В своем романе «Бархатная кибитка», выпущенном издательством «Альпина. Проза», Павел Пепперштейн смотрит на детство как на культурный феномен. Мастер точных образов и точных слов, на этот раз помимо сюжета он выдумал и нетривиальный жанр — «эйфорический детектив». Если взглянуть на детские рисунки художника и писателя, нетрудно догадаться, что он всегда смотрел на мир под особенным углом. Передаем слово Павлу Пепперштейну и его образам.
Паша Пивоваров (Пепперштейн). 1970-е годы. На набережной дома творчества писателей в Коктебеле
Я начал рисовать чрезвычайно рано, еще в период так называемого загончика — речь о детской кроватке с деревянными ограждениями в форме прутиков. Моим первым словом, по утверждению родителей, было слово «кан», что значило «карандаш». Я требовал, чтобы мне дали карандаш, причем определенный. Это был огромный, толстый карандаш с красивой мрамористой поверхностью, который меня очень привлекал. Схватив его, я немедленно начинал осуществлять какие-то каракули на обоях сквозь, собственно говоря, прутья загончика, и это была моя первая рисовальная активность.
Мои либерально настроенные родители разрешали эту деятельность, так что все обои были разрисованы какими-то буйными, более-менее абстрактными изображениями. Вслед за этим последовала фаза головоногих существ. Все дети их рисуют, это первое поползновение изобразить человеческую фигуру. Она состоит из головы — это условный круг, где тоже достаточно условными обозначениями, какими-то линиями или точками обозначены глаза и рот, и от этого круга отходят лучи, некоторые из них оказываются ногами, другие — руками, тело же полностью игнорируется. В этом возрасте, около двух лет, ребенок видит человека как некое солнце. То есть человек — это лицо, а остальное тело становится лучами, которое распространяет вокруг себя это лицо.
Моя рисовальная активность бурно продолжалась, никаких поощрений к этому не требовалось, я постоянно хотел этим заниматься, тем более что ситуация благоприятствовала: мои родители тоже постоянно рисовали, и я, конечно, пользовался этим. Никаких целей я перед собой не ставил. Идея совершенствоваться в этом деле была мне абсолютно чужда. Я скорее ощущал себя таким обсессивно-компульсивным маньяком, который бесконечно занимается тем, что доставляет наслаждение, то есть рисованием.
Абстракционизм
Этот лист — составная часть альбома под названием «Современное искусство Блюмауса». Блюмаусом называлось вымышленное государство, в котором я разрабатывал абсолютно все: от политической жизни, истории этого государства, религиозных культов до, конечно же, искусства. В данном случае это лист, посвященный абстракционизму Блюмауса. Представлены несколько художников. Например, художник-абстракционист Вильгельм Шпихлер и его произведение «Красное солнце». Его работа посвящается Пеллеру — другому крупному художнику. Затем Лео Бахар. Мы видим, что работы Лео Бахара, особенно его «Пекинские этюды» и «Проволока», питаются современными исканиями в искусстве. Среди других работ: Эдвард Кэй «Без названия», Самуэль Шлеймазел «Мистерия Кэрри», Эз Виссель «Река» и «Река 2» и Давид Свибель «Пятно». Имеются и более подробные, более развернутые монографические материалы, посвященные всем этим художникам.
Придумал все это я где-то в 1978–1979-х годах, когда мне было лет 13–14. Я пролистывал различные журналы, выбирал персонажей, вырезал ножницами лица каких-то людей — это были как раз те художники, имена которых я назвал. То есть у всех них есть лица. Правда, это переприсвоенные лица, отнятые у их законных обладателей и переданные этим несуществующим, вымышленным художникам.
Портрет Виктора Пивоварова
Это портрет моего папы — Виктора Пивоварова. Имеются элементы сходства: полные губы, щетина, длинные волосы, крупные выразительные глаза и подпись «Паш А». Я думаю, что это нарисовано в конце шестидесятых, в возрасте четырех-пяти лет.
Облако, пронзенное насквозь мечом и блюющее радугой, — деталь моего рисунка. Рисунок где-то 1978-1979 года. Образ достаточно емкий: облако с антропоморфным лицом, некто пронзил его мечом, что послужило причиной дождя, и в то же время облако блюет радугой.
Этот рисунок, думаю, тоже тех же лет. Я такие рисовал в большом количестве, во многом они были навеяны советской политической карикатурой, я тогда ее обожал. Помню, мы жили в Доме творчества художников в Челюскинском, и там на входе лежали большие подшивки советских газет. Я часами стоял возле этих гигантских пирогообразных очень пухлых подшивок и пролистывал их в поисках графических изображений, то есть политических карикатур.
Достаточно ранний рисунок, сделан где-то в районе 1969-1970 года. Довольно сложный мифологический сюжет. Поражаемое как бы рыбное, но в то же время мохнатое существо, за которым сверху наблюдает какой-то каменно-древесный король с его войском и группа флорических (возможно, цветочных) королей и королев. Мы видим союз камней и цветов против рыб, против ихтиомонстрической ктулхуобразной и кракенообразной стихии.
Два мальчика с книгами, 1983 год
Произведение «Два мальчика с книгами» — это 1983 год, октябрь. Прекрасно помню, как я его рисовал. Я тогда был очень увлечен Кафкой. И, конечно, атмосфера Кафки его пропитывает. По собственному энтузиастическому желанию я проиллюстрировал и «Процесс», и «Замок». Хотя этот рисунок и не является прямой иллюстрацией, он все же относится к визуализациям, связанным с прозой Кафки.
