Как и многие другие жители Российской Федерации, Петров (Семен Серзин) и Петрова (Чулпан Хаматова) переносят грипп на ногах, пренебрегая здоровьем как собственным, так и окружающих. Он мотыляется по городу, забыв, откуда и куда идет, выслушивает бред соседей по троллейбусу (в этой роли, в частности, выступает поэт Андрей Родионов) и попадает в различные странные коллизии. То люди в камуфляже вытаскивают его из общественного транспорта, чтобы привлечь к участию в будничном расстреле. То Игорь (Юрий Колокольников в гриме под Уолтера Уайта из «Во все тяжкие»), хохоча и размахивая фээсбэшной корочкой, берет под локоть и ведет выпивать в похоронную «Газель», где уже видимо давно в гробу лежит рэпер Хаски. Из хрипящих динамиков вьюге подпевает Егор Летов, вокруг предновогодняя суета. Вдруг откуда ни возьмись появляется еще один друг Петрова — начинающий писатель-неудачник (Иван Дорн), в романе которого слесарь Петров представлен гомосексуалистом.
Петрова, в свою очередь, работает в библиотеке. Растущая температура раскаляет ее добела — вернее до черных глаз, с которыми она (непонятно, в бреду или наяву) мутузит и режет мужчин, которых мыслит маньяками. Стремительно заболевает и Петров-младший, которому позарез охота попасть на елку в местный ТЮЗ. Несмотря на протесты матери ребенка, Петров все же тащит мальчика на праздник. Отчасти, видимо, из-за того, что в детстве елка произвела на него самого неизгладимое впечатление. Заключалось оно в том, что его — тоже гриппующего — взяла за руку холодная как лед и совершенно настоящая (по его собственным словам) Снегурочка (Юлия Пересильд).
Роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него» — крупное литературное событие последней пятилетки. Писатель наглядно показал, что русский модернизм живее всех живых и вполне способен свободно произрастать не только в столицах, но и на Урале. Собственно, роман во многом был признанием в любви родному для писателя Екатеринбургу — так же, как, допустим, «Улисс» Джеймса Джойса крепко завязан на топографию Дублина. С «Улиссом» сравнивает «Петровых» и постановщик экранизации Кирилл Серебренников, который, будто бы шутки ради, последовательно очистил пространство фильма от любой географической конкретики. Сразу понятно, что действие разворачивается в России, отсутствие у героев смартфонов указывает на то, что происходит все когда-то в нулевых. Вроде бы речь идет о провинции, хотя все то же самое могло случиться в каком-нибудь Бутово — там, в конце концов, тоже люди болеют.
Причуды гриппозного сознания — главный и самый эффектный аттракцион фильма. Чулпан Хаматова превращается в супергероиню (вот бы кому играть Черную вдову). За окнами сквозь метель светят прожекторы летающих тарелок. Наконец окружающие будто бы перетекают друг в друга, путая восприятие, погружая зрителя, вслед за героем, в ощущение зыбкого морока. Отдельный каскад трюков традиционно выдает оператор Владислав Опельянц. И дело тут даже не в длинных кадрах (эпизод с Дорном без единой склейки длится около 18 минут), а в том, как камера делает это безразмерное пространство герметичным и душным.
Причуды гриппозного сознания — главный и самый эффектный аттракцион фильма.
Главная замена (или подмена), которую осуществил Серебренников по отношению к книге, заключается вот в чем. Сальников писал про частный опыт, который понятен почти всякому россиянину, фильм же почти сразу начинает с обобщений. «Увы», «До свадьбы не доживешь» и, разумеется, «Исус Расия Водка» — обильно украшенные подобными граффити стены выглядят тем более условно, что все эти надписи вполне документальны. Бред удобен художнику, поскольку представляет собой самопроизвольный поток фантазии — бери да записывай, ничего придумывать не надо.
Фильм Серебренникова построен из образов, каждый из которых что-то настойчиво означает. Что именно — догадаться несложно. За этой настойчивостью несколько теряются и сложносочиненная драматургия, и виртуозность исполнения. К середине фильма думаешь уже не о маленьких героях с распространенной русской фамилией, а о составляющих мутной русской экзистенции, которые тут пишутся с мерцающих прописных букв. Складываются они, впрочем, во что-то вроде стихотворения Олега Григорьева про однофамильца главного героя:
Я спросил электрика Петрова:
— Для чего ты намотал на шею провод?
Петров мне ничего не отвечает,
Висит и только ботами качает.
Отчетливо накатывающую паническую тошноту удачно разгоняет финальная часть фильма: черно-белый ретро-флэшбек про ту самую Снегурочку. Здесь уже мрачная клоунада ловко рифмуется с той самой елкой, которая поразила Петрова в детстве. Ну а финал и вовсе оставляет почти магическое ощущение улетучившегося из головы гриппозного морока. Будто бы не было двух часов всей этой хмурой эквилибристики и площадных метафор, а был совсем другой фильм — бодрый, бойкий и наглый. Будто бы этот самый фильм два часа лежал в гробу, а потом вдруг встал и пошел. Просто потому, что может.
