|
О чем может писать американка японского происхождения, женщина в сане буддийского священника, которая увлекается флористикой, разводит уток и вяжет носки? Да о чем угодно. О времени, суициде и вечности, или о квантовой физике и школьных издевательствах, или о мусорных пятнах, дрейфующих в океане, цунами и летчиках-камикадзе... Рут Озеки написала обо всем этом сразу. Получилась завораживающая и философская книга «Моя рыба будет жить. Сказка о временном существе».
Чтобы найти опору, Наоко начинает вести дневник, в котором записывает историю своей 104-летней прабабушки Дзико, мудрой монахини дзэн, в прошлом анархистки и феминистки, и двоюродного деда Харуки, пилота-камикадзе времен Второй мировой. Позже в Канаде дневник Нао находит Рут — писательница в творческом кризисе, которая переехала на крошечный остров ради больной мамы и мужа и теперь чувствует, как вдохновение и ощущение полноты жизни ускользают от нее. Дневник Наоко завораживает Рут, она пытается уловить его ритм, отыскать девочку и каким-то образом повлиять на ее прошлое, разобравшись одновременно и со своей жизнью. Если сейчас вам кажется, что с книгой все более или менее понятно, стоит предупредить — вы ошибаетесь. Как предупреждает Нао, «ожидания и преждевременные выводы способны похоронить любые отношения». Первую половину книги вы будете дрейфовать в океане неповторимой прозы Озеки, а потом вас стремительно затянет мощным течением в глубину, где останется единственное, что у нас действительно есть — время.
Рут Озеки: После вручения премии корреспондент «РБК Стиль» спросила Рут Озеки об истории написания «Моя рыба будет жить…», феномене времени и разговорах с вымышленными персонажами. — Я родилась в Америке всего через десять лет после войны. Для американцев я, конечно, была японкой, и после войны ничего хорошего в этом не было. Хотя меня, конечно, не травили так, как Наоко. Истории о насилии в японских школах всплывали в медиа, и я всякий раз замечала их, переживала, они меня цепляли. Так что история Наоко в книге — это не мой опыт, но мои ощущения и все то, о чем писали в прессе. — Я всегда представляла сильные эмоции в виде каких-то животных. Например, гнев в виде разъяренного льва или нежность в виде мурлыкающей кошки. И когда я писала о том, что чувствовала Нао, когда мать разглядывала ее синяки, следы от щипков и уколов, я поняла, что это рыба, большая скользкая рыба, которая бьется, умирая, где-то у девочки в животе, доходя до самого горла. — Писательница Рут в романе — это мое альтер эго. Мне было нужно ввести в роман реального персонажа. Чтобы я могла говорить о реальных событиях — о цунами, о землетрясении, о Фукусиме — обо всем том, что происходит сегодня. И оказалось, если поместить себя в текст как персонажа, то получается то, что нужно. Но вообще, это очень забавно — писать о своей жизни, о наших буднях, каких-то привычках и шутках. Заметьте, с Рут и ее (моим) мужем Оливером в книге, казалось бы, почти ничего не происходит. Но это и есть наша жизнь. — О времени я впервые задумалась в 1998 году, когда умер мой отец. Когда человек уходит, все, связанное с ним, вдруг внезапно становится прошлым. Настоящего больше нет, как ни старайся. Это оказалось для меня настоящим потрясением, и я стала записывать свои впечатления, ощущения и думать об этой книге. Потом случился миллениум — совершенный временной феномен — и это был новый виток. Но за книгу я села только в 2006 году, когда немного со всем этим разобралась. — Самый верный способ ощутить время в себе — медитация. Остановиться, почувствовать себя здесь и сейчас и научиться терпению. И это необязательно религиозная медитация. Я советую всем выделять всего несколько минут в день на то, чтобы просто остановиться, расслабиться, отвлечься от мыслей и ощутить себя здесь и сейчас. Это здорово помогает восстановить верные отношения со временем. А второй эффективный способ вы и так знаете. Это чтение. — Здесь, в России, имя Льва Николаевича Толстого звучит привычно, но для меня оно подобно легенде и мифу. Когда я получила по электронной почте письмо о том, что мне присуждается премия «Ясная Поляна», подписанное Владимиром Толстым, мне показалось, что ко мне обращается герой, сошедший со страниц русского романа. Конечно, это чувство знакомо мне, как и любому писателю. Вымышленные персонажи постоянно вторгаются в мою жизнь, говорят со мной из своих далеких миров.
|
