, банковских служащих, пришедших сюда на ланч. Пап с колясками. Мам с лэптопами, какими-то графиками, схемами и чертежами. Паренька, прогуливающегося по аллее с огромным питоном на шее. Бездомного, расстелившего свои картонки прямо посреди площади, потому что, невзирая на проливной дождь, ему вдруг очень захотелось прилечь и посмотреть на фонтан. Высокого широкоплечего черного трансвестита, одетого и причесанного под Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани».

Парк Вашингтон-сквер — это и есть Нью-Йорк. Со всеми его жителями, с бесконечными деревьями, с подступившими со всех сторон домами и небоскребами, с автомобильными гудками и сиренами, вой которых уже через пару дней начинает восприниматься как одна из форм тишины; с его роскошью и бравадой, голодным бродяжничеством и продрогшим нищенством; с его гипнотизирующей, онемляющей, парализующей красотой.

Парк Вашингтон-сквер

Парк Вашингтон-сквер

Еще один важный момент. Внешне беспорядочный Нью-Йорк на самом деле не терпит беспорядочности. Осматривать его необходимо, следуя строго выбранному маршруту, позволяющему прочесать город в определенном направлении (лучше всего — с юга на север). В противном случае внимание быстро рассеется: вы просто перестанете понимать, куда и на что вам смотреть.

Если не знаете, с чего начать, отправляйтесь в даунтаун и выходите на станции метро Spring Street, вокруг которой расположены районы Сохо и Нолита. А чтобы прогулка не была бесцельной, попробуйте найти один из самых известных независимых нью-йоркских книжных McNally Jackson Books.

Он находится ровно на границе двух упомянутых районов, и время от времени это приводит к разнообразным курьезам. Например, на сайте написано, что магазин расположен в Сохо, тогда как чисто территориально это все же Нолита. Стоит ли говорить, что жители обоих нейборхудов считают его безоговорочно своим.

Таким образом, помимо всего прочего, поход в McNally Jackson может стать поводом изучить оба района, по местным меркам сравнительно небольших, — пример компактного, малоэтажного, кирпичного, богемного Нью-Йорка. Лучшие галереи, самые дорогие шоу-румы одежды и обуви, топовые кафе и закусочные (в некоторые даже утром можно попасть только по предварительной записи) находятся именно здесь.

Район Сохо
Район Сохо

McNally Jackson в этом смысле не отстает. Книг по сниженной цене здесь почти нет, тогда как одна из главных фишек американских независимых книготорговцев — определенное количество так называемых специальных предложений.

Найти здесь можно практически все — от главных бестселлеров и новых номеров интеллектуального глянца до редкого издания какого-нибудь ботанического словаря. Выпить кофе, поболтать с менеджером, например, о прозаическом превосходстве Дениса Джонсона над Джоном Бэнвиллом или завязать знакомство со случайным встречным: книги здесь советуют не только продавцы, но и просто покупатели — друг другу.

Кстати говоря, в McNally Jackson — самая большая подборка классической и современной русской литературы в городе, за последние несколько лет разросшаяся примерно втрое. К постоянным резидентам книжных полок — Tolstoy, Dostoevsky, Shklovsky, Erofeev, Prilepin — прибавилось множество других имен. Впрочем, одной лишь секцией дело не ограничивается. На центральном стенде с топовыми новинками, по соседству со свежим Мураками и очередным Стивеном Кингом, — «Песчаные всадники» Леонида Юзефовича, недавно вышедшие в переводе Мариан Шварц, и переиздание избранных рассказов Чехова.

Немного севернее — в районе Гринвич-Виллидж — находится еще один независимый книжный, в который непременно стоит хотя бы заглянуть: bookbook на Бликер-стрит, 266.

Внутри ничего лишнего: стеллажи из светлой древесины, от пола до потолка заставленные книгами, истертый паркетный пол и пара столов с плотно прижатыми друг к другу штабелями новинок. Общая атмосфера если не читального зала (места все же маловато), то читальной берлоги, где можно разговаривать не только шепотом, куда запросто можно завалиться, чтобы переждать дождь, или заглянуть ненадолго со стаканом утреннего кофе, потому что ну как это — проходить мимо книжного магазина и не зайти хотя бы на пару минут.

