В мастерской «Гарин» на Тверской мерно тикает будильник «Слава». На маленькой плите закипает зеленый чайник, на столе ждет своего часа банка клубничного варенья. Слегка любопытствуя, разглядывает своих соседей: шляпы, береты, ушанки и бини — стеклянный тукан. В другом углу следит за порядком металлическая пепельница. Каждый предмет здесь — на своем месте и совершенно точно живет собственной осмысленной жизнью. О предметном мире, природе впечатлений, работе над формой и содержанием, а также о прогулках по Москве и поездках в Тарусу мы поговорили с основателем и дизайнером бренда Сергеем Малыхиным, который, по собственным словам, оказался в мире головных уборов случайно и волею обстоятельств. Впрочем, как показывает судьба «Гарина», случайность эта оказалась совсем не случайной.
— Сейчас зима и, если выйти на улицу, можно обнаружить, что люди выглядят скорее монохромно, чем ярко. Как вам кажется, для нашей местности, менталитета и уклада жизни свойственно желание выделяться? Ведь это во многом касается и одежды, которая может выполнять утилитарную функцию, а может помогать человеку выражать себя.
— Думаю, начать нужно с основ воспитания, с семьи. Лет 20–30 назад желание выразить себя через одежду не встречало поддержки уже там, осуждалось. Как и многое другое, впрочем. Проявления радости, например. Можно вспомнить знаменитое «смех без причины — признак дурачины» или ласковое «жизнерадостный кретин». То есть для радости обязательно должна была быть причина, какой-то момент, в котором можно было это чувство испытывать. Похожая ситуация с одеждой: чтобы выглядеть ярко, требовались какие-то веские основания, определенная профессия, например, или социальный статус. Сейчас, к счастью, ситуация меняется, но этот серый шлейф еще долго будет тянуться за нами из прошлого.
— Вашему бренду, напротив, присущи неожиданные модели и яркие цвета. Это желание создавать не просто головные уборы, а своего рода арт-объекты появилось сразу или скорее с течением времени?
— Оно появилось сразу, но потом я его придушил. (Смеется.) Хорошо помню, что вскоре после того, как я начал работать с головными уборами, на меня снизошло, что они могут быть изготовлены не из привычных материалов, не из шерстяной или шелковой ткани, например, а из клеенки, из мягкого силикона, из строительных каких-то компонентов. Шапочка из фольги — пожалуйста, вот она висит, золотая. (Указывает на стену в мастерской.) Начался период экспериментов с материалами. Я использовал в работе все, что попадалось мне на глаза. Потом задумался о целевой аудитории, включил режим маркетолога. И понял, что вообще не представляю, кто может это носить, для кого весь этот спазм? Принялся считать, анализировать, сдерживать себя. И началось обратное движение. Традиционные материалы, привычные формы — продукт стал таким, какой я в тот момент мог продать.
— Можно ли говорить о том, что какой-то из этапов был ценнее для развития бренда? Или оба они равнозначны с точки зрения сделанных выводов?
— И в том и в другом случае я вижу для бренда и для себя как мастера только положительные стороны, потому что период экспериментов позволил мне познакомиться с огромным количеством материалов, понять их физические свойства, пластику. Материаловедение — важная часть процесса. Определенную форму ты можешь сделать из определенного материала, и далеко не каждый из них готов тебе подчиниться, часто он мешает осуществить задуманное, приходится это учитывать.
Экспериментальный период позволил мне познакомиться с большим количеством новых материалов, придумать какие-то комбинации с ними, какие-то собственные сочетания. Период скромности же позволил достичь определенных успехов в работе с формой, потому что там, где нет декора, нет яркого цвета, внимание концентрируется на ней — именно форма становится основой визуального кода.
Занимаясь своим ремеслом изо дня в день много лет подряд, я придумал и отработал на практике собственную систему конструирования, которая позволяет создавать эффектные, но при этом удобные аксессуары. Они сделаны с пониманием пропорций лица, эргономики головы — пригодны для того, чтобы человек их носил. Комфорт и хорошая посадка — это то, что ценит любой из нас, и я всегда об этом помню.
— А с каких внутренних тезисов начинался ваш бренд? По-прежнему ли они имеют свою силу для вас?
