— В детстве вы сначала хотели стать врачом, потом —поступать на юридический факультет. Как в итоге вы пришли к актерской карьере?
— Как и любой молодой человек, при выборе профессии я опирался на мнение родных. Мой дед, который фактически заменил мне отца, хотел, чтобы я стал врачом. Классе в девятом я серьезно начал к этому готовиться, хотел быть только хирургом, уже представлял, как буду врачевать скальпелем. Я был достаточно усидчивым парнем и хорошо учился, так что у меня никогда не было проблем с тем, чтобы сесть и что-то вызубрить. Мне нравились биология и химия, я даже стал брать по этим предметам дополнительные курсы.
Но потом в какой-то момент, я даже не помню в связи с чем, все это сошло на нет. Я интуитивно понял, что это не тот путь, по которому мне стоит идти.
Подходя к финалу своей учебы в школе, я встал перед выбором. Честно признаюсь: на тот момент я не имел конкретных желаний и предпочтений, так что вверил свою судьбу вместе с серебряной медалью своим родителям.
В силу своих нормальных и, в лучшем смысле слова, меркантильных побуждений они решили, что я должен стать юристом — на то время это была одна из самых перспективных профессий.
Мне сказали «Поступай на юриста», я сказал «хорошо» и дальше расслабился — ну все, слава богу, определился.
Но потом, на районном балу медалистов, где особо отличившихся школьников награждали часами и бесплатной газировкой, ко мне подошел ведущий мероприятия. Он оказался старым педагогом театрального факультета Саратовской государственной консерватории им. Собинова и предложил мне поступить на театральный на курс народной артистки СССР Валентины Ермаковой. А я сказал, что не хочу — ведь совсем не рассматривал этот путь. Я даже посмеялся над этим предложением.
— Довольно неожиданно.
— Да, не знаю, что он во мне разглядел. И подошел ко мне со словами «Вы, наверняка знаете народную артистку Валентину Ермакову...». А я не знал!
«У нее учился Женя Миронов (народный артист России Евгений Миронов, — прим. ред)»… Я ответил, что это, наверное, здорово. «В общем, если надумаете, позвоните». В итоге я позвонил, а потом — прошел на театральный. Родители в целом не были против.
Потом уже я понял, что мне нравится то, что происходит в театральном. Сейчас понимаю, что, наверное, я шел к этому несознательно. Участвовал в школьных творческих активностях постоянно, хотя это, конечно, нельзя назвать актерством. Но так или иначе я подсознательно себя к нему готовил.
— Магия какая-то!
— И правда похоже на магию, хотя я к этому как к чему-то магическому не отношусь. Каждый человек строит свою судьбу и свой путь сам. Я в этом уверен.
— Один из ваших последних проектов — съемки в фильме Карена Шахназарова «Анна Каренина». Как вы готовились к роли Вронского?
— Нельзя сказать, что образ Вронского уже полностью сформирован, его поиск продолжается. Готовился так же, как и к любой роли. Читаешь первоисточник, и не один раз, а до тех пор, пока герой не станет более объемным, подмечаешь нюансы. Перечитываешь все множество раз, каждый раз открывая для себя новое. Потом идет дополнительная литература: дневники автора, черновики, литературоведческие исследования. И на основе этого приблизительно понимаешь, какой характер придется воплощать, что тебе для этого характера нужно сделать.
— А что думаете о недавних экранизациях Толстого: «Анне Карениной» Джо Райта и сериале «Война и мир» BBC?
— «Войну и мир» не смотрел, но видел «Анну Каренину». Не со всем согласен. Для меня «Анна Каренина» — универсальная история любви и отношений между мужчиной и женщиной. А режиссер фильма очень многое «русифицирует». Так, будто Россия — неотъемлемая часть этой истории. Мне недавно друзья прислали афишу спектакля по «Карениной» из какого-то европейского города и Анна там негритянка! Вот это мне ближе, потому что дело ведь не в том, что все в произведении происходит в России — эта история может случиться где угодно. К тому же, там все действие разворачивается в театре — этого я тоже не понял.
