Алексей Новоселов
Улыбчивый Алексей Новоселов — комиссар VII Московской международной биеннале молодого искусства и заместитель директора по экспозиционно-выставочной работе ММОМА — окружен искусством и на работе, и дома. Значение слова усталость ему, кажется, и вовсе не знакомо: одна командировка сменяется другой, экспозиции открываются, лекции читаются, биеннале готовится (возможно, она пройдет осенью. В мае организаторы обещают выступить с новостями). И хотя сейчас часть процессов вынужденно поменяла свой формат, поездки отменились, а пустые музейные залы ждут, когда вновь увидят своих сотрудников и посетителей, это не значит, что работа оказалась поставленной на паузу. Мы обсудили с Алексеем Новоселовым перспективы развития молодого искусства, роль комиссара биеннале, необходимость построения горизонтальных связей в индустрии и вынужденный переход из реального мира в онлайн.
— Сегодня мы много говорим о юности и молодости, при этом в самых разных контекстах, часто размышляя, что не всегда эти состоянии связаны с возрастом. Что значит молодость в разрезе современного искусства и биеннале? Можно ли ограничить ее определенным возрастом, который в случае с биеннале на данный момент составляет верхнюю планку в 35 лет?
— Тема возраста все время преследует проект. Сначала, первые три биеннале, у меня не было никакого сомнения, что нам нужно вводить возрастное ограничение — до 35 лет, потому что и в России, и в мире это была адекватная цифра, на которую все опирались. Впрочем, уже на третьей биеннале возник вопрос, а не стоит ли пересмотреть это ограничение, не стоит ли его увеличить? И уже тогда началась внутренняя дискуссия с экспертами, с организаторами биеннале, я тоже в ней принимал участие. Эта тема нас не отпускала, а сейчас дискуссия привела к тому, что все-таки мы планируем увеличивать возрастной ценз до 40 лет.
Мы наблюдаем глобальные изменения, которые в мире случились давно, а в России сейчас, скорее, зафиксировались. Появился очень большой выбор дополнительного образования, бывает, что художники приходят в профессию уже сильно позже. И тогда получается, что биеннале, которая ориентирована в первую очередь на поддержку молодых художников, на развитие молодого искусства, свои основные цели и задачи, возможно, не выполняет. Мы думали даже в нынешнем году сдвинуть этот ценз, но по ряду причин не получилось. Однако со следующего года это может меняться, для меня это принципиальный вопрос, уже внутренне решенный. И, наверное, один из основных базовых, лежащий в основе изменений в дальнейшем.
— А что такое молодость для вас?
— Здесь, мне кажется, мы можем уйти в очень глобальные рассуждения, но я постараюсь сформулировать. (Смеется.) Наверное, это определенная энергия и возможности. И в таком своем тандеме, соединении, они дают невероятный результат. Вот скорее такими общими словами могу это определить.
— А кто такой комиссар биеннале? Ваша роль — это роль стратега, управленца или в первую очередь визионера и вдохновителя, друга для художников, их наставника? А может быть, все сразу?
— Не так давно Терезой Мавикой было провозглашено движение к декомиссаризации, и мне этот подход нравится, он звучный и емкий в своем определении. Я тоже его сторонник, потому что комиссара можно сравнить с руководителем огромной фабрики, какого-то производства, то есть это такой ответственный менеджер, который разрешает любые ситуации. Однако понятно, что, учитывая, например, ситуацию с этой биеннале, когда у нас нет одного художественного руководителя, куратора, степень участия и включения в художественную составляющую становится более широкой, чем обычно. И мне кажется, что здесь самое главное — найти баланс. Для меня основой биеннале в художественном плане является работа экспертного совета и взаимодействие с ним комиссара. Не зря сам комиссар тоже в этот совет входит — здесь соблюдаются все системы сдержек и противовесов, и такое распределение внутри дает проекту определенную защиту от любого личного вторжения. И я выступаю за экспертное коллективное мнение.
— Когда вы вступали в эту должность, формулировали ли для себя собственный этический кодекс, какие-то правила работы?
