«Круть» или не круть? Каким получился новый роман Виктора Пелевина

Читать в полной версии

«Если коротко суммировать то, что писала обо мне критика все эти годы, получится примерно следующее: я начал с грошовых придумок, написанных отвратительным языком, и с тех пор стремительно деградирую, с каждым годом опускаясь все ниже и ниже. Иногда мне становится интересно, есть ли дно у этой бездны или я буду падать в нее бесконечно?». В 2004 году это место из интервью Пелевина журналистке «Известий» Наталье Кочетковой воспринималось совершенно однозначно: модный, бешено талантливый, раздвигающий границы допустимого автор справедливо сетует на косность своих рецензентов. Пелевинские выпады в отношении журналистов со временем стали чем-то привычным. Иногда это было грубо, но забавно. Например, в девятом романе «t» второстепенный персонаж-литератор иронично сокрушался, читая отзывы на свои книги: «Как? Погас волшебный фонарь? А что ж ты в него ссала-то пять лет, ...[манда]? Ссала-то чего?»; понятный укор в адрес тех, кто все время ждет от автора нового «Синего фонаря» (первый сборник рассказов Виктора Пелевина, опубликованный в 1991 году). Вехой в отношениях писателя и культурной прессы стал «iPhuck 10», в котором критиков сравнивают с «вокзальной минетчицей» — со всей сопутствующей метафорикой.

Вехой, надо полагать, станет и «Круть».

Несколько слов о сюжете. После предотвращения нейросетевого апокалипсиса оперативнику Маркусу Зоргенфрею стирают память и поручают новое задание. На этот раз конец света хочет устроить древний ящер Ахилл — самый могущественный демон во Вселенной, которому для осуществления его жуткого плана нужна человеческая оболочка. Выбор Ахилла падает на тюремного харизматика-«петуха» Кукера. Тот находится в отказе от крутилова (так в ГУЛАГе будущего называется воспитательная практика; по ходу романа у нее обнаружится и коррупционное измерение) и склоняет к саботажу других заключенных. Зоргенфрею, его начальству и руководству Доброго Государства нужно придумать, как обезвредить Ахилла в теле Кукера. Очень кстати оказывается противостояние «петухов» и «кур» — боевых феминисток, поклоняющихся радикальной мыслительнице Варваре Цугундер. Со всем происходящим как-то загадочно связаны литературный критик Рыба, которая ранее инструктировала Маркуса по поводу отечественной классики, и Герман Азизович Шарабан-Мухлюев — главный русский писатель карбоновой эпохи, давно перебравшийся в подземную банку.

Пелевин застрял. Можно было обсуждать качество словесной ткани и оригинальность концепции «Transhumanism Inc.» (2021), но этот роман во всяком случае открывал целый, в перспективе безразмерный, мир. «KGBT+» (2022) раздражал каким-то унизительным мелкотемьем (нейрострапоны, кормофилия, Ходорковский), но в лучшие моменты это была очень свободная и по-своему бесстрашная книга. «Путешествие в Элевсин» (2023) сегодня кажется чудом эргономики и грации: гуманистичный шутер, развязка которого вполне могла бы стать финалом пелевинской литературной карьеры — и это было бы очень достойное прощание.

В сравнении с ними «Круть» работает на холостом ходу. Точнее, не так. Эмоция, которая приводит «Круть» в движение, — густопсовоеотвращение.

В первую очередь, к самой литературной форме. Пелевин — достаточно опытный автор, чтобы доверху заполнить роман более-менее случайным реквизитом и получить что-то занимательное, — но «Круть» как-то поразительно уныла в сюжетном отношении. Не потому, что это статичный роман идей, где всякое действие — всего лишь предлог для многостраничного диалога (что необязательно плохо: см. дилогию про вампира Раму). Как и год назад, ставки в «Крути» выше некуда: древний динозавр хочет ввергнуть планету в мезозой. Но давнему пелевинскому читателю (не говоря уже про тех, кто ищет у Пелевина чистого жанрового удовольствия) может быть трудно увлечься происходящим. Странным образом, лучшая экшен-сцена — драка двух «петухов» — происходит в середине книги, а решающая битва добра со злом выглядит бледно и как-то необъяснимо скомкано. Как говорил Набоков про развязки у позднего Бунина: «Все равно, как кончить, а кончить надо». К слову, любимым пелевинским авторам тут тоже посылают приветы — правда, совсем уж дежурные.