Бестселлеры в мягких обложках здесь стоят вдвое дешевле, чем в среднем по городу, а на романы в супере действует круглогодичная 20-процентная скидка. Внушительная подборка поэзии, альбомов по искусству, книг по истории Нью-Йорка и правильных путеводителей, которые не стыдно читать, например, в метро.

А еще сюда стоит время от времени заходить, чтобы целенаправленно подслушивать разговоры продавцов и завсегдатаев магазина. Вот, например, немолодой мужчина в круглых очках и с недельной щетиной; облокотился о прилавок и говорит, глядя на кассира в упор:

— Я убежден, что в глубине души Дональд Трамп — демократ. Иначе к чему весь этот дешевый театр? И кстати, не могу про него сказать, что он плохой человек. Точнее, могу, но лишь заранее согласившись с тем, что я — еще хуже. Я столько ужасных вещей про себя знаю, вы не представляете. Про Трампа в принципе знаю гораздо меньше, что в моих глазах автоматически делает его лучшим человеком, чем я сам.
— Ну а если вдруг познакомитесь поближе?
— Про себя я все равно буду знать больше.

Ощущение, что ты попал в кино, что внезапно стал эпизодическим героем какого-то смутно знакомого (Аллен? Линклейтер? Коэны?) фильма. Но также отдаешь себе отчет (и это едва ли не самое ценное), что такого фильма раньше не было, второй раз его не покажут и хотя бы отчасти он действительно про тебя.

Буквально через квартал, за углом, на Кармин-стрит есть не менее киногеничное место — галантерейный магазин Native Leather. Здесь все увешано, уложено, уставлено товарами снизу доверху, иногда в несколько рядов и слоев, сквозь которые приходится продираться, из-за чего внутри всегда недостает света, как в пещере, точнее, сокровищнице из сказки про Али-Бабу. Десятки, сотни видов перчаток, кепок, сумок и ремней. Знаменитые нью-йоркские вязаные шапки (купить их можно у любого уличного торговца, но здесь они какие-то настоящие, те самые, что ли, а стоят не сильно дороже).

Также, вне зависимости от времени года, в Native Leather продаются сандалии ручной работы — личная гордость стоящей за прилавком хипповатого вида мастерицы. Еще она шьет кожаные ковбойские куртки и продает их по цене живого ковбоя.

Одета (точнее, завернута) она в какую-то тряпку — пончо это, плед или великанская шаль, разобрать в полумраке невозможно, — из-под которой вытарчивают рубашка и джинсы; ее предплечья увешаны браслетами и фенечками, длинные светло-русые волосы лежат так, будто их расчесывали рукой (вполне возможно, так оно и есть).

Неважно, сколько у вас с собой денег, пятнадцать долларов или полторы тысячи, — покупка найдется каждому, толщина кошелька не имеет никакого значения. Кстати, если кошелька у вас нет, вам предложат купить и его.

Но в конечном счете идти сюда стоит не чтобы прибарахлиться, а чтобы почувствовать неистребимый виллиджский дух, как правило, ассоциируемый с 60–70-ми годами ХХ века, но если вспомнить, например, мемуар Анатоля Бройяра Kafka Was the Rage, повествующий о районе в послевоенное время, или роман Майкла Каннингема «Часы», который в немалой степени — ода Виллиджу 90-х, то можно убедиться, что в каком-то глубинном смысле он не меняется вообще.

Обложка книги Майкла Каннингема &laquo;Часы&raquo;
Обложка книги Майкла Каннингема «Часы»

Во многом благодаря именно таким местам, как Native Leather. Толкаешь скрипучую стеклянную дверь в грязной деревянной раме, вдыхаешь запах кожи, денег, капрона, бумажных стаканчиков с засохшими остатками кофе, слышишь громкие голоса, неуместные в крошечной комнатушке, и понимаешь, что Виллидж, с его фирменным обаянием слегка тронувшегося умом пожилого аристократа, с его отсутствием чувства времени остается там же, где был всегда.

