«Не уверен, что помню, как пользоваться Скайпом, но попробую», — пишет Шон Байтелл в ответ на мое предложение созвониться. Следом приходит сообщение с улыбающейся рожицей. Еще пару секунд спустя: «Извини, не туда нажал. Я ненавижу эмодзи». Помимо эмодзи, Шон ненавидит электронные читалки Kindle и их разработчика — крупнейшую в мире платформу онлайн-торговли Amazon. Он живет в Уигтауне — то ли крошечном городке, то ли большой деревне на юге Шотландии. Это место известно благодаря тому, что здесь самая большая концентрация букинистических магазинов на душу населения во всей стране. Один из них принадлежит как раз Шону Байтеллу, автору «Дневника книготорговца» и «Записок книготорговца», — книг, благодаря которым о Уигтауне и его жителях в последние полтора года узнал и заговорил весь мир.
— Вы владелец одного из самых известных букинистических магазинов в Шотландии, а теперь, после огромного успеха «Дневника книготорговца», возможно, и в мире. При этом, насколько я знаю, вы купили его чуть ли не случайно — то есть это не столько сбывшаяся мечта, сколько стечение обстоятельств.
— Совершенно верно. Честно говоря, у меня никогда не было карьерных амбиций. Окончив университет с дипломом юриста, я был уверен лишь в том, что юристом быть не хочу — ну и работал где придется. И вот мне уже 30, все мои друзья обзавелись семьями, понарожали детей, сделали карьеры, купили дома, а я так ничего и не добился. Но однажды я приехал к родителям погостить — они жили около того самого магазина, и так совпало, что его владелец как раз решил уйти на покой. Собственно, он предложил мне купить магазин. Я подумал: «Ну, почему бы и нет». Денег у меня не было — взял ссуду в банке. Принял дела, начал работать и в какой-то момент понял: я наконец-то занимаюсь тем, что по-настоящему люблю. С тех пор чувствую себя невероятным везунчиком, потому что до этого я сменил множество дерьмовых работ, не приносивших мне никакой радости.
— Каких, например?
— Например, лет пять я работал на строительстве газопровода, и это было ужасно. Потом чем только ни занимался — строил заборы, сажал деревья. Под конец на какое-то время осел в университете Бристоля — тоже на неблагодарной, низкооплачиваемой, бесперспективной должности. И вот, представляете, после всего этого у меня появляется свое дело, которое я люблю, которое ежедневно приносит мне радость. Конечно, здесь есть свои трудности, но свои трудности есть вообще везде.
— «Дневник книготорговца» вышел примерно 15 лет спустя после того, как вы купили магазин. Вы все это время вели дневник?
— Нет, о чем теперь очень жалею. За эти годы было много такого, про что стоило бы написать. На самом деле, единственная причина, по которой я начал вести дневник, — моя никчемная память. Девушка, с которой мы на тот момент встречались, посоветовала мне записывать все то, что ежедневно происходит в магазине. Просто чтобы потренировать мозги. «А если, — говорит, — соберешься написать книгу, то это отличный способ собрать материал». Потому что желание что-нибудь написать меня время от времени тоже посещало. Например, в 2012 году вышла книга Джен Кэмпбелл «Диковинные диалоги в книжных магазинах» и я тогда подумал: «Да это же моя тема!» И вот в феврале 2014-го начал делать записи. Через какое-то время показал их агенту, и она такая: «О, из этого может выйти толк». Так получился «Дневник книготорговца». Еще через год был готов черновик «Записок». И я продолжаю писать — каждый день.
— То есть как минимум третьей части — быть?
— Думаю, да. Мои книги неплохо продаются, чему издатель невероятно рад. Так что они уже запросили у меня рукопись третьей части. Черновик готов, осталось довести его до ума — где-то поправить, что-то переписать.
— Ваши книги можно рассматривать и как своего рода читательские дневники. Автор, которого вы упоминаете особенно часто, — Уильям Бойд. В первом томе немало говорится о его книге «Сердце всякого человека», во втором — о романе «Новые признания», который, я так понимаю, повлиял в том числе и на выбор заглавия. (В оригинале вторая книга Шона Байтелла называется Confessions of a Bookseller, то есть не «Записки…», а «Признания книготорговца». — прим. авт.)
— С заглавием все интереснее, на самом деле. Суть в том, что я читаю не постоянно, а такими, знаете, периодами, поэтому чтение одной книги в моем случае может растянуться надолго. Чтобы как-то оживить «Дневник» и «Признания», я стал добавлять в них некоторые мысли о прочитанном, но это могли быть книги, которые я прочел пять, шесть, семь лет назад. То есть, ну, немного хитрил. «Новые признания» я начал читать уже после того, как закончил первый вариант рукописи, — просто потому, что мне нравится Уильям Бойд. И когда издатель предложил назвать вторую книгу «Признания книготорговца», я подумал, что в этом случае роман Бойда неплохо было бы туда вписать — именно ради той рифмы, которую вы заметили.
