В основу «Розы ветров» Андрея Геласимова легли материалы исторически значимой для России экспедиции будущего адмирала Геннадия Ивановича Невельского. Тогда, отправившись на Дальний Восток на двухмачтовом судне «Байкал» Сибирской военной флотилии, Невельской доказал, что Сахалин — это остров. Книга Геласимова выходит в начале ноября и обещает стать одной из ярких новинок ярмарки нон-фикшн.
Специально к презентации рэпер Баста снял клип «Роза ветров», премьера которого состоится параллельно с выходом книги. «Представьте себе Сахалин, хмурое небо, суровые морские офицеры, адмирал Невельской... и Вася рубит рэп», — рассказал «РБК Стиль» Андрей Геласимов. Трек «Роза ветров» включен в последний альбом Басты «Ноггано Лакшери».
Накануне выхода «Розы ветров» литературный обозреватель Наталья Ломыкина поговорила с Андреем Геласимовым о работе над исторической прозой, успехе на зарубежном рынке и сильной России. А «РБК Стиль» приводит фрагмент нового романа.
Отрывок из книги «Роза ветров»:
«Байкал» снялся с якоря в рекордное время. Команде успели наскучить погрузочные работы, а накопленный за несколько месяцев похода опыт даже самых молодых матросов обратил в ловких, надежных и порою жадных до своего дела моряков. Командир транспорта спешил сразу по двум причинам: во-первых, необходимо было выйти из Авачинской бухты засветло, чтобы благополучно миновать стоявшие по левому борту у самого выхода три большие скалы; во-вторых, беглые каторжники могли заспешить и уйти с Котельного озера. Упустив одного из плотников, они наверняка понимали, что из Петропавловска за ними придут, поэтому время шло уже на минуты.
О присутствии военного корабля в бухте Гурьевы люди могли и не знать, и Невельской собирался воспользоваться этим преимуществом. После того, что произошло на озере, выбор у беглых оставался небольшой — либо ждать нападения со стороны города и соответственно приготовиться к нему, либо уйти морем как можно скорее. В первом случае десант из «мастеровых» господина Семенова, подойдя к берегу на шлюпке, легко наносил удар в тыл неподготовленного к отражению противника. Во втором же – каторжники сами шли в руки к Невельскому, и требовалось только открыть пушечные порты. Вряд ли гиляцкие лодки обладали таким ходом, чтобы уйти от артиллерийского огня, а значит, злодеям при встрече с транспортом придется сушить весла.
В семь часов пополудни, распустив крылья, и окруженный сияющим облаком взволнованных чаек «Байкал» скользнул к выходу из бухты, после чего взял курс на север, не удаляясь от побережья. Идти предстояло недалеко. Повеселевшая команда легко бежала по вантам, «мастеровые» возились на палубе со своим диковинным арсеналом и даже кот Марсик вышел наверх, несмотря на отсутствие качки, которая поддерживала его обыкновенно в открытом море.
Стоявший на шканцах Невельской с интересом рассматривал мерцающий в сумерках камчатский берег, полагая, что в устье Амура его и команду «Байкала» ожидает примерно такой же ландшафт.
– Сомневаюсь, – ответил на это предположение подошедший штурман. – Мы хоть сейчас практически на одной параллели, однако же материковая природа просто обязана отличаться от камчатской. Здесь вулканами все определено, а там, скорее всего, низменность и равнина. Что еще может быть при выходе большой реки в море?
– Действительно, – улыбнулся Невельской.
– Если она, конечно, в море выходит, – прибавил неожиданно штурман.
– Даже не сомневайтесь, Александр Антонович. – Командир транспорта положил руку поручику на плечо. – Непременно выходит. Нам, вы знаете, по-другому никак.
– Положим, что и в этом вы окажетесь правы, Геннадий Иванович, но вот чего я на самом деле в толк никак не возьму, так это беглые каторжники.
– Не понимаю вас, господин поручик.
– А я поясню. Мне вот как штурману весьма любопытна степень их образованности.
Невельской оторвал взгляд от плывущего вдоль борта темного берега и с улыбкой взглянул на своего подчиненного:
– Хотите их просвещением заняться?
– Да нет, господин капитан-лейтенант. Эти прохвосты и без меня достаточно образованы. Вот что сильно тревожит. Иначе как бы они сюда добрались? Без карт, без навигационного оборудования, без необходимых для морского перехода знаний в конце концов!
– Ну… Может, они вдоль берега шли? Вот как мы сейчас.
