Стиль
Герои Актриса Александра Черкасова-Служитель — об определении «не типаж» и комиксах
Стиль
Герои Актриса Александра Черкасова-Служитель — об определении «не типаж» и комиксах
Герои

Актриса Александра Черкасова-Служитель — об определении «не типаж» и комиксах

Фото: Георгий Кардава
Мы встретились с актрисой и моделью Александрой Черкасовой-Служитель, чтобы поговорить, как меняется восприятие возраста в индустрии моды и в кино, чему учит в детстве высокий рост и рыжий хвост и почему с юмором и самоиронией работать лучше, чем без них

Александра Черкасова-Служитель играет в независимых спектаклях, снимается в кампаниях независимых же брендов, фестивальных фильмах и больших студийных проектах. Да и вообще примером своей и карьеры, и жизни показывает: не страшно быть не такой, как все, главное — заниматься тем, что нравится. А нравится ей участвовать в самых разных авантюрах, поддерживать благотворительные фонды и, готовясь к съемкам в каждом новом проекте, пробовать все на зуб — будь то тайский бокс или уроки стрельбы. Скоро увидеть ее на экране можно будет в «Декабре» Клима Шипенко и, судя по финальной тайной сцене прогремевшего недавно «Майора Грома», — во второй части отечественного кинокомикса, а уже сейчас — в постановке Жени Беркович «Считалка», «Чернобыле» Данилы Козловского и сериале «Вампиры средней полосы».

Разговор хочется начать с самоиронии — темы несколько отстраненной, но важной, поскольку именно она нам часто помогает переживать всякие там трудности. Вам, судя и по личным проектам, и по социальным сетям, ирония и юмор довольно близки?

Мне кажется, самоирония — важное качество для любого человека, а для актера или модели тем более, потому что в работе ты очень часто сталкиваешься с мнением других относительно себя. Да и не только в работе, на самом деле, а еще даже на этапе поступления, когда узнаешь о себе много нового и интересного без всякой цензуры. Мне вот сразу давали понять, что я «не типаж», я часто слышала что-то вроде: «Настоящие русские театральные актрисы должны быть темные, волоокие, чтобы с галерки видно было». Ну а ты не темная, не волоокая, а рыжая, с низким голосом и поступаешь к тому же тайком от родителей, сбежав с пар. (Смеется.) Я должна была стать врачом, училась в Первом меде, потому что на этом настояла семья, ничего не хотевшая слышать про театральное, но в ГИТИС все-таки поступала, никому, конечно, не сказав. В общем-то, самоирония выручала всегда, потому что подростки — довольная злая компания, а когда ты с детства внешне отличаешься от большинства, то привыкаешь к разным комментариям. Я до 13 лет была самой высокой среди одноклассников плюс голос, над которым смеялись из-за того, что он «мужской», и рыжий хвост. В общем, когда сейчас я вижу какие-то школьные экскурсии, и среди всех идет там дылда рыжая, самая несчастная, позади, я думаю: «Подожди, подожди, не расстраивайся, все будет нормально».

А если продолжать говорить про индустрию — модную и кино — и мир театра, можно ли утверждать, что сейчас в этом контексте что-то меняется?

Да, и это очень здорово. Я не очень люблю говорить на эту тему, не хочу, чтобы выглядело так, будто жалуюсь, что мне сложнее, чем другим, но действительно с определением «не типаж» сталкивались и продолжают сталкиваться многие с не самой привычной внешностью. Но дальше уже вопрос к тебе, как ты сам к этому относишься и воспринимаешь. Для меня это всегда работает так, что если я загорюсь чем-то, то не смогу спать, есть, буду сжирать себя и всех вокруг, пока не докажу, что могу. А то, что постепенно индустрия начинает меняться, заметно и по съемкам, и по подходу, например, даже чисто технически. Вот у меня было недавно несколько кинопроектов, где мне не клали на лицо тон. Я и в жизни это не люблю, и в фотосъемках часто прошу обойтись без грима, без тона, но в кино это что-то вроде непреложного правила, он должен быть, но вот я на одном проекте предложила — «А может не надо?», на втором, и действительно мы грим делать не стали. И это классно, потому что я за живую фактуру во всех смыслах. Это немножко как с рабочей стороной. Меня всегда так удивляет, когда спрашивают: «Какая у тебя рабочая?» В смысле, какая? Это не потому что я такая прекрасная со всех сторон, нет, это про другое. Мне кажется, зацикливаться на какой-то одной только стороне — это как делать какие-то манипуляции с актерским хоть и взрослеющим, стареющим, но лицом, ты же работать тогда не сможешь.