— Вы пишете, что отчасти ваша любовь к Бойду обусловлена тем, что он в своих романах, как никто другой, умеет воссоздать атмосферу школ-интернатов. В детстве вы сами учились в такой школе. Можете об этом немного рассказать? Потому что для меня, например, это звучит как что-то из Диккенса.
— (Смеется.) А это и есть «что-то из Диккенса». Родители отправили меня в школу-интернат, когда мне было семь. Я вообще не понимал, что происходит, — тебя берут и погружают в чуждую среду, где ты никого не знаешь. Куча каких-то правил и обязанностей, о которых ты даже не догадывался, что они могут существовать. Все мальчики одного возраста спят в общей спальне. Условия, близкие к антисанитарным. Стабильно отвратительная еда (готовил там бывший тюремный повар: стоял вечно над своими котлами, помешивал булькающую жижу, ни на минуту не выпуская сигарету изо рта). Строжайший распорядок — если опоздал, например, на какой-то урок, наказания не избежать. И вот ты оказываешься там — ни семьи, вообще никого, кто бы тебя любил, ты никому даже не нравишься. И вот как раз об этом — изоляции, оторванности от всего, что было тебе знакомо, — Бойд пишет очень хорошо, он очень здорово все это чувствует, улавливает и передает.
— Но в вашем случае хоть какие-то положительные стороны у всего этого были?
— Разумеется. Например, я был буквально вынужден максимально быстро найти себе друзей — и 40 лет спустя мы по-прежнему дружим, я очень их люблю. Ну и потом, это же, вообще говоря, престижная штука, дорогостоящая. Государственное образование было бесплатным, а учеба в школе-интернате стоила дорого. Качество образования там выше. Уже просто потому, что ты там находишься 24 часа в сутки, тебе особо и заняться больше нечем, кроме как учиться. Ты живешь в школе, проводишь там субботы и воскресенья. То есть, возможно, дело не в том, что учителя там лучше, а просто общее количество времени, потраченного на учебу, в дальнейшем дает свои преимущества. Но меня туда отправили не в наказание. Мои родители оба в таких школах учились. Если ты говоришь, что в детстве ходил в школу-интернат, считается, что это, типа, круто. Хочется верить, что так оно и есть.
— Вы как-то раз сказали: вас удивляет тот факт, что люди находят ваши книги смешными, потому что вы этого не планировали. Это, в свою очередь, удивляет меня: у вас каждая страница буквально светится юмором — пускай своеобразным, пускай мрачноватым, и все же.
— Ну, во-первых, спасибо. Если то, о чем вы говорите, действительно есть, это очень приятно. Правда. Что касается моих первоначальных намерений. Написать обо всем, что происходит в магазине каждый день, невозможно, да оно и ни к чему. Однако если все это просеять, можно выбрать что-то необычное, странное. И да, я вроде как пытался, чтобы вышло забавно, но при этом не думал, что получится настолько смешно, как мне об этом говорят. Любой, кто ведет дневник, скажет вам то же самое: ты просто выбираешь из повседневной жизни все самое интересное, и, как правило, это касается человеческих взаимоотношений. И, разумеется, я выбираю реплики, прочтя которые можно подумать: «Какого художника у них там вообще происходит?» Если все это записать каким-то неочевидным образом, может выйти действительно смешно. Но это результат, следствие. Кого-то специально смешить у меня и в мыслях не было.
— Мой любимый персонаж (уверен, не только мой) в обеих книгах — продавщица Ники.
— О да, она неподражаема.
— Вы давно вместе работаете?
— Лет 15 назад она переехала в Уигтаун со своими сыновьями и время от времени просто приходила за книгами. Со временем у нас завязалось вполне приятельское общение. В какой-то момент девушка, которая тогда на меня работала, уволилась. Вот я и предложил Ники занять ее место. И вскоре — не помню, сколько прошло дней, но счет именно на дни — я понял, что у меня появился очень близкий друг. Оказалось, нам очень здорово вместе. И у нее, конечно, врожденный талант комика: что бы она ни сказала, звучит смешно. Мне оставалось лишь записывать за ней. Но, хотя во второй книге она присутствует, некоторое время назад нам пришлось расстаться. Мы теперь даже не видимся. Что, конечно, прискорбно.
— А что случилось, если не секрет?
— Возникла неприятная ситуация на околорелигиозной почве. Ники принадлежит к одной секте. У них довольно своеобразные, скажем так, правила поведения, и она достаточно резко обходилась с бывшими членами этой секты, если те оказывались у нас в магазине. И во время одного из наиболее вопиющих эпизодов я решил, что больше этого не потерплю. Мы поругались. Ну и с тех пор… В общем, надеюсь, однажды нам удастся как-то это преодолеть и она вернется и снова будет работать в магазине. Потому что я ужасно по ней скучаю.