– Да полно вам! Охотское море еще льдом забито. Это им осенью надо было из тех краев выходить. Нет, Геннадий Иванович, они напрямую прошли. Открытым морем.
– А как такое возможно?
В ответ Халезов только всплеснул своими маленькими руками.
– Вот и я думаю – как? Не иначе среди них бывший штурман. Или на худой конец – просто образованный человек, разбирающийся в звездном небе.
– Полагаете, по звездам могли дойти?
– Не исключаю. Однако штурман все же предпочтительней.
– Да откуда у них штурман?
– Думаете, наш брат на каторгу не попадает?
Халезов усмехнулся и с большим значением посмотрел командиру прямо в глаза.
– Мы вот, насколько я понимаю, тоже легко можем там оказаться.
Лицо Невельского переменилось.
– Ну, хватит уже об этом, Александр Антонович, – нахмурился он. – Ведь все уже давно обговорено. Выбора у нас нет.
– Это мне ясно. Жизнь, так сказать, не самой симпатичной стороной обернулась, а нам надлежит ее поворот смиренно принять. Однако насчет бывших морских офицеров – и, в частности, штурманов – среди каторжан могу поведать вам небольшую историю. Вы разве не слышали об Орлове?
– О каком Орлове?
– Корпуса флотских штурманов поручик Орлов. Подробности его преступления мне доподлинно неизвестны – кажется, он убил то ли свою любовницу, то ли ее мужа, а возможно, обоих разом, – но вот каторгу и последующую ссылку, в чем я совершенно уверен, он отбывал как раз на побережье Охотского моря.
– Вы что же, Александр Антонович, полагаете, что офицер, пускай даже бывший, сойдется с ворами и душегубами, чтобы невинных людей убивать?
– Так он ведь, Геннадий Иванович, и сам душегуб…
Невельской хотел что-то ответить, но в эту минуту к ним подошел князь Ухтомский. Халезов немедленно ретировался, поскольку после недавнего разговора в капитанской каюте, а в особенности после известий о странной потасовке между князем и Казакевичем, все остальные офицеры, не сговариваясь, начали избегать друг друга. Им требовалось время на то, чтобы принять свою так внезапно переменившуюся участь, и все, что оставалось для каждого из них пока невыясненным, они могли прояснить лишь с одним командиром, потому что он вне всяких сомнений знал больше других. Они, как дети к взрослому, тянулись к нему и почти не говорили между собою. Равенство при всех своих замечательных чертах неизбежно содержит в себе зерно недоверия.
– Экий, однако, гигант, – сказал Ухтомский, занимая место отошедшего штурмана.
– Кто? Александр Антонович? – удивленно покосился на него Невельской. – Вы, юнкер, пожалуй, первый, кто высказывается о нем в таком роде.
– Да нет, Геннадий Иванович, я не про штурмана говорю. Я про это ваше новое приобретение… – Князь кивнул в сторону Юшина, стоявшего в отдалении у левого борта.
Казак неподвижно смотрел в наступавшую темноту, словно пытался разглядеть в ней что-то чрезвычайно важное для себя. Все остальные на палубе действительно были на голову, а то и на две ниже этого огромного человека, и по причине монументальной его неподвижности, а также из-за сумерек можно было решить, что на транспорт зачем-то погрузили кусок скалы, который сильно напоминал три вертикальных камня у выхода из Авачинской бухты, приходясь им как бы четвертым братом.
Невельскому не хотелось продолжать разговор с юнкером, поэтому в ответ он лишь пожал плечами. Раскрыв этим утром свое истинное положение на судне, Ухтомский заметно переменился в сторону определенной развязности, и эта перемена не вызвала ни малейшей симпатии у командира транспорта.
– Думается, напрасно вы взяли его на борт. – Юнкер, казалось, абсолютно не желал замечать холодности Невельского и продолжал говорить так естественно и непринужденно, как будто ему отвечали. – Он скорее всего сбежит при первой открывшейся возможности. У него ведь пассия, говорят, где-то рядом… Любопытно, кстати, как иногда глубоко могут переживать сердечные движения эти люди из простонародья. Казалось бы – грубая жизнь, примитивные нравы. Но вот порою загорается что-то в них… Вы не замечали?
Он выжидающе уставился на командира, проверяя, захочет ли тот ему отвечать на сей раз.
Невельской не захотел.
– Руку готов дать на отсечение, что сбежит, – сказал после неловкой паузы Ухтомский. – Вы только взгляните, как он туда смотрит. Даже не шевельнется. Не иначе местечко получше высматривает. А вам потом перед господином Машиным ответ держать… Они ведь едва изловили этого голиафа.