— Вот на доске вверху висит бумажка, уже выцвел фломастер, потому что я написал эти слова много лет назад. Я неожиданно для себя записал тогда три определения, которые, по моему мнению, должны характеризовать мой бренд и мое отношение к тому, что я делаю: «Простота, удобство, унисекс». Мне казалось это важным. Какие-то из этих принципов остаются, какие-то меняются. Простота, например, по-прежнему для меня важна, потому что простые, но эффектные сочленения, соединения деталей, простая, понятная глазу форма — это то, что мне близко. Это может быть простота не внешняя, но простота идеи, ясность мысли, то, как она выражена.
Один из критериев мастерства в моем понимании — это соединительные узлы, то, как детали сопряжены друг с другом, есть ли в этом визуальная и техническая логика. В этом смысле простота осталась, я не люблю усложнять конструкцию. Хотя сейчас мне снова хочется эксперимента, но вдумчивого, когда ты не просто пробуешь все подряд, а подбираешь материалы, думаешь над формой, над тем, как то, что ты сейчас делаешь, выражает тебя и твое отношение к прекрасному. Может ли это обрадовать человека, сделать его немного счастливее.
— За последний почти год заметили ли вы с точки зрения работы, материалов, их доступности, цен какие-то перемены? Или вас это не коснулось?
— Я этого не почувствовал. Возможно, это почувствовали производства, которые закупают материалы тоннами, у меня же ремесленная мастерская, мелкоштучное производство по сути. Плюс головной убор — это вещь, на которую расходуется не много ткани. Там, где производитель одежды ничего не может сделать, мы можем сделать четыре головных убора минимум. Люблю и часто покупаю винтажные ткани, которых по определению не может быть много. Два метра, три — это уже большая удача.
— А как вам кажется, сегодня у нас вообще есть традиция ношения головных уборов не только ради необходимости, но и в качестве выражения себя, своего взгляда на мир?
— Если говорить общими фразами, то культура ношения головного убора как аксессуара не слишком развита сейчас. Для тепла или от непогоды — да, конечно, повсеместно. Для красоты — гораздо реже, а как заявление, как способ самовыражения — почти никогда. Этому есть несколько причин. Одна из них в том, что мы видим мало примеров. Вот бейсболок и вязаных шапок мы видим много и поэтому носим — они как будто одобрены и потому не вызывают опасений. Все остальное — зона риска, тонкий лед, и никто не хочет ошибиться, сделав неконвенциональный шаг.
Еще есть несколько любопытных личных наблюдений, дающих неожиданное, но верное объяснение ситуации. Первое — детский травматический опыт. Это когда мальчику или девочке в подростковом возрасте и в состоянии максимальной неуверенности в себе, с этим обстоятельством связанной, кто-то из взрослых нахлобучивает на голову какую-нибудь дурацкую шапку, кроличью ушанку например, и говорит: «Вот шапка, носи». А в школе из-за этой шапки над человеком смеются, начинается травля, фильм «Чучело», в общем. Это формирует негативное отношение к головному убору в целом, а учитывая, что он не является такой необходимой частью нашего костюма, как, например, обувь, это часто ведет к полному отказу от него. В городе мы не можем выйти из дома без верхней одежды или не обувшись, но мы легко можем выйти без головного убора, просто накинув капюшон. Поэтому, как только человек взрослеет, под влиянием этих неприятных детских воспоминаний у него просто выпадает этот сегмент, образуется большое слепое пятно.
Всегда привожу в пример обувь. У многих из нас в детстве были неудобные ботинки, но, поскольку мы не можем обойтись без них во взрослой жизни, мы экспериментируем, ищем свою форму, ориентируемся на форму ноги, подбираем колодку — у нас есть причина это делать. Если бы мы, живя в городе, могли ходить босиком, я вас уверяю, никто бы не покупал обувь. С головным убором этого не происходит, без него как будто можно обойтись.
Бейсболок и вязаных шапок мы видим много и поэтому носим. Все остальное — зона риска.
— А второй момент?
— Второй, наверное, не такой важный, как первый, но он имеет место. Это объем головы. У головы, как и у нашего тела, есть физические параметры, размер. Иногда она бывает очень маленькая, иногда — очень большая. Ретейл, как правило, закупает и предлагает нам то, что может продать, то есть какие-то средние размеры. Известно, что чаще всего у женщины 56-й размер головы, у мужчины — 58-й, и из этих соображений делаются закупки. Порой человек с большой головой никогда в жизни даже не мерил головной убор, он просто клал его на голову и на основании этого делал вывод, что ему это не идет в принципе.