Если продвигаться вверх по Вест-Сайду, из Гринвич-Виллиджа можно попасть в Челси, где между Седьмой и Восьмой авеню стоит знаменитый отель, носящий имя района, в номерах которого в разное время останавливались, а то и подолгу жили, Марк Твен, О. Генри, Эдит Пиаф, Уильям Берроуз, Джек Керуак, Боб Дилан, Дженис Джоплин — продолжать список имен можно очень долго.

Отель &laquo;Челси&raquo;&nbsp;
Отель «Челси» 

Буквально в двух шагах от отеля «Челси» можно пообедать в гриль-баре Dallas BBQ — с самыми медленными официантами на свете и самой вкусной картошкой фри в радиусе как минимум двух миль. А еще есть ощущение, что кока-колу сюда доставляют прямиком из 90-х: она слаще и терпче, чем та еле пряная торфянистая водичка, к которой все давно привыкли.

Здесь определенно стоит попробовать жареного цыпленка (можно взять половину или четверть) и говяжьи ребра по-техасски. Поскольку место расположено уже практически в Мидтауне, есть смысл особо присмотреться к местным жителям, несколько отличающимся от эксцентричной богемы Нижнего Манхэттена.

Вот, например, двое за соседним столиком. Бывшие коллеги, школьные учителя на пенсии. Судя по всему, не виделись давно: на лицах смесь детской радости от долгожданной встречи и явного непонимания, с чего, собственно, начать разговор.

Она — сухая статная старуха с идеально уложенными волосами цвета потускневшего столового серебра; закрытые кожаные туфли, серая шерстяная юбка в коричневую клетку и зеленый жакет теплого, вдумчивого оттенка, который на белой женщине здесь встретишь нечасто. Он одет в нечто, напоминающее гибрид картофельного мешка и чехла от рояля — что на самом деле тщательно спланированный маскарад, декларация самодостаточности: «Я живу здесь слишком давно, чтобы заботиться о том, в каком виде предстать перед туристами, бездомными и посетителями закусочной».

— Этот болотный зеленый тебе очень к лицу. Выпьешь что-нибудь?
— Я больше не пью. Сознательно отказалась от алкоголя.
— Радость моя, ты бы еще от воды отказалась.

От Нью-Йорка необходимо устать. Звучит, наверное, несколько странно, но так оно и есть, потому что только через усталость, некоторую даже изможденность приходит чувство свободы. Точнее, освобождения; независимости — не ото всех, а вместе со всеми; что-то в уитменовском смысле. Тебе больше не нужно смотреть по сторонам, чтобы увидеть цельную картину. Не потому, что все это как бы стало твоим, а потому, что ты сам теперь отчасти принадлежишь этому месту. Ты становишься частью того, что видишь.

Несколько школьных команд по регби, азартно вереща, тренируются на стадионе парка Девитта Клинтона в Мидтауне. Группка студентов Нью-Йоркского университета облепила лоточника с дешевым кофе и бейглами на Западной Четвертой улице. Красивый толстый мужчина, выгуливающий в Центральном парке двух корги, отчаялся убедить толпу китайских туристов перестать его фотографировать и бессильно опустился на парапет у фонтана Бетесды.

Центральный парк
Центральный парк

Западная Двадцатая улица. Темнеет. У окна на втором этаже студенческого хостела стоит белобрысый мальчишка лет девятнадцати. Сзади подходит девушка, обнимает, скрещивая руки у него на животе. Он поворачивается, они целуются. Не размыкая объятий, уходят куда-то вглубь комнаты, то ли забыв, то ли не желая погасить лампу, оставив на виду пустой вертикальный прямоугольник желтоватого света — на пару тонов теплее, чем лунный. Через 10–15 минут окно начинает запотевать.