Сначала вышла книга Геннадия Барабтарло, посвященная сновидениям писателя. Потом — перевод романа Кейт Элизабет Расселл «Моя темная Ванесса», который успели окрестить «Лолитой» XXI века. Наконец, в Times Literary Supplement было опубликовано набоковское стихотворение про Супермена, прежде считавшееся утраченным. Другими словами, русско-американский классик продолжает оставаться важной фигурой современной поп-культуры.
Проще всего, наверное, с «Моей темной Ванессой» («Синдбад», перевод Любови Карцивадзе) — книгой, в название которой вынесена цитата из набоковского «Бледного огня», а сюжет отчасти напоминает «Лолиту», если бы ее написала повзрослевшая заглавная героиня, заново обращающаяся к событиям своего детства. Успех романа, предопределенный, с одной стороны, восторженными отзывами Стивена Кинга и Гиллиан Флинн, а с другой, обвинениями в плагиате (без которых, по-видимому, в наши дни не может обойтись ни одно заметное сочинение), по новой запустил дискуссию о том, что хотел сказать автор — тогда, в 1955 году.
Обсуждения свелись к поискам ответа на максимально резко сформулированный вопрос: «Лолита» — это история любви или насилия? Строгость этого противопоставления, качество аргументов, отчаянная потребность в маркерах, которыми можно охарактеризовать литературных героев (в набоковском случае особенно зыбких, умышленных, отдаленно напоминающих так называемых реальных людей), — из всего этого можно сделать много довольно прискорбных выводов. Например, что, презирая способ преподавания литературы в советской школе, мы на новом витке пришли к той же методологии в оценке и интерпретации литературного произведения. Что воспоминания о тексте — особенно прочитанном когда-то давно (сама Расселл впервые открыла «Лолиту» в 14), — неизбежно подменяют нам свежее восприятие сложного, противоречивого романа. Что изощренная литературная техника и скрытый, но однозначный моральный пафос оказывается для некоторых читателей каким-то несовместимым сочетанием. Есть, впрочем, и вполне вдохновляющий — «Лолита» по-прежнему способна бросить современному человеку вызов: уже не как постмодернистский текст, который нужно расшифровать, считать отсылки, правильно распознать временами едва заметные авторские намеки, а как своего рода философско-этическая медитация о свободе, страсти и преступлении.
«Жалобная песнь Супермена» — вероятно, первое в истории стихотворение о Человеке из стали, которое Набоков послал в The New Yorker летом 1942 года и получил отказ, — на первый взгляд, не слишком радикально меняет наше представление о писателе. В конце концов, криптонец упоминался в той же «Лолите»; погрузившись в «Аду» в переводе Сергея Ильина, мы натолкнемся на имя другого знаменитого персонажа DC — Бэтмена (что, впрочем, мираж: в оригинале никакого Темного рыцаря нет). Знакомство писателя с комиксами объясняется тем, что он читал их своему сыну — искренне или в шутку сокрушаясь, что про Кларка и Лоис юному Дмитрию интереснее, чем про гоголевского майора Ковалева.
В этом стихотворении, обнаруженном, прокомментированном и переведенном набоковедом Андреем Бабиковым, впечатляет искусность обработки чужого — «непрестижного», «бросового» — материала, научная добросовестность, с которой Набоков подошел к сюжету комикса — истории Супермена в целом и конкретного майского выпуска 1942 года в частности. Пожалуй, это не самое сильное его сочинение в стихах — через двадцать лет он напишет длинную четырехчастную поэму «Бледный огонь» и отдаст ее своему персонажу, выдуманному американскому поэту Джону Шейду, — но именно по «Песне...» можно в очередной раз оценить открытость набоковского сознания, отсутствие снобизма по отношению к жанровой словесности (в его частном каноне свободно уживались Роберт Льюис Стивенсон и Франц Кафка, Герберт Уэллс и Джеймс Джойс), способность оценить игровой потенциал масскульта, заметить и творчески обострить его переклички с классикой — и с уважением отнестись к тому, что вскорости станет гиковским достоянием.
Книга Геннадия Барабтарло «Я/сновидения Набокова» («Издательство Ивана Лимбаха», перевод автора и Аллы Барабтарло) представляет малоизвестный эпизод из жизни писателя. Вдохновляясь трактатом британского авиатора и философа Джона Данна «Эксперимент со временем», в 1964 году Набоков решил поставить опыт — сразу после пробуждения записывать свои сновидения. Суть эксперимента заключалась в том, чтобы проверить гипотезу Данна, открывшего, что во сне мы как бы перемещаемся во времени и видим события, которые еще не произошли. Этим объясняется эффект дежавю и всегдашнее ощущение, что все это уже где-то было.
Читатель «Я/сновидений...» получает уникальную возможность узнать, что видел во сне автор любимых книг (к слову, мучившийся от бессонницы и принимавший все более и более сильные снотворные) и как он писал в условиях цейтнота, без возможности полировать стиль и задним числом облагораживать собственные видения (такова была инструкция Данна). По сути, перед нами что-то вроде МРТ набоковского мозга — серия навязчивых мотивов, вспышки ревности и жестокости, языковые игры; немало карточек, на которых упоминаются эротические сны, — без каких бы то ни было подробностей.
Может показаться, что эта книга будет интересна только фанатам — людям, которые лелеют любое новое слово, которое удалось извлечь из набоковских архивов. И действительно, «Я/сновидения...» требуют некоторой базовой подготовки — знакомства с ключевыми текстами писателя и вехами набоковской биографии; в идеале — с работами самого Барабтарло, ходившего в чудаках из-за преданности дореволюционной орфографии и на протяжении всей своей литературоведческой карьеры (его не стало в 2019 году) остававшегося одним из самых глубоких и оригинальных исследователей Набокова.
Но даже тем, кто невосприимчив к набоковскому слогу или его выбору сюжетов, могут быть интересны темы, которые всю жизнь занимали этого автора и к решению которых он — кто знает — приблизился ближе прочих. Загадка времени и парадоксы сознания. Приключения ума — бодрствующего и видящего сны, безупречно здорового или искаженного безумием. Наша связь с этим миром — и с тем, что, по мысли Набокова, находится за его пределами. От всего этого веет каким-то нездешним холодком, но тех, кто не побоится набрать опасного воздуха в легкие, будет ждать богатое на открытия интеллектуальное путешествие — благо основные направления уже проложены заботливым автором.
