В конце 1930-х годов отец Алехандро Ходоровски держал лавку советских товаров «Украина», в знак верности идеалам коммунизма не снимал китель и гордился шефством в добровольческой пожарной бригаде. Мама Алехандро, словно сошедшая с кустодиевского полотна матрона, изъяснялась исключительно оперным сопрано и лелеяла золотые, до плеч, локоны сына, напоминавшие ей о собственном отце. И стоило недовольному женственным видом наследника Хайме Ходоровски наконец отвести пацана в парикмахерскую, как на семью начали сваливаться одно несчастье за другим. Неудачный выход Алехандро в качестве почетного пожарного, одержимость отца идеей коммунистического переворота и покушения на диктатора-плутократа, его исчезновение, затянувшееся на несколько лет и включившее в себя работу в услужении у врага, беспамятство, сожительство с артисткой бродячего цирка уродцев и даже паралич. Алехандро в это время был отчаянно занят поисками самого себя.
За тем же самым занятием, в сущности, мы застаем 85-летнего режиссера и в «Танце реальности». Важно, впрочем, понимать — и Ходоровски неоднократно дает об этом знать зрителю, — что фильм представляет биографию не буквальную, но воображаемую, на манер «Амаркорда» Феллини. И надо отдать должное фантазии режиссера: сюжет, откровенно абсурдистский даже в пересказе, насыщен фриками и причудами всех мастей: поющий хор шахтеров-калек и партийные заседания в борделе, цирк уродцев и дог-шоу, сопрано, которому не изменяет мать героя, и «золотой дождь» в ее исполнении.
Несмотря на завиральность, в этой феерии по волнам измененного состояния памяти не может не ощущаться интимность, эмоциональная правдивость рассказа — порой, конечно, оборачивающаяся кокетливой позой пожилого режиссера, беззастенчиво определяющегося с собственным местом в истории. Финал «Танца», в котором автор собственной персоной уплывает на небо в компании человека в костюме скелета, отдает совсем уж тотальным нью-эйджевским китчем, но, во-первых, тот никогда Ходоровски и не был чужд, а во-вторых, вольготное отношение к фактуре истории, как большой, так и персональной, задает и этой выходке дополнительное, ироничное измерение. В конце концов, смерть, по Ходоровски, мы тоже придумываем себе сами.
В «Танце реальности» Ходоровски снял добрую половину своей семьи
«Танец» при всем этом, наверное, может считаться самым доступным, даже в некотором смысле народным из фильмов чилийца: амбивалентность его прежних работ здесь уже уведена в элементы декора и стиля. К последним относится и неутомимый закадровый голос, добавляющий всему происходящему в кадре еще одну ироничную грань. Визуальные откровения здесь сведены до прикладной функции, что позволило некоторым адептам раннего творчества Ходоровски разругать «Танец реальности» за поверхностность. Но понять режиссера при этом куда проще, чем его критиков: та самая реальность, о переменчивости которой он здесь и говорит, в самом деле изменилась. Сюрреализм «Крота», домотканая психоделика «Священной горы» и протопостмодернизм «Святой крови» мертвы, а Ходоровски, по-прежнему полный заразительной юношеской лихости, как автор — нет. И как бы он ни кокетничал, сажая себя на лодку, отправляющуюся будто бы прямиком в забвение, этот путь ему предстоит преодолеть еще очень не скоро. «Танец реальности» — убедительное, достойное тому доказательство.
Денис Рузаев
