В институте архитектуры и дизайна «Стрелки» выступил с лекцией один из самых значительных современных архитекторов Сантьяго Калатрава: автор множества культурных и спортивных сооружений по всему миру, получивший основную известность благодаря своим мостам — в частности, он единственный современный архитектор, построивший мост через Большой канал в Венеции.
Я знаю, что этот вопрос вам задавали тысячу раз, но тем не менее: почему вас так увлекают именно мосты?
Они не только прекрасно выглядят, но играют фундаментальную роль в функционировании городов. За последние полвека подход к строительству мостов существенно изменился: во время Второй мировой войны многие из них были разрушены — необходимо было заново возвести их в короткий промежуток времени. Это был такой индустриальный подход — думали о ширине трассы, с какой скоростью по мосту смогут ездить машины и т.д. В XIX веке мост непременно был архитектурной достопримечательностью — вспомните хотя бы мост Александра III в Париже. Я попытался без декоративных излишеств, используя современные материалы и архитектурный язык, вернуть мосту его эстетическую ценность.
Какой проект моста вас сейчас занимает больше всего?
Наверное, это три моста в Дохе, связанные подводными тоннелями. Передо мной стояла задача разгрузить улицы от автомобилей и сделать так, чтобы можно было быстрее попасть из одной части города в другую — в первой находится множество культурных достопримечательностей, во второй — аэропорт. И оставить в сохранности берег. В чем существенный недостаток знаменитых нью-йоркских мостов? В том, что они неминуемо «отодвигают» береговую линию. В этом же проекте получилось так организовать подъезды к мосту, что она осталась нетронутой.
Вашей архитектуре свойственны округлые формы, текучесть. И если посмотреть на сегодняшний веб-дизайн, интерфейсы программ, в них все меньше прямых углов — кажется, что визуальный мир вообще становится более плавным. Архитектура инициировала эту тенденцию или, скорее, позаимствовала?
Архитекторы должны быть благодарны за это всеобщей компьютеризации. Любые макеты сейчас можно сделать при помощи компьютера, не прибегая к ручному труду, и сотрудничество архитекторов и инженеров может происходить путем обмена электронных файлов. Это дало гораздо большую свободу работы с формами. Раньше обычной мерой в архитектуре был прямой угол — вспомните, например, ле Корбюзье с его «Поэмой прямого угла». Архитектура во многом была, грубо говоря, кубической, прямоугольной. Сейчас сложные формы, которые еще вчера можно было создать исключительно вручную, делаются машинным способом. И плавность линий можно увидеть не только в архитектуре: посмотрите, например, как выглядят современные автомобили и поезда.
Ваша выставка в Эрмитаже два года назад называлась «В поисках движения». Движение — вообще важное слово в описании вашей архитектуры. Расскажите о вашей работе с New York City Ballet — как получилось, что вы делали декорации для одного из спектаклей?
Меня пригласил руководитель труппы Питер Мартинс. Это был невероятно вдохновляющий опыт — ты проникаешься не только техникой и интеллектом этих людей, но и тем, насколько всецело они посвящают себя своему делу. С другой стороны, меня всегда интересовало человеческое тело, идеальным воплощением которого является именно танец. Постановка называлась «Архитектура танца», над ней работали пять разных хореографов, музыкой занимался замечательный финский композитор Пекка Салонен. Наверно, мои самые приятные воспоминания за всю мою карьеру.
Вы думали о том, чтобы поработать с другими труппами?
Знаете, это как с Олимпийскими играми. Когда я проектировал стадион в Афинах в 2004 году, я думал, что такое бывает только раз в жизни. То же самое я испытал и во время работы с New York City Ballet. Хотя я и до этого занимался сценографией. Знаете греческую актрису Ирен Папас, она получила «Оскар» за фильм «Грек Зорба»? Я делал сценографию к ее постановкам греческих трагедий «Троянские женщины» и «Гекуба».
Как возникла идея «Поворачивающегося туловища», небоскреба, который вы спроектировали для шведского города Мальмо?
Как я уже говорил, человеческое тело часто служило для меня источником вдохновения. Я рассматривал его с точки зрения пропорций, ритма и т.д. Когда наблюдаешь за совсем маленькими детьми, понимаешь, какая непростая вещь для них — просто стоять. Я начал делать наброски стоящих фигур и думать, как с помощью минимума деталей обозначить поворот тела.
Вы обращаетесь к человеческому телу, потому что считаете его совершенным?
Совершенства, на мой взгляд, не существует в природе. Красота, как ни парадоксально, возникает именно из несовершенства: когда мы, например, смотрим на полотна Сезанна, его живопись местами может показаться нам едва ли не дилетантской. Но когда художник пытается выразить что-то лучшее в себе — это и поражает больше всего.
Егор Антощенко