— Еще одна из ваших последних ролей — в сериале «Игрок» Юрия Мороза. А в какой постановке по русской классике вы бы мечтали сыграть?
— Русская классика настолько объемна и многогранна, что сразу сказать трудно. Но мне кажется, тот пласт, что у нас не вскрыт — это Чехов. Его рассказы очень актуальны до сих пор.
— А Булгаков?
— Булгаков для меня более мистичен. А на данном этапе мне хотелось бы от мистики максимально отойти. Рассмотреть сложности и нюансы обычной, бытовой жизни, что есть как раз у Чехова.
— Вы очень активно и давно занимаетесь благотворительностью, стоите у истоков российского благотворительного фонда «Доктор клоун», и очевидно, что для вас все это — не просто имиджевая история. Бывало ли так, что вы разочаровывались в этой деятельности, понимая, что глобально ничего нельзя изменить, или наоборот: с каждым разом вера в то, что вы делаете правое дело только крепла?
— Имидж тут действительно не при чем. «Доктор клоун» был основан еще до того, как у меня появились первые роли в театре и кино. Началось все с компании людей, которые искренне верили, что такая деятельность может приносить пользу. Приходя к детям, я понял, что моя профессия дает действенный терапевтический эффект — и эта мысль постоянно согревала меня. Ты навещаешь ребенка, который лежит в отделении уже не один месяц, у него уже сложилось определенное, не самое хорошее, настроение, а у его близких уже не хватает сил поддержать его. И вот, после твоего визита, он вновь хочет играть, есть…
Когда ты веришь в выздоровление, оно приходит — психосоматика, доказанный факт. Нужно поддерживать в маленьком человеке желание к выздоровлению. Я искренне верю, что Доктор Клоун должен занимать важное место в больнице.
Аналогов этой организации за границей много. Во Франции такими вещами занимаются уже 30 лет, в Израиле — 35. Во Франции вообще принят закон, на государственном уровне определяющий, что лечение ребенка в больнице не может обходиться без участия Доктора Клоуна. А в университетах Израиля на таких докторов можно учиться: там Доктор Клоун встречает ребенка в карете скорой помощи, чтобы ему было легче справляться со стрессом.
— Вы хотели стать врачом, потом актером, а в итоге, получается, вы и актер, и врач…
— Конечно, я не считаю себя полноценным врачом, я просто думаю, что подобную деятельность надо развивать. Иногда встречаешь докторов, которые испытывают в тебе нужду.
— Максим, в каком возрасте вы сели за руль? Помните свою первую машину?
— Первый раз я сел за шестерку «Жигулей» малинового цвета со своим отчимом. Красивая была машина, с блестящим клыкастым бампером. Ездили на дачу, мне тогда было лет шестнадцать. Там, на сельских дорогах, я впервые и почувствовал себя водителем. Но не могу сказать, что ощущал себя очень уж уверенно.
— Согласны ли вы с утверждением, что люди подбирают автомобиль под стать своему характеру? И если да, то с какой машиной вы бы могли ассоциировать себя?
— В целом согласен. Но мне сложно сказать, с кем бы я себя проассоциировал. Я отношусь к транспортному средству как потребитель. Для меня это в первую очередь средство передвижения. Я не лихач за рулем. Несколько раз сидел за рулем спортивных авто, и на съемках, и в жизни — кто-то из знакомых мне давал порулить. Понял, что для себя в рамках города не рассматриваю гоночный автомобиль как средство передвижения. Здесь нужно что-то более спокойное.
Меня в этом плане полностью устраивает Cadillac. В нем замечательный набор полезных функций. Он комфортен, создает у меня, как у водителя, ощущение безопасности и личного пространства. Прекрасно ведет себя на дорогах. Мне часто приходится проводить время в пробках, и я постоянно трачу его на заучивание текста. И если мой автомобиль замечает, что расстояние между ним и соседними машинами становится слишком маленьким, сиденья начинают вибрировать — очень выручает, если я с головой погружусь в роль.