– Нам проводник нужен по здешним местам, – сухо произнес Невельской, и назойливому князю этого оказалось довольно.
Он мог, конечно, возразить, что любой житель Петропавловска с готовностью вызвался бы в проводники, но его вполне удовлетворил сам факт командирского ответа на его разглагольствования, поэтому к полному удовольствию Невельского он почел за лучшее удалиться.
Теперь ничто больше не отвлекало капитан-лейтенанта от созерцания камчатского берега. Это занятие помогало ему развлечься и не думать беспрестанно о предстоящем деле. Беглые каторжники наверняка должны были дать отпор, и мысли о возможных потерях вот уже несколько часов тревожили командира судна.
«Байкал» с ровным попутным ветром легко шел вдоль побережья. Солнце уже скрылось позади невысоких гор, последними усилиями подсвечивая, словно из преисподней, облака над ними. Лиловые блики наливались над сопками зловещим непроницаемым мраком, воздух ощутимо свежел и становился как будто тверже. Он очень отличался здесь от своих собратьев, царивших в других широтах. Воздух средиземноморья, к примеру, на взгляд Невельского был податлив, всегда чуточку пьян, полон благоуханья и шаловлив. Там он являлся скорее девушкой, и гораздо уместней о нем было бы говорить «она». В то время как здесь воздух был несомненно мужчиной – существом несговорчивым, неудобным, желающим обязательно настоять на своем.
Здесь, вообще, все было другим - и горы, и небо, и волны, и сама морская вода. Прибрежные сопки даже в этой быстро густеющей темноте заметно отличались от гор, скажем, на Корфу. Тут они резко обрывались, будто отхваченные гигантским ножом, а там плавно спускались к морю, и получалось, что дружелюбная греческая таласса постепенно подпускала гору к себе, как томная львица подпускает царственного любовника – то есть она еще, возможно, негромко рычит и нервно играет хвостом, но между ними все уже ясно. Тут все было не так. Местные горы сгрудились у самой кромки воды, как морские разбойники, словно едва остановились, подскочив к ней в запале, с трудом удержались, чтобы не прыгнуть дальше. Они как будто атаковали океан, старались застать его врасплох, не давая ему времени на отступление или на ответный удар. Горы тут ждали не столько любви, сколько драки, и странные вопли, долетавшие до судна от их подножия, говорили о том, что драка будет жестокой.
– Что это? – робко спросил у казака Юшина матрос 2-ой статьи Митюхин. – Кто так кричит? Мужики, что ли, перепились?
Юшин, который до этого был уже неоднократно спрошен матросами на самые различные темы и никому из них не ответил, на сей раз шевельнулся, скосил один глаз на оробевшего Митюхина и улыбнулся.
– Сивучи, – прогудел он таким низким голосом, какого Невельской не слыхивал и у лучших церковных басов.
– Племя такое? А чего орут?
– Сам ты племя, – густо усмехнулся казак. – Зверь это. В море живет.
– А зачем кричит?
– Не знаю. Жизнь, видать, у него такая. Скучно ему.
Юшин снизошел до разговора с матросом, наверное, по очевидной молодости и неопытности последнего, а также по общей его безобидности. Впрочем, скосившись разок, гигант стал коситься и дальше. Он старался не показать своего интереса, но мало-помалу оглядел всю палубу. Матросы, занятые на обычных для каботажного плавания работах, ненадолго удержали его внимание, а вот к «мастеровым» господина Семенова, готовившим амуницию для предстоящего дела, он вернулся своим настороженным взглядом не один раз. Клинки необычной формы, диковинные индейские топоры, многоствольные пистолеты – все это было вынуто из тайных закромов, разложено посреди палубы на парусину и подвергнуто строгой проверке.
Некоторое время казак держался на расстоянии, однако, завороженный ловкостью и даже любовью, с какими обращались «мастеровые» со своим затейливым снаряжением, он в конце концов перестал чиниться и оставил добровольный пост у борта. Подойдя к раскинутой на палубе парусине, Юшин присел рядом с нею на корточки. Ни один из «мастеровых» не поднял на него взгляда. Руки их сноровисто исполняли нужную работу, лица были ясны и сосредоточены. Они напоминали крестьян, которые готовятся к жатве или покосу. Все у них спорилось, ладно прилегало одно к другому, находило верное место, и по всему этому чувствовалось, что процедура известна «мастеровым» давно и до мелочей.
