Андрей Тарковский призывал воспринимать свои фильмы «как есть» и совершенно не боялся, что зрителю не хватит интеллектуального багажа для их понимания. «Зеркало» и «Сталкера» снял Георгий Рерберг — друг и один из любимейших операторов Ренаты Литвиновой. И если есть в российском кино режиссер, который может повторить завет Андрея Арсеньевича по поводу восприятия собственных фильмов, то это, конечно, Литвинова.
Ее работы — прозрачный (и призрачный) кинематограф, постоянно ускользающий даже от иллюзии абсолютного понимания. Ассоциативные связи — а других здесь, в общем, нет — сколь очевидны, столь и непредсказуемы, даже на ход вперед не просчитаешь. Избитое сравнение, но нити здешних ариадн разматываются согласно зыбкой логике сновидений. Именно поэтому многим порою хочется отмахнуться, и никто не осудит за нежелание смотреть чужие сны, когда реальность и так напоминает ночной кошмар.
И все же сон — не более и не менее, чем естественная потребность всякого организма, а кино, которое там показывают — хороший способ понять или хотя бы почувствовать о себе что-то важное. Именно поэтому, кажется, в прошлых двух фильмах Литвиновой так много про смерть — о сходстве грез и небытия размышляли ещё до принца Датского, но Гамлет окончательно сделал эти соображения общим местом. В «Богине» героиня-дознавательница переживала любовь как умирание — переход в совершенно другое качество. В «Последней сказке Риты» слагаемые будто бы менялись местами: уже смерть, ангела которой сыграла сама Литвинова, переживалась как любовь.
В «Северном ветре» смерти как бы нету и вовсе. На Северных полях длится и длится эпоха матриархата. В величавом особняке живет клан бессмертных женщин: Маргарита (Рената Литвинова), Лотта (Галина Тюнина) и Вечная Алиса (Татьяна Пилецкая). Все трое по-разному, но одинаково царственно страдают от отсутствия любви, которая вторгается в их дом в лице юной стюардессы Фанни (Ульяна Домбровская) — возлюбленной сына Маргариты Бенедикта (Антон Шагин). Вместе с любовью приходит и смерть — Фанни гибнет в очередном рейсе, а Бенедикт женится на ее сестре Фаине (Софья Эрнст), в некоторых ракурсах похожей на погибшую. Вскоре у них рождается сын, которого Маргарита нарекает Хьюго — в честь покинувшего ее когда-то возлюбленного. На Северных полях же после смерти Фанни начинает происходить странное. Застоявшийся мир вдруг приходит в движение: где-то вдалеке гремит то ли война, то ли революция (по радио говорят, что главнокомандующего взяли в плен), а закопанные в поле сундуки с денежными ассигнациями начинают гнить изнутри.
Впрочем, для промерзлой насквозь земли гниение — форма хоть какой-то жизни, не только конец, но и новое начало.17 лет назад кульминацией «Богини» был побег в зазеркалье (или «Запределье» — так называется фонд, основанный Ренатой), «Рита» существовала уже где-то в пограничном пространстве, а «Северный ветер» — чистый эскапизм, почти что фэнтези. Но ассоциации рождаются сами собой.
Действие фильма начинается «тридцать лет назад» (отсчитайте самостоятельно), в одной из самых ярких сцен герои выходят на крышу ГУМа и видят засаженную ёлками Красную площадь. Однако фокус в том, что пытаться дешифровать язык рассказа дело не то, чтобы пустое, но совершенно неинтересное. Его символы — всего лишь условные позывные. Для поклонников литвиновского кино таковыми являются и уже знакомые имена «Фанни», «Фаина», обязательная Маргарита — в «Последней сказке» она была ещё и «Готье» (как у Дюма, ну да). В этот раз ассоциативное поле простирается даже шире: здесь и фаустовский черный пудель, и позирование в красном платье (не в белом плаще с кровавым подбоем, но все же), и даже пропавший возлюбленный (Мастер?).
Все это — повторимся — лишь условные сигналы, «нужные книжки», когда-то прочитанные и ставшие частью художественного ДНК. Его основа — акварельная текучесть образов и парадоксальной логики. Согласно ей разбившийся самолет Фанни («Небо. Самолет. Девушка», помните?) отзывается тем, что у Маргариты вдруг появляется длинный металлический палец, а у ее брата Бориса (Максим Суханов) — железная заплатка на лысом черепе. Анализировать это не слишком занимательно, но знание «словаря» помогает чуть глубже погрузиться в двухчасовую грезу Литвиновой.
О чем этот сон? Подробности не важны: всякому известно, что попытка даже посвежу пересказать приснившееся распадается, теряет какие-то важные детали на виражах неловких пауз. Зато самые важные сны остаются на всю жизнь чем-то невыразимым. Литвинова и снимает про то, зачем снятся сны — иногда и наяву сохраняя все свои неколебимо зыбкие свойства. И неслучайно ключевым образом «Северного ветра» оказывается дополнительный тринадцатый час — способ продлить торжественный момент полуночи, переход изо дня в день, года в год, эпохи в эпоху. Дольше прочувствовать это мгновение и его обстоятельства, остановиться, оглянуться. Вокруг или назад — не важно.