— Ваш бренд транслирует идею, что головные уборы идут всем. Чем можно подкрепить это утверждение?
— Это форма. Нет таких людей, которым бы не шли головные уборы, я это со всей ответственностью заявляю как человек, который семь лет работает с этим материалом — с человеческой головой, с человеческим лицом. Нужно всегда помнить о том, что головной убор находится в жесткой сцепке с овалом лица, он у всех разный, это все понимают. И если человек в какой-то момент задумывается о том, а не купить ли ему головной убор, то что он делает? Пишет в поиске «как выбрать головной убор». Дальше начинаются рекомендации стилистов и экспертов: если у вас треугольное лицо, если у вас квадратное лицо, если у вас круглое лицо. Человека это скорее остановит — страх ошибиться, о котором мы уже говорили.
Все это ерунда! Головной убор должен быть настолько универсальным, чтобы в любом лице найти что-то, что он мог бы улучшить — поднять скулы, заострить подбородок, вытянуть или, наоборот, сделать лицо чуть шире. Работая над моделью, я делаю большое количество промежуточных образцов, меняя пропорции, соотношение элементов, глубину посадки. Любая из шапок, которые вы здесь видите, будет одинаково хорошо сидеть и на вас, и на мне, а ведь у нас совершенно разный овал лица. Просто на каждом из нас она раскроется по-своему. Работа с формой — это долгий процесс, но она себя оправдывает тем, что делает головной убор в хорошем смысле универсальным.
— Неизбежный для любого творческого человека внутренний вопрос — это вопрос мотивации, впечатлений и того самого слова, которое оказалось чуть-чуть побитым контекстами, — вдохновения. Как с этим у вас? Всегда ли вы понимали, где тот самый источник впечатлений?
— Вопрос вдохновения всегда был для меня чрезвычайно сложным. Как человек без специального образования, оказавшийся в профессии по воле случая, я долгое время вообще не понимал, о чем речь. Что такое вдохновение, где оно берется, как трансформируется? То, что питало мое воображение, казалось мне ничтожным, недостойным внимания. Я смотрел на других художников, других дизайнеров, читал, чем вдохновляются они, и мне это казалось чем-то необыкновенным: французский кинематограф новой волны, живопись, что-то еще. А у меня бабушкин сервант да тень алоэ на стене — все, что я видел до шести лет, живя в ее доме. И мне казалось, что это все не то, это недостойно внимания, не в этом суть.
Так продолжалось до знакомства с художником Дмитрием Гутовым, работы которого как будто открыли мне глаза, и я понял, что не важно, какой у тебя источник вдохновения, — важно, как ты можешь его трансформировать, интерпретировать. Для меня очень важен детский визуальный и эмоциональный опыт, то, что я видел в первые пять-шесть лет своей жизни. Так или иначе, он всегда где-то рядом. Я много думаю, ищу что-то в своих воспоминаниях, пытаюсь связать это с тем, что происходит со мной сейчас, и как-то поделиться всем этим через свою работу. И мне кажется теперь, что тюлевые занавески на бабушкиных окнах — это самое прекрасное, что я видел в жизни.
Для меня очень важен детский визуальный и эмоциональный опыт.
— Перед нами на столе сейчас стоит банка с вареньем, тоже своего рода примета определенной эпохи. Есть ощущение, что в вашу мастерскую каждый предмет, пусть даже самый небольшой, попал неслучайно. Так ли это? Какое значение имеет для вас предметный мир, можно ли через него познакомиться с вами? И важно ли уметь в какой-то момент отпускать предметы?
— Важно, да. Мы все непрерывно меняемся, меняется ситуация, в которой мы находимся, — значит, должны меняться и вещи, которые нас окружают. Для меня вещи, с одной стороны, имеют большое значение, они часто говорят больше и лучше, чем могу сказать я. Поэтому в моей мастерской должны быть именно моя лампа, мой чайник, моя банка варенья — это такие атомы, из которых я собираю свой маленький мир. С другой стороны, они меня часто тяготят и, как только по какой-то причине перестают служить, я легко избавляюсь от них. Примером в отношении к вещам для меня служит великий режиссер Юрий Герман, который считал, что если хорошо проработать кадр, наполнив его достоверными предметами, каждому из которых мы будем верить, то у актера, помещенного в этот кадр, просто не будет возможности сыграть плохо. Окружающие его предметы не позволят ему этого сделать.
