В ГМИИ имени А.С. Пушкина открывается выставка «Искусство как профессия», представляющая публике часть выдающейся коллекции русского искусства Анатолия и Майи Беккерман из США. Перед ее открытием г-н Беккерман рассказал «РБК Стиль» о своем собрании.
Ваша коллекция сформировалась в США, после вашего переезда. С чего она началась?
Мы переехали в Америку в конце 1974 года с женой и маленькой дочерью, практически совсем без денег. Сначала были какие-то бизнесы, совершенно не связанные с искусством. Но мое увлечение им, начавшееся еще в детстве в СССР, продолжалось: были походы по галереям, музеям, аукционным домам. Ни о какой коллекции тогда речь, конечно, не шла.
Тогда казалось, что в Россию мы не вернемся никогда, и, когда я открывал галерею, то начал заниматься американской живописью. Достиг в этом определенных успехов, но о русском искусстве не забывал — ездил, смотрел по американским музеям, изучал по местным книгам и каталогам. И в какой-то момент, когда появились свободные средства, начал понемногу покупать работы русских художников, составлять коллекцию.
Тему своей коллекции тогда определили?
Я никогда не старался собирать системно. Качество произведения для меня было всегда определяющим: это могло быть полотно XVIII века, а мог быть и пейзаж начала двадцатого.
Вы получали какое-то специальное образование в области искусства?
Мой отец скульптор, и искусство окружало меня всегда и везде. Я жадно впитывал любую информацию: читал, ходил по несколько раз на одни и те же выставки, чтобы запомнить то, что мне казалось интересным и важным. То есть в искусстве я абсолютный самоучка. Свою первую картину я купил еще в Москве в десятом классе. Это был небольшой пейзаж Константина Коровина, который мне очень нравился. Я увидел его в комиссионном магазине и уговорил отца дать мне деньги. Он тогда стоил около 200 руб. Коллекционирование — это вообще накопительный опыт. Попадались вещи исключительно хорошие с безупречным провенансом. Мы с женой и сами сначала оценивали вещи визуально, а потом исследовали их корни — в каких собраниях они были и как туда попали, в каких выставках участвовали.
Вы с женой всегда коллегиально принимаете решения о покупках?
Да. Хотя у нас и разные вкусы, это меня совершенно устраивает — у нее есть свои любимые художники, у меня свои. Это добавляет интереса коллекции. Впрочем, у нас бывают и совпадения. Например, «Девушка за самоваром» Коровина, «Натюрморт с хлебом» Фалька, «Атлет с гантелей» Пуни, «Портрет мужика с быком» Бориса Григорьева — одни из наших общих любимцев. С Коровиным и Григорьевым были связаны занятные истории. Картина кисти Григорьева принадлежала известному художнику Явленскому, который в отсутствие денег расплатился ею с немецким врачом. Через руки наследников этого доктора из Германии она попала к нам. А по поводу Коровина мне позвонила женщина из Флориды и рассказала, что у ее деда был магазин мужской одежды в Нью-Йорке. Как-то туда наведался русский певец с очень смешной фамилией, кажется, Шарапкин. Смешной для американцев, потому что для них это звучало как shut up, то есть «заткнись». Мы, конечно, поняли, что это был Федор Шаляпин. Оказалось, что у него не было денег, а ему нужно было несколько фраков и костюмов для выступлений в Карнеги-Холле. Чтобы выйти в приличном виде на сцену, ему пришлось отдать владельцу нескольких Коровиных, которые так в семье и остались. Я с радостью картину приобрел, а позже нашел фото, на котором Коровин с Шаляпиным были запечатлены на фоне этой картины.
Работы русских художников вообще разбросаны по всей Америке…
Да. Ведь было много выставок в самых разных городах в XIX—XX веках, и картины русских авторов оседали и в частных коллекциях, и во многих музеях. Буквально несколько недель назад я купил картину Николая Ульянова «Крестный ход» на крохотном аукционе в Массачусетсе, которая участвовала там в выставке в 1924 году.
Такие находки сейчас редки?
Конечно, раньше они случались гораздо чаще. Интернет перевернул мир, и мир арт-рынка, и его цены в том числе. Ну представляете же, если ты сидишь сейчас в аукционном зале, а с тобой торгуются еще десять человек по телефону и Интернету из разных точек земли? В Майами недавно всплыла известная и ранее опубликованная работа Серова, которую никто не видел очень давно. При скромном эстимейте в 150 тыс. долл. она ушла за 4,5 млн. В Америке есть одно преимущество: ты можешь поехать в любой уголок и изучить качество картины, а иногда и купить ее до торгов.
Иногда бывают случаи, которые в Штатах порой приобретают курьезный характер. Помню историю, когда в конце 1990-х в газете увидел маленькое объявление, что в Коннектикуте на аукционе будет продаваться картина американского художника-мариниста Хансена. Я внимательно рассмотрел репродукцию, увидел Петра I, стоящего на горе и смотрящего на корабли, и, конечно, понял, что это работа русского художника. Посоветовался с товарищем-искусствоведом, и мы пришли к выводу, что это Айвазовский. Так и оказалось. Когда мы поехали посмотреть на картину, оказалось, что это огромное полотно, 2 на 3 м, а в углу, над даже не затертой подписью Айвазовского, красной краской написано «Хансен». Стартовая цена была всего 3—4 тыс. долл.; до торгов они ее продать отказались, а на аукционе я ее купил в итоге за 7 тыс.
Сейчас русское искусство уже оценено во всем мире. Есть ли разница для владельцев — отдать полотно на маленькие торги в захолустье или в крупный аукционный дом?
Это хороший вопрос. Если маленький аукционный дом получает важную вещь с отличным провенансом и делает приличную рекламу по всему миру, то зачастую цена, которую он получает за эту вещь, может быть гораздо больше, чем на крупных торгах в Нью-Йорке или Лондоне. Потому что в этом случае играет роль «элемент находки». Людям, в том числе и дилерам, кажется, что в этом маленьком городке найден клад, который потом можно будет хорошо перепродать на крупных торгах. А это случается далеко не всегда.
Олег Краснов
