Попытки прочесть что-то между строк даже, скажем, в объявлении на двери подъезда — примета времени. Причем времени не только, что называется, «настоящего», но и российского в принципе. В 1962 году Никита Хрущев посетил выставку авангардистов «Новая реальность» в Манеже, разгромил молодых советских художников и назвал их «педерастами». В своих воспоминаниях композитор Николай Каретников приводит слова искусствоведа Александра Габричевского, сказанные по этому поводу. Габричевский говорил, что Россия в результате ряда потрясений лишилась культуры, а значит, и истории. То есть выпала из исторического процесса, так что представляет собой страну-нонсенс, в которой может случиться все что угодно. По всей вероятности, именно в этом феномене стоит искать причины нашего вечного «сейчас», в котором прошлое запросто меняется местами с будущим. Если вернуться к восприятию текста, то, помимо поиска межстрочных смыслов, в ходу нынче и чтение задом наперед — в моду входят, в частности, сборники палиндромов со всей их шутливой безысходностью. Задом наперед ложится на лист бумаги и название гоголевской повести «Нос» в одноименном фильме Андрея Хржановского.
Получается «сон» — то ли майора Ковалева, то ли Хржановского, то ли людей, которые уже в прологе «Носа» сидят в самолете и смотрят «Заговор "не таких"» вместе с нами. Среди них Чулпан Хаматова, Анатолий Васильев, Нюта Федермессер, сценарист фильма Юрий Арабов и многие другие. Разобраться в том, что и кому здесь снится, пожалуй, до конца невозможно, но очевидно, что самих снов всего три.
Первый — про оперу «Нос», написанную Дмитрием Шостаковичем, но так и не поставленную. Шостакович, Гоголь и Мейерхольд присутствуют при фантазийной реализации общего замысла. Участвуют в ней тоже все кому не лень — от репинских бурлаков до Сергея Эйзенштейна, который ловит вдохновение за хвост, увидев коляску Носа на петербургской лестнице. Второй сон — про встречу Булгакова со Сталиным, который не только обласкал писателя, но даже заставил подчиненных поделиться с ним сапогами. Этот сюжет — пересказ со слов Елены Сергеевны Булгаковой то ли видения, а то ли сценки, которые любил разыгрывать перед друзьями Михаил Афанасьевич. Из этой вставной новеллы мостик ведет к сну третьему: через травлю Шостаковича (по фантазии Хржановского — из-за так и не поставленного в реальности «Носа») к написанному им «Антиформалистическому райку».
Между «Носом» и предыдущими, посвященными Бродскому, «Полутора комнатами» хоть и прошла чертова дюжина лет, но очевидна родовая связь. Новая картина все-таки больше мультфильм, но и здесь с жанровыми определениями все непросто. Перед нами и анимация, и экранизация оперы (даже двух, строго говоря), и сюрреалистический коллаж… Впрочем, важнее, что смотреть на все это куда увлекательнее, чем что-то там формулировать.
81-летний Хржановский — живой классик, причем с акцентом на первом слове. Вещество, из которого состоит «Нос», устроено совершенно невероятно. Времена и эпохи переливаются, отражаясь друг в друге; по экрану, как в караоке, бегут строки оперных арий; на аллюзии можно подробно разбирать каждый без исключения кадр. Здесь нет «действия» или «сюжета» в привычном смысле, но есть полноводное «развитие событий», которое летит, руководствуясь ассоциативной сновидческой логикой. Разумеется, на ум сразу приходит «Сказка сказок» Юрия Норштейна, а на глаза наворачиваются слезы радости.
Автор «Ежика в тумане» вспоминается еще и потому, что тоже много лет работает над гоголевской экранизацией — «Шинелью». И в фильме Хржановского прекрасно проявлены вечное «опять об Гоголя», с которым сталкиваются интерпретаторы текстов Николая Васильевича. Великий писатель, обладая уникальным чувством юмора, в какой-то момент сдался соблазну поучать нравам и внедрять в свои произведения то, что сейчас называется «месседж». Иными словами, решил, что быть просто художником, писателем ему недостаточно. Та же напасть теперь не обошла и «Нос». Едва разогнавшись, Хржановский перебивает пестрый и страшный карнавал своего фильма обрывочными рассуждениями о заглавных «не таких», а заканчивает и вовсе почти что реквиемом по жертвам «борьбы с формализмом». И совершенно понятная боль от столкновения с катастрофой русского ХХ века самым драматичным образом сказывается на собственно форме, за которую так ратовали в свое время ее герои.
Хржановский будто бы никак не может определиться, что же он пишет: высокую поэзию или (почти что лагерную) прозу. Кадры в самолете с лучшими людьми современной культуры выглядят слишком нарочитыми, коверкающими эстетику. Да и вообще вызывают вопросы — кажется, в будущее здесь опять возьмут не всех, кто того заслуживает. Та же проблема и в финале: взявшись отпевать невинно убиенных или измученных (как Шостакович), обязательно кого-нибудь забудешь. Начавшись в духе «Представления» Бродского, «Нос» к концу почти соскальзывает в горестный фельетон. А главное — рассказывая об идейных одиночках (Гоголь, Шостакович, Мейерхольд, в какой-то момент в кадре появляется Филонов и список можно длить и длить), Хржановский как-то слишком упирает на необходимость сбиться в какой-нибудь коллектив.