— Еще один колоритный персонаж — уже исключительно из второй части — итальянка Эмануэла, приехавшая к вам поработать на лето.
— Она, кстати, так и не вернулась в Италию. Встречается теперь с моим другом, учится водить машину, хотя у нее серьезные проблемы со зрением и ни малейшей способности к вождению — недавно вот в мост впилилась, машина всмятку. Короче, продолжает наводить ужас на нашу деревушку. (Смеется.)
— Мне очень понравилось, как вы на письме воспроизводите ее акцент, — он буквально слышен.
— Кстати, ее английский стал намного лучше, хотя я по-прежнему не всегда понимаю, что она говорит. И, надо сказать, мне довольно неловко оттого, что я, получается, ее в книге передразниваю. Я-то сам по-итальянски не говорю. И для меня это довольно щекотливый вопрос — можно ли воспроизводить на бумаге манеру ее речи? Потому что выглядит, по-моему, будто я ее дразню, а я на самом деле этого не планировал — предполагалось, что это получится передать с любовью.
— Так ведь получилось.
— Ну хорошо тогда.
— Помимо дневника, вы ведете канал на YouTube. Мне особенно нравится видео, где вы показываете, как превратить обычную читалку Kindle в планшет Kindle Fire.
— Ага, мне самому оно нравится. И люди продолжают присылать мне поломанные «Киндлы», так что надо, пожалуй, еще пару уроков снять. Но мое самое любимое видео — то, где я стреляю по «Киндлу» из ружья. Как же это было здорово. Я еще с другой камеры подснял, как его разрывает в замедленной съемке, и это правда прекрасно.
— Вы ненавидите не только «Киндл», но и Amazon в целом. При этом ваши книги продаются на Amazon и доступны для скачивания в «Киндл».
— Это был не мой выбор. Еще на стадии переговоров с издателем, до подписания контракта, я сказал, что не хочу, чтобы моя книга продавалась на Amazon и была доступна для скачивания в «Киндл». Издатель ответил, что им придется это сделать, этого никак не избежать, потому что они связаны с Amazon контрактом — настолько жестким, что если они нарушат хотя бы одно из условий, все их книги будут удалены с сайта — все до единой. Однажды подобное уже случилось с издательским домом Hachette. Они попытались отстоять какие-то свои интересы — по-моему, там что-то было связано с ценой на электронные книги, они хотели оспорить предложенную стоимость. На следующее утро продажа их продукции на сайте amazon.com была заморожена. А это ровно половина их продаж по всему миру. Amazon ведет себя очень просто: не хотите по-нашему? — до свидания. Ну и, понятное дело, мой издатель не мог на это пойти — они бы через неделю обанкротились.
— Многие независимые книготорговцы высказывают достаточно пессимистичные взгляды на будущее индустрии в целом. Что вы об этом думаете?
— Думаю, букинистические и независимые книжные магазины останутся, возможно, на несколько иных условиях, в несколько ином качестве, и тем не менее. В Великобритании, например, где последние 15–20 лет количество независимых книжных сокращалось, в этом году впервые за долгое время начался их прирост. Мне кажется, на это повлияла пара факторов и первый из них заключается в том, что большие книжные сети вроде Waterstones вынуждены во всех своих магазинах продавать одно и то же, — ты заранее знаешь, что можешь там найти. У независимых книготорговцев в этом смысле больше свободы — каждый продает то, что считает нужным, поэтому к ним просто интереснее ходить, здесь есть некий элемент непредсказуемости. Ну и потом, это живые эмоции, общение — опыт, который не купишь онлайн.
Полагаю, у людей наконец-то стали открываться глаза на то, что происходит с локальной торговлей, что онлайн-магазины вроде Amazon делают с малым бизнесом. Никому ведь на самом деле не хочется, чтобы из его системы координат исчезли книжные — их все любят. Скучно идти по улице, если на ней нет книжного магазина. Также в некотором смысле возвращению независимых книжных способствовали электронные книги. Что произошло, когда они появились? Издатели думали, это смерть бумажной книги как физического объекта — теперь все будут читать с экрана. Но это спровоцировало не смерть книги, а совершенно иной процесс: многие стали всерьез заморачиваться с качеством бумаги, с оформлением обложки, с тем, что на ней изображено. Чтобы книгу хотелось купить в том числе потому, что это красивая вещь. То же самое, полагаю, с книжными магазинами — их владельцам приходится шевелиться, постоянно что-то улучшать, делать так, чтобы людям было интересно, хотелось туда приходить. В итоге все в выигрыше — и клиенты, и книготорговцы.
