Приз в главной номинации «Проект года» (40000 евро) получил Павел Пепперштейн за проект «Святая политика». Обладателем премии «Молодой художник. Проект года» (10000 евро) стал Альберт Солдатов (проект «Бальтус» ). В 2014 году у премии появилась новая номинация «Научная работа. История и теория современного искусства». Награду в ней — публикацию работы на английском языке — получил Михаил Ямпольский за монографию «Живописный гнозис».
Церемония открыл перформанс «Развеска»: участники, переодетые монтажниками, устанавливали на металлической конструкции на сцене загрунтованные холсты, на которые проецировался видеоряд традиционной лекции Премии Кандинского на тему «Музей будущего». Своими взглядами на перспективы музейного дела поделились финалисты в номинации «Научная работа». После вручения наград, на сцену вышли граффитисты под руководством художника Миши Most и расписали холсты, изобразив кинотеатр «Ударник» в концепции уличного искусства, под живую музыку группы «СБПЧ» («Самое большое простое число»).
Гостями награждения стали телеведущий Владимир Познер, финансист и коллекционер Александр Гафин, продюсер Стас Намин, тележурналист Эдуард Сагалаев, режиссер Павел Лунгин, искусствовед Иосиф Бакштейн, директор Мультимедиа Арт Музея Ольга Свиблова и другие предствители столичного культурного бомонда.
Альберт Солдатов, единственный из лауреатов Премии Кандинского-2015, который смог лично присутствовать на церемонии, рассказал «РБК.Lifestyle» о том, почему, по его мнению, жюри выбрало именно его и о том, почему современное искусство не менее серьезно, нежели классическое.
Как вы думаете, почему жюри выбрало именно вас?
Сложно сказать. Думаю, потому что в моей работе есть новизна.
Люди, привычные к фигуративному искусству, порой говорят, что современные художники профанируют высокое: в преждние времена надо было долго учиться и долго работать подмастерьем, а теперь взял в руки баллончик краски или мобильный телефон — и все, ты художник.
Мне сложно дается то, что я делаю. Нужно все продумать, выверить композицию, выставить свет, нужно, чтобы реализация максимально точно соответствовала замыслу. Это единственное в жизни, что мне интересно и, наверное, единственное, что я умею делать. Хотя я учился тому, что вы называете «фигуративным искусством» - закончил университет полиграфии, занимался графикой, живописью. Хотя, наверное, бывают и те, кто профанирует искусство, не исключаю такого. Все бывает.
Есть художники, которые превращают самих себя в арт-объект и перформанс в одном лице. Вы выглядите и ведете себя сдержанно. Что для вас имидж художника? Должен ли он быть эксцентричным?
К тому, чтобы вести себя и выглядеть, как вы описали, у художника должны быть какие-то побудительные импульсы, внутренние интенции. Одежда, грим — нечто, связанное с телом. Можно вспомнить венских акционистов, которые после Второй мировой и концлагерей радикально относились к своему телу, наносили себе увечья. Такое поведение актуализирует некую важную для него часть личности художника. Но мне не хочется направлять камеру на себя и становиться центром перформанса, для меня это неактуально.
В СССР искусство имело практическое назначение — либо пропаганда и агитация, либо прикладные цели, декор, монументалистика.
Ну и сейчас есть, знаете ли. Свадебная съемка, например.
Безусловно. А для чего существует ваше искусство?
Мои навыки фото- и видеосъемки, навыки дизайна вполне применимы в жизни. Впрочем, в дизайне еще Ян Чигольд все придумал, ни прибавить, ни убавить. Мне кажется, суть искусства — в невозможности его практического применения. Это нечто, выходящее за рамки. Шизофреническая область, из которой исходит что-то новое. Человек много и долго делает нечто странное, и потом оказывается, что один процент этого — художественный прорыв.
А вы сами считаете, что совершили такой прорыв, и ваши младшие коллеги через 20-30 лет будут изучать ваши работы?
Знаете, я об этом не думал. Мне приходит идея проекта и одновременно сознание (а иногда и бессознательное чувство) того, что я должен его сделать. И как сделать. И все.