Я размышляю примерно так же: важно, чтобы каждый из предметов нашел свое место, чтобы это было честно и мы этому верили. Вот эта пепельница, например, хорошо стоит только здесь и нигде больше. Переставишь ее, и какая-то фальшь появляется, не звучит мелодия, ноты не те. Порядок вещей в мастерской создает какое-то энергетическое напряжение, в котором ты не можешь сделать плохо, я это хорошо чувствую. Потом для меня очень важна картинка, в каждый момент времени я вижу что-то, на мой взгляд, красивое, поддерживающее меня в определенном состоянии восприятия прекрасного. Могу сказать, что все, что мы видим сейчас здесь, меня так или иначе вдохновляет, однозначно.
— Каждый человек, который управляет своим делом, бизнесом, мастерской, должен думать не только о творчестве, но и о вещах, которые совсем с ним не сопряжены. «Бизнес-план», «окупаемость» и другие не всегда приятные слова. Как с этим у вас?
— Некоторое беспокойство о завтрашнем дне — это чувство, которое всегда со мной. Мастерская все время требует денег, это правда. И если здесь возникают какие-то сложности, какие-то финансовые вопросы и все остальное, это целиком и полностью моя ответственность. Но я взрослый человек, сам расставляю приоритеты. Я пробовал мыслить категориями бизнеса и как только начинал это делать, мне в очередной раз везло на людей, которые появлялись из ниоткуда и начинали помогать: делали, например, консалтинг, анализ рынка, придумывали маркетинговую стратегию, стратегию продаж. Но на тот момент это все не сработало, не сошлось. Наверное, потому, что было сопряжено для меня с какими-то творческими ограничениями.
Была идея делать монопродукт. Мы в свое время начали с кепки-восьмиклинки, и многие специалисты советовали зафиксироваться на этом продукте, максимально заполнить им рынок, заработать денег, встать на ноги, а уже потом делать все остальное. Но тогда у меня была слишком большая жажда творческих экспериментов — мне хотелось пробовать новые материалы, создавать новые формы, и какие-то ограничения в этом контексте воспринимались болезненно. Что значит делать одну кепку, как это? Я хочу делать много всего, удивлять. Хотя это были очень трезвые, очень правильные рекомендации.
Сейчас я понимаю, что для развития нужны единомышленники, нужны команда и план действий. И это не ограничение, а, наоборот, многократное увеличение возможностей и моих, и бренда. Много вопросов сейчас приходится решать самому и, честно говоря, мне это надоело. Малый бизнес — это вообще самая, пожалуй, уязвимая экономическая категория, особенно при каких-то потрясениях. А мне бы очень хотелось, чтобы эти шапки вышли из мастерской, чтобы они были в Москве, в Азии, в Европе. Но это не делается в одиночку: я попробовал, и у меня не вышло— оказалось, что все устроено немного иначе, чем я, возможно, хотел бы, и это нужно принять. Я хочу только придумывать и гонять чаи с гостями, но сейчас это не так, приходится заниматься всем, каждый день мыть полы тоже. (Смеется.)
— В таких ситуациях, когда работа — жизнь, люди часто забывают о выходных и рабочие вопросы занимают и поглощают все время. Каков ваш взгляд на тему?
— Выходные нужны. Раньше я ими пренебрегал, а потом понял, что работа не в радость, если ты не отдохнул. Иногда я прихожу в мастерскую в субботу или воскресенье, потому что для меня это важно — побыть здесь, когда никого нет, поиграть с вещами, посмотреть в окно, вытереть пыль. Однажды я был на паблик-токе с Кабаковым и Балдессари, и они в том числе обсуждали свою работу в мастерской. И Кабаков сказал: «Я каждый день хожу в мастерскую, даже если у меня нет вдохновения, если мне там нечего делать, я все равно хожу каждый день, подметаю пол, разбираю старые работы, навожу порядок». Я руководствуюсь теми же принципами.