— А этот кодекс, мне кажется, у любого человека в нашей профессии изначально лежит в основе, так что он у меня не сформировался сейчас, я по нему живу уже довольно много лет, и сколько я уже в профессии, мне кажется, столько его и придерживаюсь. Поэтому не могу сказать, что здесь мне пришлось что-то пересматривать, и, на самом деле, считаю, что самое главное — сохранить определенные взгляды, которые уже выработаны за то время, которое работаешь, и просто развивать их.
— В этом году у биеннале нет темы. Подход, скажем прямо, не совсем классический. Почему к нему пришли именно сейчас?
— На первом общении с экспертным советом, когда мы как раз формулировали, закрепляли этот формат, мы не исключали, что после приема заявок тема появится. А может быть, и не появится, это вопрос тоже открытый. Почему нет темы? В первую очередь потому, что фокус в этом году смещен на конкурс кураторских проектов, и для кураторов было бы странно формулировать тему, потому что это, в общем-то, задача прежде всего куратора. И здесь как-то отбирать у них самое главное, что лежит в основе их первоначальной работы, было бы неправильно. Кроме того, нам хочется посмотреть на ситуацию в целом. Я имею в виду, будут ли повторяться какие-то определенные темы, проявятся ли тенденции. И действительно, возможно, тему нам даже не придется формулировать, она сама, так или иначе, из какого-то объема и общей энергии и направленности будет представлена в максимально сформулированном виде.
— Получается, что свобода в данном случае может даже несколько пугать. Я имею в виду, что обычно у художников есть заданная тема, с которой они работают. Это, конечно, ограничение, но вместе с тем и привычные рамки, которые помогают не растеряться. Может быть, вы наблюдали какие-то реакции художников? Возможно, я ошибаюсь, и основная реакция, напротив, восторженная?
— В моих личных разговорах с огромным количеством художников этот вопрос тоже все время вставал — с одной стороны, художник очень часто не хочет следовать определенной теме, на которую он подает заявку. И тут вроде как, наконец, вот она, возможность, да еще и масштабная, то есть мы предлагаем представить масштабный site specific проект, и это довольно редкий формат, мне кажется, для любого open сall, то есть такой глобальный подход. И тут вдруг у них случается какая-то потерянность. Мы получили кучу писем: «Неужели нет темы», «Может быть, все-таки есть тема», «А может быть, вы ее как-то зададите»? Очень двойственная реакция. Но потом, когда начинаешь объяснять, что темы нет и это максимальная свобода для создания собственного произведения, тогда происходит разворот восприятия и понимание возможностей, то есть на 180 градусов от некой растерянности к уверенности. Это тоже довольно интересный момент.
— Можно ли говорить о том, что такой подход еще и сокращает дистанцию между биеннале как институцией и теми, кто присылает свои заявки на участие?
— Галереи, биеннале, музеи для художников и кураторов часто представляются своеобразными монстрами со своими законами, пытающимися навязать свою повестку. Возникает защитная реакция, в определенной степени борьба, даже конфликт, что многих художников, кстати, подстегивает. Биеннале выбирает максимальную открытость. Для меня она очень важна — именно такое обращение к художнику, куратору, попытка создания связей не вертикального, а горизонтального характера, которая, надеюсь, даст свой определенный результат. И этот подход, наверное, непривычен с точки зрения взаимодействия с институциями.
— Как вы считаете, в нашем художественном сообществе вообще есть место горизонтальным связям или это то, чего пока не хватает?
— Мне их не хватает, поэтому хочется в случае с биеннале как раз максимально расширить эти связи. Есть желание соединять совершенно разные институции, разные подходы. Вот, например, мы делаем попытку такого партнерства в сфере арт-рынка и выступаем партнером ярмарки молодого искусства, которая стала инициативой международной ярмарки Cosmoscow и онлайн-галереи Sample и будет проектом-сателлитом в программе Cosmoscow. Потому что всегда некоммерческие проекты и институции обходят рынок стороной. В принципе, понятно — это другая сфера деятельности, художникам нужно пытаться в этом направлении работать с коммерческими институциями, то есть биеннале не должна этим заниматься, но должно быть абсолютно четкое понимание, что это все равно часть художественного процесса и рынок в данном случае — та ступень поддержки и развития, в том числе молодого искусства, которая должна существовать и от которой биеннале не может отворачиваться. И у нас есть возможность именно таких партнерских взаимоотношений.
