По словам Стендаля, настоящий юг — это место, «где апельсины растут прямо из-под земли». Уроженец альпийского Гренобля, он каждый год наблюдал, как весной на улицу выносили кадки с апельсиновыми деревьями, а осенью убирали обратно в оранжереи. «В Париже, — читаю у Стендаля, — городе, без сомнения превосходящем все остальные, нет апельсиновых деревьев, растущих на открытом воздухе, как в Сорренто». В Италии цитрусы цветут и плодоносят в естественной среде, во Франции — в больших горшках, которые часто стараются закопать глубоко, чтобы казалось, будто деревья растут в земле. Стендаль охотно пользуется этой оппозицией, чтобы показать разности национальных характеров: французам, в отличие от итальянцев, чаще бывает свойственна amour de tête – выдуманная, ненастоящая любовь. Его Матильда де Ла-Моль в «Красном и черном» так тщательно возделывает свои воображаемые чувства, что в конце концов сама начинает верить в их истинность — совсем как в то, что апельсиновые деревья у особняка де Реца растут из земли. «При нынешнем состоянии нравов в Европе Италия — единственная страна, где произрастает на свободе растение, описываемое мною», — дальше рассуждает Стендаль уже о любви, а не о каком-то дереве.
Насколько я знаю, до Стендаля цитрусы не имели устоявшейся символики в западной культуре — ввиду того, что европейцы их знали сравнительно недолго. Первое упоминание цитруса было найдено в налоговой ведомости 1339 года: какой-то шальной путешественник привез апельсин в качестве сувенира из дальних краев — удивительный факт, зафиксированный писарем. Некоторые историки считают, что красные шары на гербе Медичи — это тоже апельсины, а соответственно, золотые плоды у Боттичелли, в его цветущей «Весне» — почтенный кивок в сторону флорентийских олигархов: судя по всему, картину художнику как раз заказали на свадьбу одного из Медичи.
Но задолго до того, как европейцы начали присваивать экзотическим фруктам дополнительные смыслы, китайцы знали про эти смыслы все. Посмотрите, например, как либерально обращается с мандаринами Шэнь Юэ, китайский литератор V века: «Их зеленые листья приветствуют росу, / Их красная кожура ждет весны. / Положи мандарины на нефритовое блюдо, / И спадут не только их золотые одежды». У Шэня Юэ мандарин — соблазн, перед которым не устоять. Потому что совершенно невозможно противиться солнцу, свету, теплу, богатству, мужскому началу — все это тоже про мандарин у китайцев. В монографии IV века, описывающей природу южного Китая, читаем, что в ханьские времена об урожае цитрусовых перед императором отчитывался специальный министр по апельсинам и мандаринам. Должность, судя по всему, была расстрельной — Китай не только мировой чемпион в производстве мандаринов и прочих цитрусов, но и главный поставщик всяких цитрусовых хворей, от бактериальных инфекций до вредных насекомых. Зато именно китайцы лучше всех придумали, как бороться с охочими до фруктов жуками: бамбуковые жерди между мандариновыми деревьями на китайских гравюрах — не элементы ландшафтного дизайна, а мостики для особых муравьев, пожирающих вредителей.
Чем же так хороши мандарины — помимо того, что присутствуют в половине рецептов так называемой китайской императорской кухни? «Мандарин пахнет солнцем, — пишет уже известный нам Шэнь Юэ, — Этот запах можно потрогать». А вот текст, написанный шестнадцатью веками позже — парфюмером Анной Зворыкиной в ее отличной книге «От гвоздики до сандала»: «Как упорядочить ароматы цитрусовой группы по плотности? Петигрейн даже более разреженный, чем воздух. Лимон довольно воздушный. Апельсин уже плотнее. Грейпфрут еще более плотный. Бергамот и другие цветочные цитрусы, например, юзу и клементин, тоже все довольно разреженные. А мандарин самый плотный». И, действительно, пахнет солнцем, которое можно пожевать — солнечной тянучкой, золотым сиянием, разлитым в облаках.
Лучшие мандарины парфюмерии:
Mandarino di Amalfi, Tom Ford
Шедевр парфюмерки Калис Бекер — сияющий цитрусовый колонь, который показывает кино про мандарин: вот он зеленый — травянистый и лакрично-горький, а вот уже начинает спеть, приобретая тонкие цветочные оттенки флердоранжа. Со временем проявляются разные запахи — лимон, перец, базилик, ветивер, розмарин, и потому воспринимаешь этот мандарин как часть средиземноморского ландшафта — с иголками пиний, нагретыми солнцем камнями и солью на коже.
Green Mandarin, Acca Kappa
Прекрасный фужер — мята, горьковатые цитрусы, клевер и эвкалипт с фирменной нотой дорогого мыла, которую Acca Kappа, компания, в первую очередь известная средствами для груминга, добавляет в большинство своих душистых продуктов. Удивительным образом Green Mandarin оживает на морозе — хрустит кислыми леденцами, бросает в лицо ледяную крошку, обжигает ментолом.
Lime Basil & Mandarin, Jo Malone London
С момента выхода «Базилика и мандарина» появилось бессчетное количество композиций с теми же компонентами в главных ролях — они действительно очень друг другу идут. Вот лайфхак для тех, кто ищет того же совершенства за меньшие деньги: 200 мл одеколона Misket Limonu турецкой марки Paşabahçe — искать в Стамбуле — обойдутся в 25 турецких лир, или 400 руб.
Cuir Mandarine, David Jourquin
Горькие, травянистые пачули с табаком, мандарином и лавандой — вот из чего сделана эта парфюмерная «экокожа». Не слишком морозоустойчива, но летом, какие бы торфяники ни горели за городом, заменит респиратор своей ледяной свежестью.
Itineris, Onyrico
Марко Поло, которому посвящен Itineris, прожил в Китае несколько лет и именно там впервые увидел мандарины — о чем написал в своей «Книге о разнообразии мира». Красивый и спокойный цитрусово-цветочный — мандарины с османтусом — аккорд и составляет основу Itineris: c латыни название переводится как «путешествие», но здесь скорее про благополучное прибытие в пункт назначения — китайский сад с беседкой у воды.
