— Начну разговор даже не с альбома, а с последнего клипа, в котором ты, загримированный под старца, ложишься на реанимационный стол. Страшно не было? Ты не суеверен на этот счет?
— Знаешь, мы об этом думали. Действительно, есть такие поверья среди актеров. Но в клипе же не совсем я, а «я в старости» ложусь на стол. Это не в счет. (Смеется.)
— Музыканты иногда дают фору актерам по части суеверий. Есть ли у твоей группы некие заведенные ритуалы, которые вы совершаете перед записью или выходом на сцену?
— Когда я хочу, чтобы сложилось то, за что сильно переживаешь, обращаюсь к высшим силам и прошу их. Как и все люди. Но вот чтобы смотреть, куда упал луч солнца или сел ли на окно голубь, — таких примет нет. Я считаю, что ко всему можно подготовиться, даже к самым непредвиденным вещам. Я за работу, а не за ожидание, как все само собой сложится.
— Смотрю сейчас на трек-лист нового альбома Capture, предзаказ которого уже можно оформить в iTunes, и понимаю, что эта пластинка — загадка. Там подписан пока один трек — Container. Это потому, что альбом еще в процессе созревания?
— Он докручивается — мы дописываем вокал к некоторым трекам. Мы, естественно, уже знаем, из чего будет состоять альбом. Просто хотим, чтобы он стал приятным сюрпризом для тех, кто ходит на наши концерты. Там есть песни, которые от нас давно все ждут. А какие — не скажу! (Смеется.)
— Памятуя, как энергично вы выступаете на концертах, был удивлен тем, что последние обнародованные вами песни — Undercover и Container — медленные и лирические. У тебя лирическое настроение?
— На Capture много лирики, и это, безусловно, настроение. Undercover вообще стоит особняком — это колыбельная, написанная к рождению сына. Container на концертах звучит намного энергичней. Для меня есть разница между студийным прочтением песни и концертным. На концертах у нас все песни звучат иначе. Мы из тех счастливых артистов, которые могут себе позволить транслировать свое текущее настроение. Слава богу, у нас нет образа группы только веселых или только грустных песен. В нашей музыке мы продемонстрировали широкий спектр настроений, и люди относятся к этому с пониманием.
— А песня Capture есть в альбоме?
— Такой песни нет. У Capture много значений, но главное для нас — технологическое. Это захват момента, снимок. Эти композиции фиксируют тот момент, в котором они сделаны. Процесс их образования был почти мгновенным. Поэтому альбом так и называется. Container стоит немножко особняком, это самая электронная песня на пластинке. Все остальные записаны с живыми барабанами. Поначалу я поклялся себе не делать песен с ними, чтобы упростить процесс записи. Но в итоге в альбом попали самые первые демо, которые мы только сели писать. Capture — это очень быстрая и живая запись, что мне очень нравится. Мы раньше так не делали.
— Английская «Википедия» сообщает, что группа Therr Maitz смешивает трип-хоп, эйсид-джаз, брейкбит, фанк, диско, хаус и поп. То есть практически все стили музыки.
— «Википедия» — вообще классная вещь! (Смеется.) Я никогда не мог себя ограничивать какими-то стилистическими рамками и никогда не хотел. Мне становится скучно работать в одном жанре. В Capture это не так заметно, как в наших предыдущих альбомах. Пластинкой Unicorn, например, мы отчитывались перед слушателями за некоторое количество лет, поэтому там ассорти. Capture более целостный продукт — он сделан в один временной момент и одними инструментами.
— Как бы ты описал новый звук Therr Maitz?
— Он нехарактерно акустический для нас. Даже Container, несмотря на техно-бочку, основан на джазовом груве.
— Альбом полностью англоязычный?
— Так точно. Французских песен нет.
— И русских нет. После вашей кавер-версии хита группы «А-Мега» я предположил, что это разминка перед чем-то большим.
— Нет, это не разминка. Это совершенно отдельная песня. Я живу в среде, в которой живу: вокруг выходят фильмы, которые меня привлекают, и у этих фильмов русскоязычная аудитория. «Лететь» — хорошая песня, но это не творчество группы Therr Maitz, это кинопродюсерский продукт. Мне нравится делать музыку для кино, но я по-прежнему ищу то кино в России, которое будет интересно с музыкальной точки зрения.
— Вопрос «Будете ли вы петь на русском» для вас, наверное, болезненный? Вы слышите его слишком часто.
— Он болезненный, потому что для нас он не решается. Кто-то может сказать: перепишите свои песни на русском и будут у вас стадионы. А мне кажется, что получится что-то абсолютно безвкусное. Надо придумывать какую-то новую формулу. Когда формула родится, тогда появятся песни на русском языке. Но я не думаю, что это будет группа Therr Maitz. Надо будет придумывать новый бренд.