Мы не принимаем на себя какие-то функции в том направлении, в котором не должны быть специалистами, а ищем и находим именно точки пересечения. Не нарушаем свою идентичность и целостность, но при этом даем возможность художникам реализоваться в сфере арт-рынка, потому что арт-процесс все равно единый, и из него очень важно, мне кажется, не выходить ни на каком этапе, а искать как раз точки соприкосновения. И это снова в первую очередь горизонтальные связи.
— Можем ли мы говорить о том, что у нас уже начал формироваться рынок молодого искусства в стране?
— Выделять отдельно молодой рынок, наверное, немножко рано. Но, с другой стороны, появление молодых коллекционеров, которые больше сфокусированы на молодом искусстве, в последние годы заметно. Мне кажется, это довольно перспективное и позитивное развитие. Скажем, рынок молодого искусства задан как процесс, его нужно просто развивать. И здесь как раз нужны коллаборации.
— Должен ли художник уметь продвигать себя, свой талант и искусство, пробивая себе путь самостоятельно?
— Развивать себя в этом направлении может не каждый. Художнику необходимы поддержка и взаимодействие с теми направлениями, которые помогают ему реализовывать свои проекты и жить своим трудом. Прежде всего, с галереями, арт-дилерами. Важно, чтобы у художников эти возможности появлялись, это бесспорно. Это и работа любой арт-институции, в том числе, — помогать ему. То есть не художник должен искать галерею, а галерея — художника. Понятно, что это процесс всегда двусторонний, но это никак не отменяет активности галерей. Галерея не может просто открыться и ждать, когда к ней будут приходить художники. Конечно же, так эти процессы не работают.
Галереи, биеннале, музеи для художников и кураторов часто представляются своеобразными монстрами со своими законами.
— Проще тем, у кого ясное современное сознание, а оно не всегда зависит от возраста. Иногда арт-ветераны так легко себя чувствуют во всем подобном, что можно позавидовать. Мне думается, речь здесь не о различии поколений. Вот что мэтрам точно сложнее с выходом в онлайн, так это остаться незамеченными. (Смеется.)
— Само слово биеннале — как определение формата — осенью пострадало репутационно. Я имею в виду ситуацию, сложившуюся вокруг Московской биеннале современного искусства. Вы как-то рефлексировали на эту тему?
— Конечно, для нас очень важна в профессиональной сфере, международной, в первую очередь, правильная самоидентификация, чтобы мы отдельно считывались и воспринимались. Вы же понимаете, что мы сейчас говорим прежде всего не про широкого зрителя, потому что там еще сложнее задача. В профессиональной сфере все-таки проще объяснить различия, и большинство все равно изначально понимает, знает историю биеннале, знает, чем занимается один проект, чем другой. В первую очередь я имею в виду локальное знание о проекте, в международном контексте это более сложно формулируется, и много нужно работать в этом направлении. Сейчас глобальной задачи на этом этапе бить себя в грудь и говорить: «Посмотрите, мы совершенно другие», — нет. Важно сделать сильный проект в соответствии со своими ценностями и задачами. И тогда все, так или иначе, встанет на свои места.
— Возвращаясь к теме возраста и молодости. Московский музей современного искусства в 2019-м году отметил свое 20-летие. В контексте конкретного музея в конкретной стране, 20 лет — это еще юность или уже зрелость?
— Музей появился в важный период становления русского искусства — очень насыщенный, бурный, неоднозначный, живой — и будто прошла целая вечность. За эти 20 лет он претерпел большое количество изменений, этапов, случилось много довольно важных событий. Понимаете, тут такое двойное ощущение: с одной стороны, кажется, что это какой-то очень долгий процесс, а с другой, из-за своей активности он состоит из множества элементов, и, когда находишься на каком-то одном отрезке внутри, он как будто просто пролетает за секунды. А в целом, когда из них складываешь уже большую общую картину, понимаешь, что это действительно эпоха. Поэтому мне очень сложно ответить на этот вопрос. Получается, действительно, 20 лет — это эпоха, но, с другой стороны, у нее нет границ и ощущения того, что ты можешь это как-то разделить на маленькие отрезки, оно пока очень неровное. И это интересно — как это будет разделяться в истории.