Фото: Георгий Кардава

Парадигма вечной молодости тоже как будто бы начинает отступать, в том числе и в фэшн-съемках. И в целом восприятие возраста у многих меняется. Или это слишком идиллический взгляд на тему?

Я это тоже замечаю все чаще. И вспоминаю пример из детства. Помню, как мама очень обиделась, когда я пришла после первого сентября первого класса, она спросила: «Ну как учительница?», а я ответила, что «Чудесная, но такая старенькая, ей лет 30». Потом оказалось, что она была сразу после пединститута, ей было максимум 23 года, но для меня это была старейшая старость в мои 7 лет. Конечно, восприятие возраста меняется со временем у всех. И в 23 нам кажется, что 30 — это много, а в 30 — что все впереди, что все только начинается, и дальше точно так же. Ну а если говорить про общество и его какое-то восприятие возраста, то опять же даже по разным проектам и съемкам заметно, что мы постепенно идем в сторону «разности». И это правильно и важно. Например, есть невероятная Галина Смирнская — модель и удивительный человек, мы вместе снимались для ЦУМа, она востребованнее многих молодых моделей. Или Ольга Кондрашева — лицо агентства Oldushka, мы вместе играли в спектакле «Дядя Ваня» — она такая классная. В прошлом была учительницей географии в школе, а в 70 лет стала очень популярной.

И в кино, сериалах тоже?

Я очень благодарный зритель, обожаю ржать, рыдать, сопереживать, цыкать на кого-то, если кто-то громко жует попкорн в кино. И вообще очень люблю этот процесс, когда купил билет и пошел в кино. Вот недавно ходила на «Никто» Ильи Найшуллера и выбежала из зала с чувством абсолютного восторга. В такие моменты правда берет гордость. И за Илью, и за индустрию, за всех. И так же интересно и здорово сейчас наблюдать за нашим «Майором Громом». Я не была фанатом комиксов в детстве и даже не знала, что помимо героев DC и Marvel есть и российские комиксы и что они так популярны. А теперь оказывается, что получившийся результат настолько крут: нас даже Netflix уже купил. То же самое сейчас происходит с сериалами. Смотришь «Психа», «Хорошего человека», как это снято, с какой свободой и откровенностью и думаешь: вау… Это бурный восторг, но пока еще с ноткой удивления: можем же, когда захотим. А еще мне кажется, что сейчас из-за быстрого развития Netflix и всех других платформ идет спрос не только на английские и американские проекты, а еще — не только на английские и американские лица. Зрителям по всему миру интересно и нравится наблюдать за самыми разными историями, самыми разными людьми. И сейчас ты, приложив усилия, действительно можешь стать частью любой такой истории.

По разным проектам и съемкам заметно, что мы постепенно идем в сторону «разности».

Фото: Георгий Кардава

Что для этого нужно сделать?

Не лениться и — буду говорить за себя — восстановить английский. Я в школе училась несколько лет в Англии, пришло время наверстать забытое. (Смеется.) Понятно, что никогда русский артист не сможет выучить язык так, чтобы сойти в кадре за настоящего американца, но мне кажется, что это и не нужно. Если мы посмотрим интервью Марион Котийяр или Пенелопы Крус, то, конечно, услышим их акценты, но в этом есть манкость, это их особенность, за нее их любят. В этом контексте русские артисты немножко как будто бы покалечены своей школой. Тебя в институте делают универсальным артистом, ты должен уметь все, но при этом пропадают твои индивидуальные особенности. Помню, как мне убирали мою прибалтийскую мелодику речи в ГИТИСе, говорили, что это неправильно, что нужно от нее избавляться. Потом я заканчиваю институт, поступаю к Римасу Туминасу в Вахтанговский, а там такая манера речи наоборот считается особым шиком. И я такая: «Ну е-мое». (Смеется.)

Если говорить про театральные институты и мечту поступить, кажется интересной тема не то чтобы копирования, но следования примеру какого-то из уже состоявшихся артистов.