Во-вторых, Пелевина сильнее обычного раздражает его материал. Среди персонажей снова угадываются реальные фигуры из самых разных политических и эстетических лагерей: харизматичный заключенный, поднимающий бунт против властей, но способный выторговать у «кума» особые условия содержания; левая активистка, которую используют втемную для индивидуального террора; ключевое лицо в государстве, отвечающее одновременно за прогрессивные технологии и репрессивную идеологию; много разной подтанцовки — стримеров, журналистов, галеристов, оскандалившихся олигархов; есть даже крупный литературовед. Смотрел ли Пелевин «Слово пацана» и «Задачу трех тел»? Читал ли «К себе нежно» и «В сторону рая»? Следил ли за дискуссией вокруг «Мастера и Маргариты»? Помнит, на каком сервисе выходила его предыдущая книга? А сами-то как думаете.

Ко всему этому Пелевин, очевидно, относится довольно брезгливо — как к ноосферному навозу. Или к рыбе. Сленговое обозначение заглушки, бессмысленного сочетания произвольных слов, становится у Пелевина синонимом текста в широком смысле: от легкомысленных песен до Книги Жизни. Удобный способ снять с себя ответственность за всю инерцию, тоску и скуку, что есть в новом романе. За «дроченую пустоту» — как сказано тут с саморазоблачающей прямотой.

Впрочем, больше всего Пелевина тошнит от медиа. Мы наконец подобрались к тому, вокруг чего при удачном для авторского бренда стечении обстоятельств в ближайшее время могут разгореться жаркие споры. Настоящей, куда важнее Ахилла и армагеддона, сюжетной интригой оказывается изъятая глава из эротических мемуаров Шарабан-Мухлюева. Он много пьет, злословит о мигрантах и эмигрантах, либералах и евреях, французской и британской поп-музыке, ЦРУ и его роли в современной русской литературе. Выходит нарочито утрированная, с некоторым даже перехлестом, квазиавтобиографическая фигура. Но главное в разящей перегаром исповеди Мухлюева, которая выполнена в технике дзуйхицу (когда мысль следует за кистью и ничего нельзя править), — признание в страстном садистском романе с литературоведкой Рыбой. Брутальные ролевые игры рядом с его собранием сочинений. Внесение окончательной ясности в разницу между «ранним» и «поздним» Мухлюевым. Угрозы и унижения.

Все это очень утомляет — и оставляет после себя чувство тяжелой неловкости. Конечно, «Круть» — художественное произведение: дым, зеркала, обман зрения. Да и сам Пелевин как будто все понимает: «Это уже не дно, а какая-то сверхглубокая скважина», рассуждает о прочитанном Зоргенфрей. Но даже если допустить, что перед нами просто радикальная автопародия, есть в этих стилистических конвульсиях что-то патологическое. Что-то всерьез настораживающее. Не говоря уже о том, что едва ли кто-то сегодня будет разбираться, где здесь жестокая металитературная игра, а где вопль уязвленного белого самца. Где пастиш на писателя-охранителя — а где нутряные опавшие листья. Ищите себя потом в каком-нибудь стремном паблике.

«Круть» — далеко не первый случай, когда Пелевину хочется пожелать взять саббатикал. В конце концов, 35 лет почти непрерывного письма: с несколькими большими удачами и россыпью блестящих вещей. С бесспорным местом в истории русской литературы. Представляете, какой бы это мог быть мощный заголовок: «Пелевин не выпустит новую книгу в 2025 году». И как вдруг всем снова станет интересно, о чем он напишет в 2026-м. Автор точно заслужил паузу. Закрыв эту недлинную и все же изнурительную книжку, понимаешь: заслужили ее и мы.