Матрос Митюхин, приободренный нежданной отзывчивостью казака, последовал за ним. До этого он бы не решился приблизиться к «мастеровым», но теперь подходил уже как бы с ним вместе, и оттого было можно. В его голове он и огромный казак из Петропавловска стали заодно. Опустившись на корточки рядом с Юшиным и постаравшись при этом повторить его позу, щуплый матрос минуту-другую следил за действиями «мастеровых», а потом вдруг решил их похвалить.
– Молодцы ребята, – сказал он тоном человека, понимающего толк и в оружии, и во всем, что касается его применения.
Он даже слегка скривил губу, потому что ему вдруг показалось это внушительным и серьезным.
Однако ни казак, ни «мастеровые» ему не ответили. Каждый продолжал заниматься своим делом, не взглянув на него и краем глаза.
Матрос еще покивал немного, безмолвно подтверждая высказанную сентенцию, затем стушевался и больше уж голоса не подавал.
Тем временем Юшин внимательно изучил весь внушительный арсенал, после чего выпрямился и, так не сказав ни слова, вернулся к борту. Осиротевший Митюхин хотел было двинуться за ним, поскольку чувствовал себя уже как бы обязанным к тому, но на его счастье мимо пробегал боцман Иванов.
– А ты чего здесь? – напустился он на матроса. – Ну-ка пошел на бак! Живо! На якорь встаем скоро.
И Митюхин, довольный, что в его жизнь вернулся понятный ему простой смысл, вприпрыжку помчался туда, куда указала надежная боцманская длань.
Всесильный матросский бог ничуть не ошибался относительно скорой постановки на якорь. Котельное озеро было где-то рядом, и на палубе ждали только знака от Юшина, чтобы убирать паруса. Простояв неподвижно у борта еще около четверти часа, он этот знак наконец подал. На реях снова закипела работа, на баке ожила якорная команда. Невельской спустился в каюту за черкесским пистолетом, который подарил ему перед самым отходом судна из Кронштадта Николай Николаевич Муравьев, и через минуту был готов к высадке.
– Геннадий Иванович, – подошел к нему старший офицер. – Позволь мне с ними на берег поехать. Стоит ли тебе рисковать? Впереди гораздо важнее дела.
– Остаешься за командира, – ответил Невельской и отвернулся.
Он понимал, что в случае непредвиденных осложнений ставит под угрозу основную задачу похода, однако сейчас, именно в начале всего предприятия, экипажу требовалось увидеть своего командира решительным и готовым идти до конца. Он даже радовался этой неожиданно открывшейся возможности, которую в противном случае пришлось бы искать на Сахалине или в устье Амура. Здесь же ему щедро давался пробный шар. Никаких опасений за свою жизнь он не испытывал, и если присутствовало постороннее чувство, то это была скорее своеобразная веселая злость. То же самое было с ним три года назад в Лиссабоне, когда он прислушивался к шагам тех нескольких человек, что опрометчиво решили напасть на великого князя.
Невельской отдал приказ готовить шлюпку и собирался присоединиться к полностью готовым уже «мастеровым», как вдруг Юшин сгреб одного из них за плечи. Крепко прижав его к себе, он вытащил у него из кармана четырехствольный французский терцероль. Судя по тому, что казак наверняка знал, где находится пистолет, он не из праздного любопытства подходил до этого к «мастеровым». Товарищи захваченного врасплох «Каменщика» немедленно окружили Юшина со всех сторон и наставили на него свой арсенал. Моряки от неожиданности замерли кто где стоял.
– Тихо, мужики, тихо, – прогудел Юшин, приставляя пистолет к виску своего пленника и взводя курок. – Мне много не надо… Топор дайте… И все живы будут.
Не сводя с казака глаз, «Плотник» медленно вынул из заплечного мешка боевой индейский топорик и положил его на палубу перед собой.
– Нет, эту козявку себе оставь. Обычный топор давай. Хороший.
Невельской посмотрел на боцмана, тот кивнул в ответ и шепнул что-то стоявшему рядом с ним матросу. Через минуту Юшину принесли старый плотницкий топор.
– Другое дело, – вздохнул казак и отпустил «мастерового».
Швырнув на палубу казавшийся крохотным в его руке терцероль, он подхватил инструмент, широко повел им вокруг себя, так что «мастеровых» одна лишь сноровка уберегла от неминуемой гибели, а затем тяжело и гулко побежал к левому борту.
– Я вас предупреждал, – сказал Невельскому юнкер Ухтомский, после того как за бортом прозвучал громкий всплеск. – Теперь в поле придется ветра искать. Да к тому же и в темноте.