Даже если у меня нет дел, а дел у меня, как правило, нет в субботу и воскресенье, потому что я их себе не планирую, мне нужно все равно прийти сюда, потому что это домна и она не должна остывать, она должна все время быть теплой, здесь все время должно чувствоваться присутствие человека, мое присутствие. Но, тем не менее, это выходной день, я захожу сюда, провожу здесь какое-то время и иду дальше гулять или по разным другим делам. Мастера вообще работают четыре дня в неделю. Я понял, что лучше хорошо и с душой поработать четыре дня, и практика показывает, что так мы делаем больше и лучше. В пятницу сотрудницы не работают и я на этот день планирую какие-то закупки, все, что связано с разъездами, что не требует моего нахождения в мастерской. То есть это тоже рабочий день, но какого-то умственного напряжения я в этот момент не испытываю, это рутина, и я могу ее делать с приятно пустой головой.
— Вы много гуляете, да вообще есть ощущение, что у вас какая-то своя Москва, со своими героями, персонажами, тропинками.
— Я не знаю, как так произошло, но у меня действительно свой город. Возможно, это моя скорость перемещения, какой-то индивидуальный ритм. Я профессиональный пешеход и в этом отчасти наследую культуру фланеров и ситуационистов, Ги Дебора в частности. У них тоже была своя технология общения с городом. Это скорость движения, походка, ритм, готовность и желание увидеть что-то кроме привычных деталей на своем маршруте — это все как будто бы открывает перед тобой портал в другую вселенную. Ты начинаешь видеть другое — вернее, то же самое, что видят все остальные, но иначе, меняется твой угол зрения, а следом и весь визуальный ландшафт.
Большой город — это то, что меня питает. Хотя со временем, с течением жизни меняется отношение к тому, где находишься, и сейчас, последние два-три года, я испытываю огромное удовольствие от общения с природой. Поэтому, когда появляется возможность, я куда-нибудь уезжаю, недалеко, в Тарусу например, на Оку. Средняя полоса России — что может быть лучше. И там я испытываю такое воодушевление, которого никогда не испытываю в городе, это чувства другого порядка. В городе у меня всегда приподнятое и немного деловое настроение: когда я выхожу, я вижу сюжеты, персонажей, что-то снимаю, о чем-то думаю. Когда я приезжаю на природу, то просто замираю от этого великолепия, которое вижу вокруг.
Вся деятельность человека, как мне кажется, это попытка повторить то, что уже создано природой, попытка приблизиться к ее совершенству. Какими бы прекрасными ни были мои шапки, например, я отдаю себе отчет в том, что ни одна из них не сравнится с простым цветком. Цветок победит всегда. Создание природы — это что-то совершенное, это то, лучше чего человек не может сделать. Да, человек может полететь к звездам, изобрести современное оружие, он может перекроить историю континента, но он не может создать ничего подобного цветку или птице. Не то чтобы превзойти созданное природой, а хотя бы приблизиться к этому.
И в этом есть очень важный для меня момент — смирение. Что бы ты ни делал, ты должен знать свое место, понимать, кто ты на самом деле. Ты звено в пищевой цепи. Вот когда я приезжаю и вижу Оку, эти поля, леса, я понимаю, что это все стоит здесь миллионы лет: и это небо, которое я сейчас вижу, и эти плывущие мимо облака. А я в масштабах этого отрезка времени песчинка, я пролечу над этим великолепием, даже не царапнув его, не коснувшись, просто сгорю в плотных слоях атмосферы. Ну какие вообще могут быть амбиции, какая может быть гордыня?
Ни одна из моих шапок не сравнится с простым цветком. Цветок победит всегда.
— Эти размышления находят свое отражение в работе?
— Может быть, это связующее звено между моим ощущением от природы, ее величия, моим опытом и человеком, который покупает головные уборы и носит. Возможно, это можно как-то связать, но я пока не понял, как. Легкость эту, когда ты выходишь в поле, а там колоски трепещут невесомые и солнце их насквозь просвечивает, и небо синее, а по нему облака плывут — как это передать, ума не приложу. Воздух, свет — вот это все я бы хотел, чтобы было в той истории, которую я рассказываю, в тех объектах, которые мы делаем здесь.
