|
Александра Гафина называют и меценатом, и коллекционером, и даже тусовщиком. Но ему самому ближе определение имиджмейкер. Он долгие годы выстраивал имидж одного из крупнейших российских банков, в том числе через серьезную поддержку искусства. Этой стратегии он не изменил и став в 2009 году членом наблюдательного совета латвийского банка Rietumu. В этом году Rietumu выступил генеральным спонсором Москвоской биеннале современного искусства. А в следующем Александр Гафин планирует провести в Риге биеннале стран Балтии.
Когда вы ощутили интерес к искусству и с чего начинали в этой сфере? Я, сам того не представляя, всегда был рядом с искусством. Я жил в Москве на Петровке, а наши окна выходили на комнату Ростроповича и Вишневской. Соседом по лестничной клетке был Василий Небольсин, главный дирижер Большого театра, а на следующем этаже жил Григорий Ярон — главный режиссер Театра Оперетты и один из самых популярных актеров 50–60-х годов. Когда-то в нашем доме жил знаменитый дрессировщик Дуров. Через некоторое время мы переехали жить в кооперативную квартиру в доме кинематографистов и благодаря этому дому я соседствовал и общался с Андроном Кончаловским, Владимиром Краснопольским, Михаилом Жванецким, знал Высоцкого и многих других известных актеров и режиссеров. В этот дом приходили Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Борис Хмельницкий, Юрий Рост и все люди, которых мы считаем иконами семидесятых годов. Это было окружение моей молодости, мои в некотором смысле кумиры. Сложно было не поймать этот флюид интереса к искусству. И не только к живописи, но и к кинематографу, к музыке, ко всему остальному.
Директор Мультимедиа Арт Музея Ольга Свиблова
Когда я работал в одном из самых крупных частных банков России (занимал должность члена совета директоров «Альфа-банка». — «РБК Стиль») и управлял достаточно большими бюджетами, многие предлагали мне совместно вести те или иные проекты. И я всегда старался быть не просто номинальным спонсором, который дал деньги и увидел свой брендик на афише, но всегда глубоко участвовал в процессах. Например, я сразу поверил и помог Ольге Свибловой, которая захотела сделать в Москве даже сначала не музей фотографии, а просто продвинуть столицу как некий фотоцентр, потому что в Советском Союзе к фотографии не относились как к искусству. Это скорее была публицистическая история, были выдающиеся фотографы, которые работали в АПН и ТАСС. Но эстетики фотографии как искусства не было, это был политплакат, агитка.
Вы ведь и сами в то время участвовали в организации выставок? Да. В начале перестройки я сделал ряд интересных выставок, например «Хрущев, те 10 лет». Это были раздумья над тем, что положительного и что отрицательного сделал Никита Сергеевич для страны. Мы тогда показали много всего: от скафандров Белки и Стрелки до радиоприемников шестидесятых годов, пластинок и посмертных слепков рук Сталина. Это была большая выставка, которую за месяц посетило больше 150 тыс. человек. Потом была «Афганская война» в Манеже в 1991 году, которая правдиво рассказывала об Афганистане. Я организовывал экспозицию о президенте Кеннеди, выставку о еврейской культуре, «Митьков в Москве» вместе с Андреем Макаревичем. Такие публицистические выставки, которые в те годы были интересны.
Все эти экспозиции — пересечение искусства и политики. Вам именно это было интересно? То, что я перечислил — это были такие полузакрытые темы. И в эти годы они были новы и безумно интересны, потому что находились на грани искусства и политики. А людям просто очень хотелось знать правду.
Александр Гафин на выставке «В кругу семьи»
Как вам кажется, сегодня чувствуется давление государства на современное российское искусство? Я думаю, нет. Например, такого жанра, каким было раньше официальное искусство, мы не видим совсем. Придворные живописцы типа Глазунова и Шилова ушли в историю. Наоборот, сегодняшнее искусство старается быть независимым, оно себя чаще противопоставляет российским политическим реалиям. Это очевидно. Есть целый жанр ироничного современного искусства, который стебается над политиками независимо от их высоты, стебается над проявлениями авторитаризма, возвращения к совку.
А что вы думаете про акционизм, который в последнее время набирает обороты в России? Мне кажется, он как раз имеет прямое отношение к политике. Я на самом деле не назвал бы это искусством. Это некие формы, которые выбрасывают на улицу. Есть люди с убеждением — и тогда это их форма протеста. А есть люди, которые хотят просто к этому примазаться, из-за оригинальности выпада привлечь к себе максимальное количество внимания.
В свое время вы организовывали и громкие выставки, и привозили в Россию звезд первой величины. А в 2014 году возглавили исполком попечительского совета ГМИИ им. Пушкина. Как вам кажется, сейчас в России ситуация с привозными выставками и гастролями усложняется из-за политической обстановки? Вы знаете, с артистами я закончил. Мы когда-то проложили сюда дорогу иностранным исполнителям, когда в Россию не хотел ехать никто. Исполнители боялись, для них это было равносильно тому, как сейчас поехать в Ирак. Артистам Россия казалась такой горячей военной точкой с противоречивой информацией.
А сейчас хотят ехать, хотят сотрудничать с российскими культурными институциями? Давайте посмотрим на афишу залов Москвы. В Европе мало городов, куда бы с таким удовольствием ехали иностранные артисты.
То есть политическая ситуация на это не влияет? Сейчас уже нет. Многие стабильно приезжают раз в год, дают туры по России. Артисты собирают залы и получают неплохие гонорары. Наши крупные музеи активно сотрудничают с музеями всего мира. Московская биеннале современного искусства стала событием в 2015 году. Правда, к сожалению, в этом году она не очень прозвучала как крупный международный проект.
