|
Владимир, вы сами проводите аукционы Vladey с молотком в руках. Почему? Так острее ощущается азарт торгов? Хороший вопрос. Я думаю, так я лучше понимаю настроение зала, а наша задача какая? Мы же посредники между теми, кто хочет продать, и теми, кто хочет купить. И поэтому, для того чтобы этот процесс шел гладко и приятно, я сам им и занимаюсь. Плюс, наверное, с течением времени лично ко мне создалось какое-то доверие, что тоже не лишнее.
Я не зря спросила про азарт. Галерею «Риджина» вы открыли в период перестройки. Тогда многие шли в бизнес. А вы решили открыть галерею современного искусства. Прямо скажем, не самая прибыльная сфера. Если говорить про искусство как бизнес, то в 90-е годы оно, конечно, таковым не являлось, не было рынка. Сейчас вот какие-то люди все время выступают: «Рынка нет, рынка нет!» А вот их бы туда, в 1991–1992-й. Мы-то уже опытные зубры, поэтому знаем, с чем сравнивать.
А зритель тогда вообще шел смотреть современное искусство? Еще как! У нас есть в архивах фотоматериалы и видео, как люди на некоторые выставки стояли в очередях. А «Риджина» тогда была на метро «Преображенская», да еще нужно было минут 15 пешком идти. Но тогда было такое время — время возможностей. Вы посмотрите: большинство сколоченных капиталов, если вы Forbes возьмете, на 60–70% все оттуда, из 90-х. Старое было перечеркнуто, и начато все с нуля: экономика, политика и в том числе культура. Ты мог делать то, что сейчас, на самом деле, не можешь.
Например? Например, что-то, что сегодня не пройдет по правовым или религиозным соображениям.
|
|
В 1999 году вы решили целиком посвятить себя искусству. А откуда вообще такой интерес к этой сфере? Думаю, что для меня таким толчком было знакомство с художником Олегом Голосием из Киева. Он трагически погиб в 1993 году, но мы познакомились, наверное, в 1989-м. Это был человек, который сразу меня обаял: и своим искусством, и своей человечностью. И мне захотелось что-то сделать: помочь и этому автору, и другим. Так получилось, что уже на первой выставке «Риджины» появился Олег Кулик. Его привела художник Наташа Турнова, которая делала первую выставку, и говорит: «А вот человек, который поможет картинки развесить». Он ей перевернул все вверх тормашками сразу. А я со стороны наблюдал, как они два дня бились. Потом Кулик стал все больше и больше вхож в галерею и фактически три года был арт-директором «Риджины». А сам он себя тогда называл экспозиционером.
Вашим детям интерес к искусству ведь тоже передался. Да, сын Миша мне во всех делах помогает. А Ульяна даже коллекционирует.
У 10-летней Ульяны даже уже и выставка была. Она ведь в России самый молодой коллекционер. Да-да, забавно это. Она же всегда рядом, с какими-то художниками разговаривает. И выбирает сама: что-то ей нравится, что-то нет. Но я не вмешиваюсь. У нас полная демократия.
Правда, что идея создания Vladey была довольно спонтанной и родилась из благотворительного аукциона? Да, мы откликнулись на трагедию в Крымске и всего за четыре дня собрали благотворительный аукцион. Было порядка 60 лотов и около 50 художников, не только «Риджины». Я просто звонил и говорил: «Мы делаем такую историю, хочешь — присоединяйся». В итоге мы собрали более €300 000. И тогда я стал думать: да, я успешно провел благотворительный аукцион, цены были хорошие на большинство работ. О'кей, а если вынуть эту благотворительную составляющую? Можем ли мы с таким же результатом провести аукцион или нет? И мы начали пробовать, и вот уже провели пятые торги Vladey, придумали новый формат торгов «Все по 100». |
|
Как вы устанавливаете эстимейт произведений современного искусства? Есть рыночная история художника. Пускай не аукционная, но ты понимаешь, что есть какие-то галерейные цены и некая история продаж. Плюс ты представляешь состояние рынка в данный момент и видишь, есть ли покупатели. И дальше ведешь переговоры с продавцом. Если он хочет каких-то завышенных эстимейтов, тогда ты вынужден отказаться, потому что не сможешь ни обосновать цену, ни реально продать по ней. Поэтому задача — найти комфортабельный коридор, в котором и покупатель, и продавец будут довольны. А там уже сам аукцион показывает, насколько твои эстимейты верные. Какое-то количество лотов не продается всегда, такое есть. А что-то может уйти с превышением в несколько раз. Это не всегда из-за того, что ты не угадал эстимейт, просто кому-то очень захотелось конкретную работу. Все-таки произведения искусства — это уникальный продукт, и человек, который хочет купить, понимает, что если он это не сделает сейчас, то может уже не сделать никогда. И вот это желание, чтобы произведение искусства было твоим, перевешивает, и люди начинают давать завышенные цены.
А как работы попадают на аукцион? Источников несколько: есть художники, есть галереи, есть просто коллекционеры, которые когда-то купили и хотят продать. Мы же молодая сейчас страна, и рынок этот молодой. Поэтому получается, что есть какие-то штуки, которые на площадках всего мира невозможны. Например, у нас можно напрямую с художником поговорить. Есть какое-то количество талантливых художников, которые вообще никакими русским галереями не представлены.
Это, например, кто? Гриша Брускин, например. Или Миша Most. Он у меня вообще не ассоциируется ни с какой галереей. И можно еще десяток имен назвать, которые не имеют галереи и при этом делают отличное искусство. И если ты оцениваешь их как сильных авторов, почему бы не найти покупателя, которому это тоже интересно.
