Мне кажется, что ваш новый фильм может быть связан в трилогию с «Бразилией» и «12 обезьянами» о не таком уж далеком будущем. И жизнь с каждым годом подтверждает правоту ваших слов и идей. Вы не считаете себя этаким пророком — вроде Кассандры из «12 обезьян»? Пророком, которого никто не слышит.
Нет, пророком я себя не считаю. Все мои фильмы — на самом деле о том мире, в котором мы живем сейчас. В них нет ничего пророческого. Это лишь мои наблюдения и размышления на тему того, насколько неправилен окружающий нас мир. Странно то, сколько людей не видят и не понимают мира, в котором живут прямо сейчас.
Значит, просто так удачно совпало?
Нет! Я хочу сказать, что «Бразилия» была документальным фильмом. И этот фильм — документальный. Там показан современный мир, как он есть сейчас. Мне кажется, что большинство людей живут в мире фантазий, а я — единственный, кто хочет видеть реальность. Так что ничего пророческого в фильме нет.
Как-то раз вы сказали, возможно в шутку, что не любите смотреть хорошие фильмы, потому что вас удручает мысль, что не вы их сняли.
Да, когда я вижу по-настоящему классное кино, мне становится так завидно. Меня охватывает ревность — «боже, хотел бы я снять такое». Буквально недавно я посмотрел «Гранд Отель Будапешт». И я весь фильм думал: «Господи, как чудесно. Уэс, какой же ты, блин, умница». Но хорошие фильмы я вижу редко. Лучшее, что я посмотрел в прошлом году, был сериал «Во все тяжкие». Я посмотрел все пять сезонов. По четыре серии в день смотрел. Мне абсолютно снесло крышу от него. На Рождество, пока все мои домашние сидели внизу и смотрели рождественские фильмы, я смотрел последний сезон.
А почему бы вам самому не снять сериал? Вы же начинали на телевидении с «Монти Пайтона».
Да, знаю. Но вот такой у меня извращенный ум. Так как мы начинали с телевидения, я не хочу в итоге опять оказаться там. Я привык мыслить прямыми линиями, а здесь получится круг. Мой агент постоянно твердит мне про телевидение. Да все вокруг талдычат — телевидение, телевидение, телевидение. Благодаря HBO, Showtime, Netflix там сейчас лучшие сценарные идеи. В Голливуде все сценарии написаны скучно, на ТВ все гораздо лучше. И мне нравится их уверенность. Все телевизионные боссы сейчас так уверены в себе и готовы на любой риск, так что, может, у них и для меня найдется работа в итоге (смеется).
Я пару раз читала, как вы рассказывали о ненависти к социальным сетям, гаджетам типа iPhone. Но согласны ли вы с тем, что технология упрощает процесс съемок кино? Можно включить камеру, пойти на улицу, снять кошечек, собачек или тараканов, выложить на YouTube. И через час у тебя уже миллион просмотров и комментарии в духе «боже, это потрясающе!».
Класс. Только к кино это никакого отношения не имеет (заливистый смех). Удачи вам, я в восторге, но это не кино. Это так, какая-то идея, прикол, движуха, я все это обожаю. Но кинематограф — это совсем другое дело, в нем рассказывается настоящая история и есть своя особенная магия, поэтому в хороших фильмах люди втягиваются в совершенно иные миры. На YouTube есть потрясающие совершенно штуки, я сам там все время сижу и смотрю все это. Но на жизнь я другим зарабатываю (смеется).
Во многих ваших фильмах героям приходится выбирать между реальностью, зачастую мрачной и невеселой, и снами, такими тихими и спокойными. Но что выбираете вы — горькую правду или сладкую ложь?
Я вовсе не считаю сны чем-то прекрасным и спокойным, мои сны — почти все кошмарные. А живется мне на самом деле весьма славно. Поэтому я считаю, что в жизни нужно сочетание и того и другого. Просто принимать мир как он есть или как его нам описывают через СМИ и другие штуки. Надо использовать свое воображение и постоянно заново изобретать этот мир. Люди в своей основе так не делают. Но для меня — это такой же способ выживания. Эта постоянная интерпретация и перелопачивание окружающего мира. Иначе с тем же успехом можно окочуриться.
А если, например, кому-то не нравится этот мир, надо ли ему пытаться изменить его?
Ну, в 60–70-х годах было такое время, когда все мы были заняты тем, что меняли мир. Нам слишком многое казалось неправильным, и мы думали, что мы правы и можем изменить все. Это было интересное время, революционное, даже можно сказать. А сейчас? Полноте! Я думаю, никто сейчас не пытается что-то изменить уже, потому что…
Полагаете? В последние годы произошло достаточно много революций.
Но не в Америке и не в Европе.
На Украине вот у нас революция самая настоящая.
Да, я знаю, но это ведь не совсем Европа? В этом-то и проблема, там половина хочет в Европу, а другая половина хочет продолжать любить Владимира. Нет, я всегда считал Восточную Европу самой интересной частью западного мира, потому что она меняется. Огромные перемены там. Но так как сам я живу в Лондоне и являюсь частью другого мира, я вижу, что там ничего не меняется. Люди просто живут своей жизнью и принимают все так, как оно есть. И это печально. В Египте, Ливии, Сирии все происходит, там движуха идет. Даже в Крыму все меняется, он уже перестал быть Европой (смеется). Но Путин играет в игру, которую ни один западный лидер не может понять. Он находится в такой позиции, когда может играть очень быстро, а всем остальным только и остается чесать репу: «А что нам делать? А как нам быть?»
Вы снимали «Теорему Зеро» в Румынии? Как прошли съемки? Не назревает ли там какой революции?
Мне понравилась там очень. В Бухаресте и Румынии все так дешево, там много снимают, и съемочные команды очень хорошие. Операторы, осветители были не хуже остальных, с кем я работал по всему миру. И они готовы работать больше, они привыкли к этому. Если бы я еще надумал фильм снимать, я бы туда вернулся. Не знаю, правда, как в России обстоят дела с киносъемочным процессом.
А румынские фильмы видели там какие-нибудь?
Не-а! (Смеется.) Некогда было. Но мне понравилось там работать. Отличная возможность сбежать из Лондона, где все так чистенько и безопасно. И огромное количество правил. В Англии стало невозможно работать, никто ни за что не хочет брать ответственность. Все защищено или ограничено государством. Пока я там работал, все время думал: «О, я наконец на свободе».
В «Теореме Зеро» герой Кристофа Вальца — единственный, кто продолжает верить во что-то, возможно, довольно глупое, в какой-то таинственный звонок. И когда он теряет свою веру, он растворяется в виртуальной реальности. Но во что верить зрителям, людям настоящего?
В Бэтмена! Осталось верить лишь в него, не так ли? Поэтому у нас там идет реклама церкви Бэтмена. И за это надо благодарить Кристофера Нолана (смеется). Мы верим в Человека-паука. Да ладно вам, народ. Подрастите уже немного. Это какое-то безумие. И еще есть те, кто возвращается к более фундаментальным религиям. Особенно Америка, во многом очень фундаментальная страна. Славянские страны. И теперь Россия возвращается к православию.
А какая религия лучше — Бэтмен или традиционная?
Ну хорошо, вот вам ответ. Я верю во все то, во что верят Pussy Riot.
Беседовала Лилия Рельм