— У Therr Maitz были глобальные планы по покорению зарубежного рынка начиная с Британии. Вы отыграли концерт в лондонском клубе Under The Bridge. Как идут дела в этом направлении?
— После лондонского концерта мы договорились еще о ряде выступлений. Мы уже играли на европейских фестивалях, хоть пока и на небольших сценах. Это медленный процесс, который упирается в деньги. Даже за самыми честными интернет-историями по вирусному распространению видео стоит первоначальный толчок, который нельзя сделать бесплатно. Успехи есть. Мы развиваемся. Мы прекрасно понимаем, что у музыки, которую мы играем, в России есть потолок. Нам, безусловно, надо расширять границы.
— Илья Лагутенко, который приложил массу усилий для освоения европейского и американского рынка и переводил песни «Мумий Тролля» на английский и китайский, недавно сказал, что он сомневается в том, что российской группе сейчас вообще надо петь на английском.
— Каждый раз — это очень частный случай. Нельзя на основании опыта одного или двух артистов делать какие-то выводы. Когда на английском языке пела группа Plazma — это было одно. Когда Tatu — совершенно другое. Когда на английском поет Илья Лагутенко или Therr Maitz — это совершенно разные вещи. Мы делаем это потому, что это делать нужно. Необходимо раздвигать границы. Ставить на российской музыке клеймо, что она внутренняя, неправильно. Что ж теперь, «Грэмми» будут получать только наши классики?
— А какой должна быть российская музыка, чтобы привлечь к себе международный интерес?
— Музыка должна быть полноценной, самой в себе. Хоть я и пою по-английски и корни моего образования уходят в англоязычную музыку, я не пытаюсь делать музыку «как у них». Мы делаем по-своему и надеемся на то, что это найдет своего слушателя. Мне кажется, должна работать формула: не делайте так, как все, а делайте наоборот. Ошибочно делать песню в формате «Русского радио», чтобы попасть на «Русское радио». Это скучно.
— Твой прогноз: в каком году «Грэмми» получит «неклассический» российский музыкант?
— Мне кажется, еще пару лет — и можно начать прогнозировать. Есть один очень важный барьер, который сложно преодолеть, — барьер школы. Мы все равно еще только учимся. Их индустрия слишком развита, чтобы зайти в нее с ходу: взял купил компьютер и хороший компрессор и начал бороться со всей американской индустрией звукозаписи.
— Давай поговорим о ситуации в российской индустрии. Ты — один из немногих музыкантов, о ком страна узнала из вокального телешоу и кто сумел этот момент славы развить. В других странах, особенно в Азии, только так звезд и штампуют. Почему этот механизм не работает у нас?
— Я не хочу сейчас критиковать конкурсантов, но очень часто талантливые люди, которые многого могут достичь, приходят на эти шоу, не понимая, зачем они туда идут. Они идут туда ради телеэфиров, ради момента, чтобы в инстаграме начало расти количество подписчиков. Когда же этот рост подписчиков начинается, ты обязан предложить людям нечто — какой-то продукт, себя. Ты должен быть готов к нему. Я общался со многими ребятами из таких шоу. Они ко мне приходили за советом с вопросом: «Вот я выхожу в финал конкурса, а что мне надо делать?» А делать-то надо было раньше! Я попал на «Голос» с уже существующей группой и сложившейся концертной программой. Первое мероприятие, на которое нас пригласили благодаря «Голосу», образовалось спустя 15 минут после телеэфира. И сразу началась работа. Никто не мычал в трубку: «У нас всего три песни, а пока мы ищем барабанщика». Сначала у музыканта должна быть полная подготовка, а уже потом поход на телешоу.
— Существует устойчивое мнение, что на Украине делают более прогрессивную поп-музыку, чем в России. Поэтому, в частности, у нас ее охотно слушают. Ты согласен с этим?
— Я не слушаю ни российскую поп-музыку, ни украинскую, но вообще это выглядит именно так. У них поп-музыка делается лучше — по подходу и качеству. Ее приятней слушать. Мне кажется, украинцы более раскованны в подборе материала. Они свободней к музыке подходят, смелее говорят о разных вещах — в поп-музыке это часто самое ценное. В российской музыке чувствуется сильная скованность. Как они ее преодолели — я не знаю.
— Какую музыку ты сейчас слушаешь? Что в твоем плеере, кроме группы Therr Maitz?
— Therr Maitz там как раз нет — не могу слушать свои релизы после выхода. Я много чего слушаю. Исполнителей огромное количество, и имен я часто не запоминаю. Я слушаю новых артистов на Hype Machine, разнообразные плей-листы на Apple Music и любимые альбомы всех времен на Tidal. Это сервис с высококачественным цифровым звуком, куда выкладываются чуть ли не оригинальные мастера. В последние 10–15 лет мы обделены звуком, потому что все, что жмется в mpg, звучит не так, как должно звучать. Приятно услышать свои любимые записи в студийном качестве.