Когда поступала и училась я, такая «мода» была на попытки играть и разговаривать как сестры Кутеповы. И, конечно, Рената Литвинова, но про это я вообще молчу, это понятно — вечная мода. И при этом внутри самих институтов всегда была какая-то внутренняя конкуренция, что ли. Не знаю, надеюсь, что сейчас что-то в этом смысле изменилось. Я, закончив институт, четыре года работала в театре Вахтангова и очень часто чувствовала себя кем-то вроде постороннего элемента просто потому что я из ГИТИСа, а не из Щуки. Мне вообще дико повезло, что меня взял Римас Туминас, и я его очень люблю как режиссера. И когда мы работали внутри спектакля, с труппой, все было в порядке, но в целом часто было ощущение «Ты кто?» из-за того, что ты из другого театрального института и тебя еще не все здесь знают. И вроде у тебя есть спектакли в одном из лучших театров, у одного из лучших режиссеров, у тебя даже главные роли встречаются, но все равно чувствуешь себя чужим, инородным телом в этом механизме. И мне кажется, что это часто примета репертуарных театров.

Фото: Георгий Кардава

Вы сейчас не играете в репертуарном театре, только в независимых проектах?

У меня есть спектакль — «Считалка» режиссерки Жени Беркович, я его играю несколько раз в месяц. И я бы добавила еще, например, один спектакль, мне этого хочется, но больше в репертуарный театр я не хочу, потому что мне хочется и важно заниматься самыми разными проектами, и театральными, и в кино. А репертуарный театр, к сожалению, не всегда это позволяет. Даже сама позиция такого закрытого сообщества, того, что ты служишь искусству и даже не думай посмотреть куда-то в сторону. Понятно, что так не всегда и не везде, но все равно для русской театральной школы это характерно. Мне было очень страшно, когда я видела замечательных артистов, которые 20, 30 лет в театре и ничего по факту не играют. Я помню, как боялась первых прогонов два-три года назад, потому что я к тому времени уже не играла какое-то время, но именно репертуарный театр для меня на данный момент закончен.

Принимать такие решения, наверное, довольно страшно, потому что как будто в некотором смысле плывешь против течения? Никто ведь не гарантирует, что уйдешь из театра и сразу придут другие проекты.

Мне в этом смысле всегда очень важно не сидеть без дела. И я обожаю себе что-то придумывать, увлекаться. Но тут действует правило: не рискнешь — не узнаешь. Когда меня утвердили на фильм «Тень звезды», где я должна была играть девушку-телохранителя, я тут же побежала заниматься тайским боксом первый раз в жизни и нашла еще настоящего снайпера, мы с ним ездили заниматься в парк, тренировались. В общем, чем больше у меня таких занятий, тем мне интереснее и лучше, тем больше хочется пробовать и узнавать что-то новое.

Фото: Георгий Кардава

Еще одна ассоциация с сегодняшним днем — это, конечно, социальные сети, в которых каждый из нас транслирует то, что для него интересно и важно. Что важно для вас?

И тут мы возвращаемся к теме смеха. (Смеется.) Мне всегда легче, чем написать, поболтать на камеру о чем угодно. И я иногда пересматриваю эти записи и понимаю, что очень часто, даже если говорю о чем-то серьезном, говорю через шутку, через юморок, чтобы градус пафоса что ли сбить. Ну и вообще хочется, чтобы мы все больше улыбались. Понятно, что не всегда это просто, не всегда есть повод, но в одних и тех же вещах можно видеть разное. Условно: ну вот год назад была весна и все мы сидели дома, грустили в четырех стенах, а сейчас можем гулять, где захочется. И вот он, повод для радости, повод улыбнуться. И так во всем. А еще, мне кажется, очень важно говорить не только о себе, но и о тех, кому нужна помощь, да и вообще делиться, помогать. Поэтому мне нравится дружить с фондами помощи бездомным животным, например. Несколько лет назад во время съемок я нашла мешок, в котором оказалось девять недельных, еще слепых котят. И тогда началась годичная — в прямом смысле слова — катавасия по обустройству их дальнейших судеб. Все выжили и очень классно вместо помойки под Чеховым и мешка устроились в семьях знакомых художников, артистов и самых разных хороших людей. До сих пор где-нибудь в мессенджерах то и дело присылают просто какого-то шерстяного бегемота с подписью вроде «Спасибо за нашу Маркизу». Приглядываешься и понимаешь: эта Маркиза была тем крошечным комком, который даже потрогать было страшно.