Кстати, если говорить про инфраструктуру. У нас, допустим, нет ни своего Тейта, ни своего МоMa. Это проблема для нашей страны, что у нас нет масштабного музея современного искусства? Мы идем поступательно. Десять лет назад вообще ничего не было. А сейчас, посмотрите, сколько музеев занимаются современным искусством, появился «Гараж».
Вам не кажется, что это история для довольно узкой аудитории, что называется, «для своих»? А что вы видите там «для своих»? Давайте так: не все люди, которые вокруг Тейта гуляют по набережной Темзы, заходят в сам музей. Они могут просто лежать на травке и не пойдут стоять в очереди на Дэмиена Херста или на какую-то другую выставку современного искусства. А с другой стороны, если вы пойдете сейчас в МоМа, то увидите там целые группы детей, которые сидят на полу, а учительница им что-то рассказывает. У нас пока с трудом можно представить, что в «Гараж» какой-нибудь учитель школьников поведет.
Разве что в Третьяковку. Да, и то в старую. Поймите, для нас это все пока в новинку. Если мы говорим про систему муниципальных музеев, Свибловой или Церетели, то это уже разветвленная система, хорошо фондируемая московским бюджетом, с большим количеством выставок хорошего уровня. Многие звезды наши прошли через эти музеи, сделав персональные выставки. Плюс есть подвижки с назначением нового руководства в федеральных музеях: как в Пушкинском, так и в Третьяковской галерее. И мы ждем каких-то новаций от новых директоров. В Питере активен Эрмитаж с выставками, закупками и «Манифестой». Мы знаем о планах фонда V-A-C построить музей, существует прекрасно работающий частный фонд «Екатерина». В идеале нужно, чтобы между музеями была конкуренция за лучшее. Она уже начинается. К сожалению, у нас пока нет такого музея, попадание в коллекцию которого было бы особо значимым. Понятно, что, оказываясь в коллекции МоMа, художник получает некий статус. И это сразу отображается на его рыночной истории. У нас пока такой институции нет, но для этого должна быть большая конкуренция между музеями, и какой-то из них обязательно вырвется вперед и скажет: «А вот мы будем ставить штамп, мы не будем брать много, но мы будем брать только такое, что уже пуленепробиваемое». И тогда эта история закрутится.
В начале июня в Лондоне прошла русская неделя, которая завершилась с очень низким показателем продаж. Как вы считаете, на результатах сказывается имидж России? Да, сто процентов, по сравнению с тем, что мы видели четыре-пять лет назад. У нас есть большой опыт: мы участвовали в больших ярмарках — Art Basel и Frieze, два года держали галерею в Лондоне. Но потихонечку, когда люди вышли на улицы и пошел политический откат, интерес к России как к стране и к художникам из этой страны резко упал.
Можно говорить о проблемах с выходом современных художников на международный рынок? Да, и они не могут быть решены по одной простой причине. Вы поймите, в мире есть глобальная конкуренция. Есть не только русские. Кроме основных американцев, англичан, французов, немцев, японцев есть еще китайцы, бразильцы, корейцы. В Южной Корее много студентов, которые получают художественное образование и пытаются найти свое место. Поэтому Раше слишком сложно. Может, Путин прав, может, не прав, но ни у кого нет ни времени, ни желания разбираться, что тут происходит в России и путинский или пропутинский тот или иной художник. Просто нажимают кнопку «игнорировать» и идут дальше: смотреть прекрасное искусство из других стран. А мы строим военный парк, монумент Владимиру возводим и развиваем сельское хозяйство.
Вы говорите, не будут разбираться: путинский художник, не путинский. Но все же на кое-что российское внимание за рубежом обращают. По вашему мнению, такие акции, как у Pussy Riot или Павленского, — это искусство? Если художники говорят, что занимаются искусством, — о'кей. Pussy Riot даже капитализируют свое искусство. Честно говоря, если говорить про мое личное отношение к ним, то они сделали важную работу своим перформансом. Так сложилось, что это вышло за пределы обсуждения чисто художественного контекста и стало политическим явлением. Мне было близко, что обе девушки во время последних речей в суде строили их, исходя из своей художественной позиции, и говорили: «Мы — художники». И очень грустно наблюдать, что они перестали быть художниками, как только их выпустили. И больше мы не видим их художественную деятельность. Художников нет, есть политические фигуры. Как они себя сами называют — правозащитники. |
|
Давайте вернемся к Vladey. Аукционный дом — это бизнес. Ваша история прибыльна? В настоящий момент да. Мы зарабатываем на комиссии с покупателя и с продавца. Понятно, что есть издержки и затраты. Но сейчас мы прибыльная компания.
Дайте совет: как человеку, пришедшему на аукцион современного искусства, выбрать, что купить. Мой совет всегда очень простой и всем один и тот же: покупайте то, что вам нравится. Можно, конечно, навести справки про инвестиционный потенциал того или иного автора, но угадать это практически невозможно. Искусство должно дарить эмоции. Я считаю, идеальное произведение искусства то, которое нравится. Тогда это идеальный вариант для покупки. Вот проснулся ты через десять лет и решил узнать, сколько стоит картина над твоим диваном. Даже если она стоит тех же денег, ты все равно проценты получил от кайфа общения с ней. А если она стала в два раза дороже, то это уже и инвестиции. Я как-то видел интервью пожилого Рокфеллера на Bloomberg TV. Он отдал на аукцион картину Ротко, который был продан за $32 млн. Он рассказал, что купил картину в пятьдесят каком-то году и она все время висела в его офисе. Наверное, он когда-то купил ее за $20 000. Но все это время она ему нравилась! Может, поэтому и стала стоить столько, черт ее знает. |