Я про это не так давно говорила с галеристом Дмитрием Ханкиным, и он сказал, что на Московскую биеннале современного искусства в этом году приехало очень мало людей. Почему к нам не едет публика? Потому что мы плохо рекламируем, популяризируем биеннале. Есть Euronews, другие каналы, которые освещают художественную жизнь. И надо с ними работать, заниматься профессионально пиаром, а не просто проводить биеннале и отчитываться, что она прошла. Кроме того, получение российской визы — сложная процедура, и это сказывается на количестве гостей.
Александр Гафин, Рига, Латвия
Я слышала, вы думаете о том, чтобы провести биеннале в Риге. Это так? Рига может стать очень интересным плацдармом для создания биеннале стран Балтии. Это большой и интересный регион, очень творческий. Рига может показать новое лицо, пригласив или устраивая у себя биеннале. Поэтому всю эту зиму я буду вынашивать эту мысль. Я уже начал переговоры с крупными компаниями, которые готовы поддержать идею. По крайней мере, мэрия Риги ее одобрила, а это уже первый шаг.
Вы родились на Камчатке, учились в Подмосковье, жили и работали в столице. Почему решили перебраться на Рижское взморье? Я родился на Камчатке, будучи москвичом. Там работал мой отец, но у меня была московская прописка. Да и прожил на Камчатке я недолго. Почему я перебрался в Латвию? Во-первых, потому что я немного устал от Москвы. Во-вторых, у меня там появилась очень интересная работа. В-третьих, мне комфортно живется между Ригой и Москвой. Столица Латвии — культурно насыщенный город, там сплелись две культуры: национальная латвийская и русская. Это бикультурное место, и я там себя хорошо чувствую.
А есть какое-то охлаждение в отношениях между Россией и Латвией? Конечно, есть. Особенно в политическом смысле. Но оно началось не год или два назад, а намного раньше. И это касается не только Латвии, но и всех стран Балтии. Там выросло несколько поколений, которые генетически не любят Россию. У меня иногда бывают беседы с моими знакомыми. Я им говорю: я не был комсомольцем, не служил в армии, коммунистов не люблю еще больше, чем вы. Я всегда был в протесте к советской власти, всегда критиковал. Меня-то за что вы не любите? Просто много лет мы их заставляли себя любить и считать СССР родиной. Но это ведь не так. Видимо, сейчас просто такое время. Во второй половине XX века страны объединялись. Тито объединил Югославию в большую страну, Сталин создал империю. А сейчас, наоборот, такой период дробления, сегментирования. В Бельгии отделиться хотят фламандцы, в Испании — каталонцы и баски, в Британии — шотландцы. Все идут по пути сепаратизма. Каждое время по-своему интересно. Но единственное, чего я очень не хочу, так это возвращения в советские времена.
А вы видите такую опасность? Не исключаю. Мне очень не нравится подсовывание новых-старых кумиров. Общество не может оценить тот огромный урон для страны, для человечества, который принес коммунистический режим. Говорим, что войну выиграли, что Сталин произвел индустриализацию. Но забываем о миллионах людей, которые заплатили за это жизнью, и других миллионах, которых заставили жить мышиной жизнью. Мы не знаем, какую страну строим: недоразвитый капитализм, шведский вариант социализма или какую-то еще. У нас нет цели, мы просто идем куда-то. За нашим рулевым.
Вы видели Москву своего детства и видите ее сейчас. Как вы можете оценить столичные перемены? Вы знаете, мне симпатично то, как меняется Москва. Раньше мне очень не нравилась система управления и отношения к городу администрации Лужкова. Мне не нравилась архитектура, которую Лужков насадил, мне не нравилось огромное количество палаток, рекламы и всякой прочей мишуры, которой просто загрязнили город. Сегодня я могу сказать смело и не заигрывая с сегодняшней администрацией столицы, что Москва за короткое время, используя тот же бюджет, стала гораздо красивее, чем была. Кроме этого, остановилась точечная застройка с жуткими зданиями. Ко мне часто приезжают иностранные гости, они в восторге от столицы. Мне очень нравилось, когда работал Сергей Капков. Он внес в московскую жизнь много положительных трендов, многие из которых стали визитной карточкой, типа Парка Горького. Поэтому хочется верить, что это движение будет продолжено.
Александр Гафин, балерина Майя Плисецкая и директор Московского дома фотографии Ольга Свиблова
Александр, вы что-нибудь коллекционируете? Для вас это «чистое удовольствие» или все же инвестиции? У меня есть небольшая коллекция живописи, разные периоды: и Бенуа, и Фальк, и Рылов. Это те работы, которые мне нравятся, которые висят на стенах моих домов и в квартирах, они мне приносят радость. Сказать, что я собираю «Бубновый валет» или шестидесятников, такого у меня нет. Это не инвестиции. Еще у меня есть дурацкая коллекция бульдогов, которых уже больше шестисот штук. Они абсолютно разные: и по авторам, и по цене. Кроме этого, есть коллекции вещей, которые связаны с большим количеством контактов с интересными людьми. У меня есть переписка с Морисом Бежаром, с которым я был в хороших отношениях. Есть целая коллекция приглашений на юбилеи и даты интересных людей. Мне кажется, они когда-то, кому-то, где-то пригодятся. Вот такая же история с Майей Михайловной Плисецкой, с которой у меня были очень теплые отношения. Так получилось, что я участвовал в организации празднования ее 80-летия в Москве, Лондоне и Париже. И каждое мероприятие было неким событием: выпускались буклеты, билеты, остались фотографии, видеозаписи репетиций. У меня уже нет возможности все это хранить. Потом, мне кажется, сейчас очень хороший момент — все, что связано с Майей Михайловной, я передам в музей при Большом театре.
|
