Стиль
Вещи Сестра по серьгам: Пегги Гуггенхайм и ее украшения
Стиль
Вещи Сестра по серьгам: Пегги Гуггенхайм и ее украшения
Вещи

Сестра по серьгам: Пегги Гуггенхайм и ее украшения

Пегги Гуггенхайм в холле своего венецианского палаццо, 28 декабря 1961 года.
На фото — мобиль Александра Колдера и картина Пабло Пикассо
Пегги Гуггенхайм в холле своего венецианского палаццо, 28 декабря 1961 года.
На фото — мобиль Александра Колдера и картина Пабло Пикассо
О страсти к искусству, мужчинам и подаренным ими украшениям, которую питала Пегги, племянница основателя знаменитого нью-йоркского музея Соломона Гуггенхайма, рассказывает Мария Сидельникова.

Американская галеристка и коллекционер Пег­ги Гуггенхайм была из тех женщин, которых невозможно не заметить. И дело не в красоте. Ее-то как раз и не было. В наследство от богатейшего отца, промышленника Бенджамина Гуггенхайма, который потонул вместе с «Титаником», девушка получила не только несколько миллионов, а в пересчете на текущий курс — несколько десятков миллионов долларов, но и дородный еврейский нос. Пегги даже пыталась сделать что-то вроде пластической операции, сулила врачу золотые горы, только пусть он перекроит ненавистную «картошку» в поэтичный носик с вздернутым кончиком, но медицина начала XX века оказалась бессильна. Американский экспрессионист Теодорос Стамос говорил, что это и не нос вовсе, а какой-то баклажан. Его коллега Чарльз Селинджер, вспоминая их первую встречу, признавался, что запомнил только его — обгоревший на солнце, красный, большой, как нарыв: «Сложно себе представить, чтобы кто-то захотел оказаться с ней в одной постели!» Но как только дело доходило — нет, не до постели, хотя там побывали многие художники — до покупки картин, оба, естественно, забывали обо всех недостатках внешности своей щедрой коллекционерши.

 
Серьги, созданные для Пегги Гуггенхайм Александром Колдером, примерно 1938 год

Серьги, созданные для Пегги Гуггенхайм Александром Колдером, примерно 1938 год

Она же о них не забывала ни на минуту, в чем неоднократно признавалась в мемуарах. Свои комплексы Гуггенхайм маскировала броскими нарядами, но главным образом при помощи громоздких, под стать крупным чертам ее лица, украшений. Она их обожала и коллекционировала с той же ненасытностью, что и искусство. А неуверенность в себе искореняла сексуальной раскрепощенностью: мужчинам никогда не отказывала, поэтому, вопреки тому, что говорил Селинджер, любовники в ее постели не переводились. Сама Пегги насчитала их около 400. Чаще они оказывались художниками, почти всегда — из ее коллекции, и, зная страсть своей жрицы к бижутерии, они одаривали ее авторскими украшениями. В венецианском палаццо Пегги Гуггенхайм выделила им одну из стен в спальне: с одной стороны — картины, с другой — серьги. Те, кто подсчитывал, говорят, что их там не меньше сотни. Причем не только высокохудожественных, но и винтажных, некогда принадлежавших Марии-­Антуанетте или Саре Бернар, и безымянных, купленных на базаре где-нибудь в Каире или Марокко.

Манеру Пегги украшать себя поддерживал первый муж и отец ее двоих детей французский скульптор и поэт Лоуренс Вэйл — завсегдатай легендарной «Ротонды» на Монпарнасе, где богемный Париж 20-х годов питал мозг и набивал животы. Здесь-то 23-летняя американка и подловила Вэйла. Он ввел ее в местный артистический круг, одевал в лучших дизайнерских ателье Левого берега, а украшения делал сам. Даже при разводе Пегги получила от уже бывшего мужа не проклятия, а новую пару длинных монументальных серег. Она подарила ему свитер, который сама же и связала. Легенда гласит, что развод они долго оплакивали в одном из кафе на Сен-Жермене.

 
Фото: Imagno/Getty Images

Свою первую галерею Пегги Гуггенхайм откроет не в Париже, а в Лондоне в 1938 году по совету Марселя Дюшана. Отец реди-мейда был ее наставником, ведь сама она поначалу не могла отличить абстракционизм от сюрреализма. Опять же по совету Дюшана Guggenheim Jeune Пегги открыла выставкой Жана Кокто — и не прогадала. По ту сторону Ла-Манша автора «Крови поэта» хорошо знали и любили. Примечательно, что журналистам на вернисаже приглянулись не только опусы Кокто, но и серьги молодой галеристки: о шести медных, перекрученных между собой кольцах в ушах Гуггенхайм не написал только ленивый. Дюшан и Кокто познакомят юную коллекционершу с Жаном Арпом — с его скульптуры и начнется страстный роман Пегги Гуггенхайм с модернизмом. Кандинский, Колдер, Мур, Пев­з­нер, Бранкузи — за провоз скульптур самых актуальных тогда (да и сейчас) художников она билась не на шутку с британскими таможенниками.

Guggenheim Jeune довольно быстро заработала себе имя в Лондоне. Впрочем, журналисты не упускали момента намекнуть, что по выставкам можно угадывать не только последние веяния в художественной Европе, но и перемены в бурной личной жизни хозяйки галереи. Вот только висели сюрреалистичные поэтические картинки Роланда Пенроуза, и хоп, на их месте уже визуальные абстракции Ива Танги с амебами на облаках. От романа с американским сюрреалистом у Пегги осталось не только с десяток его картин, но и ее самые знаменитые серьги. С Танги она познакомилась в период своего увлечения Сэмюэлем Беккетом. У одного жена, другой — со своей странной дружбой. Рассказывали, что однажды воркующим голубкам Пегги и Иву пришлось на всех скоростях упархивать от разъяренной жены художника, которая застукала их в парижском кафе и запустила в свою обидчицу тремя кусками жареной рыбы.

 
Фото: архив Peggy Guggenheim Collection

Страсти кипели, Танги чувствовал, что Гуггенхайм ведет двойную игру, но мирился с присутствием Беккета. Мало того что она покупала его картины, так он еще и был в нее совершенно искренне влюблен. В знак этой любви Ив Танги подарил Пегги Гуггенхайм зажигалку с эротическим рисунком, которую она по беспечности забудет в лондонском такси, и пару прекрасных серег с его узнаваемыми лунными пейзажами. В 1942 году на открытии своей галереи The Art of this Century на Манхэттене Гуггенхайм позировала фотографам на фоне картин Марка Ротко и Джексона Поллока, тогда еще совсем молодых, неизвестных художников, и нарочито крутила головой, чтобы показать разные серьги в ушах. Одна серьга была той самой, что сделал для нее Ив Танги, вторая — знаменитый проволочный мобиль, подарок любимого друга Александра Колдера. «Я единственная женщина в мире, которая носит эти огромные серьги-­мобили», — не без кокетства объявляла галеристка. Придумку свою Гуггенхайм объясняла концептуально: разные серьги — символ ее беспристрастности в искусстве, ее одинаковая приверженность сюрреализму и абстракционизму, которые и составляют основу ее коллекции. Любить что-то одно — это не для Пегги Гуггенхайм.