Вот сейчас у нас в музее идет как раз попытка анализа этапов внутри того же двадцатилетия, в данном случае я говорю про двадцатилетие не только музея, а некой этапности в арт-процессе вообще, которая происходила у нас в стране. Были попытки подвести какие-то итоги пять лет назад, и они были другие, сейчас их тоже нужно пересматривать. То есть все очень активно и быстро меняется. Так что пока не будем подводить итоги. Для меня самое главное, что продолжается живой процесс, он никуда не уходит, и это то, на что современное искусство опирается, чем оно живет. И биеннале, я надеюсь, в этот процесс абсолютно логично входит, стимулирует его, поддерживает, соответствует ему и находится на одной волне.
— Сейчас все стремительно и вынужденно обратились к онлайн-миру. В том числе музеи и галереи, которым важно оставаться в офлайн-пространстве, по-настоящему встречаться со своим зрителем и получать отклик. Инициативы по поддержке художников — например #Mediartation — уже запустились и в России. Как вам кажется, это временная мера? Или это этап в развитии современного искусства?
— Онлайн существует уже давно и в отношении искусства был и остается всего лишь одним из инструментов. Мне не думается, что сейчас происходит этапное смещение в его сторону и что именно его применение приведет к революционным сдвигам. Скорее, можно говорить о развитии онлайна как инструмента, о более осознанной работе с ним во всех сферах, не только в арте.
— Как пандемия отразилась на деятельности биеннале? Какие процессы пострадали больше всего?
— Все процессы замедлились, но, что я считаю самым важным, ни один из них мы не остановили и не поставили на паузу — все, что возможно было прорабатывать, все в активной фазе. С командой биеннале и организаторами проекта в лице РОСИЗО и ММОМА мы обсуждаем различные варианты переноса события на осень. Пожалуй, в наибольшую зону риска попала международная составляющая — из-за закрытия границ и осложнения с возможными приездами участников и осуществления транспортных процедур по перевозке произведений. И это та сфера, где, к сожалению, мы продолжительное время будем находиться в «слепой зоне» и надеяться на скорейший возврат к прежнему устройству. Еще, как мне кажется, сейчас тот момент, когда именно художник оказался в зоне риска, и те функции поддержки, которые биеннале формулирует как основные, должны быть усилены и направлены на возможные решения в эту сторону. Будем стараться развивать проект и в этом ключе.
Не художник должен искать галерею, а галерея — художника.
— А как справляется с ситуацией Московский музей современного искусства?
— За короткие сроки команда ММОМА придумала формат #домасммома с обширной онлайн программой. Меняется выставочный план. До 13 сентября мы продлеваем нашу юбилейную экспозицию ММОМА 99/19 на Петровке. На сайте появилась специальная вкладка ММОМА 99/19, где собраны все онлайн-экскурсии, полезные материалы, детские программы и встречи с кураторами по нашему юбилейному проекту. Думаю, акцент в выставочной работе музея до конца года мы будем смещать на работу с локальной средой и на поддержку молодого русского искусства.
— Отразится ли эта новая реальность на современном искусстве как индустрии в целом?
— Мы все не можем так оперативно реагировать на нее, эту новую реальность. Все, что сейчас происходит, имеет склонность к накоплению, и многие процессы только запустились. Важно реагировать оперативно, но важнее реагировать осознанно — скорее мы попали в зону замедления, а это уникальный повод уделить внимание саморефлексии. Так что не прерываемся, наблюдаем и реагируем.
— Как вы сам переносите период самоизоляции? То, что активно работаете, — факт, но эта новая реальность с Zoom-переговорами, встречами и планерками — она терпима?
— Я дома еще с 11 марта и уже прошел все стадии адаптации. Работы стало не меньше, а в чем-то даже прибавилось. Все отделы музея и команда биеннале работают в активном режиме, проводят совещания в Zoom, и эффективность не снизилась. Вот что действительно сложно для меня — это разделение работы и отдыха, границы настолько стерлись, что уже теряешь привычное понимание этих состояний. Но больше всего мне не хватает трех вещей — друзей, прогулок и путешествий.
Узнайте, как #Mediartation будет помогать молодым художникам и должен ли художник быть популярным в интернете.
