Алина Пинская — об эмоциональных настройках, этике и приметах времени
В Мультимедиа Арт Музее идет большая персональная выставка молодого художника Евгения Музалевского. Говоря о работе с ним, галерист Алина Пинская формулирует: «Он не терпит любительства. Мне такое нравится». Alina Pinsky Gallery — пример галереи, второе имя которой — перфекционизм: выверенность каждого шага, от деталей до глобальных перспектив и планов, и неизменная живость и жизнь, чувствующиеся в каждом проекте.
Работа галериста — это всегда большое количество коммуникации, умение находить общий язык со всеми, а еще в каком-то смысле работа переводчиком. В том числе с языка художника на язык, понятный аудитории галереи или музея. И в этом смысле галерея и музей очень разнятся, ведь музей — место, где с искусством встречается более широкая публика: не только профессионалы, но и зритель с самым разным опытом и стажем в современном искусстве. Так что нередко можно услышать пресловутое и уже задокументированное, например, названием книги Франческо Бонами «Я тоже так могу! ». Выставка Евгения Музалевского в «Мультимедиа арт музее» (МАММ) для кого-то может стать марш-броском в абстрактное искусство. Как в этом всем искать и определять контексты, на что опираться?
Вопрос многоплановый. Постараюсь объяснить, как это все вижу я. К слову, Франческо Бонами не первый, кто выдал формулировку «Я тоже так могу». Она в той или иной форме звучит с начала ХХ века. Выставка непростая, небанальная, предполагает подготовленность зрителя. Люблю повторять, что искусство — история элитарная, и погружение в него зависит от того, насколько сам человек в этом заинтересован. Мы сейчас говорим не о материальной стороне вопроса, ни в коей мере. Да, аудитория музея обширна, и каждый конкретный посетитель может воспринимать все очень по-разному. Дам совет: постараться, не отвлекаясь, не на бегу, как следует рассмотреть экспозицию. А дальше, если зрителю нужно большее погружение, можно прочитать статью в каталоге, которую Музалевский, кстати, написал самостоятельно. Я решила ее ничем не дополнять, потому что она самодостаточна и помогает почувствовать эту выставку.
Теперь о мнениях. Художник Евгений Музалевский в своих силах уверен. И его, конечно, интересует суждение о своем творчестве прежде всего специалистов. Тут уместно, пожалуй, вспомнить, как три года назад независимое жюри из восьми признанных и совершенно разноплановых экспертов-профессионалов присудило Музалевскому первую Премию Анатолия Зверева. Мы видим, как сегодня его поддерживает музейное сообщество. Музей — это всегда некий ориентир. Не менее показательно и попадание в знаковые коллекции. А вообще, чтобы понимать, что делает Музалевский, надо разбираться в абстракции. Нет ничего хуже плохой абстракции, для глаза она гораздо противнее плохого фигуратива. В то же время хорошая абстракция воздействует прямиком на подсознание и в силу этого является сильнейшим жанром. С восприятием абстрактного искусства в России (кстати, на родине жанра), до сих пор проблемы. Более того, у нас сейчас определенные тонкости с современным искусством в целом, мы понимаем. А проект очень тонкий, он силен не только формой, с которой в хорошем смысле ассоциируется Музалевский, но и содержанием — концентрированно показан определенный период жизни художника. Считаю, что мы хорошо сделали свою работу, все получилось, я довольна, и автор тоже. И музей. И те люди, чье мнение меня волнует, просто в восторге! Думаю, сейчас в России на публичных площадках нет ничего сопоставимого в плане цельности проекта современного художника.
Давайте поговорим о галерее. В любых институциях принимать решения можно не только лично, но при желании и коллективно, в галерее же все построено на ваших личных решениях, взглядах. Давит ли эта необходимость всегда нести ответственность, принимать решения?
Ну, человек слаб, и у него есть свойство пытаться как-то экономить свои энергетические ресурсы. Но опыт научил меня тому, что нужно все делать максимально проработанно, уделять внимание каждому аспекту. И я с этим смирилась, я понимаю, что галерея, названная по имени и фамилии, живет только по такой схеме. Так существует, кстати, и МАММ, потому что Ольга Львовна (Ольга Свиблова, директор Мультимедиа Арт Музея, Москва) там лично контролирует все.
Внешний мир обычно видит верхушку айсберга, результаты трудов: выставки, интервью, участие в ярмарках, визиты на вернисажи к коллегам. Как вам кажется, за рамками узкого круга профессиональной среды есть понимание того, кто такой галерист и чем он занимается?
Это понимание, думаю, очень размыто. Галерист не только культуртрегер — у меня, например, много людей ежедневно бесплатно ходят на текущие выставки в галерею. Главная его задача — продвигать своих художников. Тут большой комплекс вопросов, от технических функций импресарио до идеологических.
Когда вы создаете и выстраиваете экосистему вокруг художника, насколько долгосрочно предпочитаете все планировать? Ведь здесь, помимо неустойчивости внешнего мира, всегда нужно иметь в виду скорость работы каждого автора, его реакции на внешние раздражители и десятки других факторов. И насколько вообще можно и нужно гибко менять планы?
Если я беру художника в свою галерею, я действительно в него верю. Эмоциональное состояние творца особо не затрагивает его общего потенциала, но на текущую «продуктивность» не влиять не может. Бывало, что приходилось менять планы и что-то передвигать из-за срыва дедлайнов. К этому невозможно относиться спокойно, какой бы психотип ни был. Но я все же не институция из огромного числа людей, мне легче перенастроиться. С Музалевским в этом плане проще, он ответственный. Сказывается и бабушкино протестантское воспитание, и четыре года учебы в Германии. Кстати, он стал хорошо говорить и писать на немецком. Дневники, например, ведет на нем. Заявляет, что не терпит любительства. А ведь он еще очень молод. Мне такое нравится.
Если я беру художника в свою галерею, я действительно в него верю.
Если говорить о художниках в широком смысле, порой культура пестует образ героя-одиночки, можно услышать что-то вроде «Ну он же художник», когда речь заходит о некоторых особенностях коммуникации или просто ином взгляде на мир. Это вопрос философский, но, если попробовать поискать грани преломления творческого, как вам кажется, где они? Что допустимо и в какой степени?
Люди, которые создают настоящее искусство, работают с тонкими материями, извините за штамп. Поэтому существует этот имидж «человека не от мира сего». Другие временные категории, ритм жизни. Отвлечение и созерцательность, часто воспринимаемые как бессистемность. По-другому черпают и восполняют энергию. Задача — всячески способствовать движению этого кажущегося хаоса в правильном направлении. Мы сейчас, конечно, не имеем в виду суперкоммерческих художников вроде Джеффа Кунса или Дэмиена Хёрста, у которых просто все стоит на тотальном потоке, есть подмастерья, работает «завод». На самом деле, ничего плохого в этом нет, просто немного своеобразное искусство на выходе.
Все общение с художниками построено на интуитивном, ощущенческом, когда к каждому нужно найти свой подход. И по учебникам, конечно, этому не научиться, только чувства и опыт.
Да, в общении с художниками ты находишь определенную индивидуальную эмоциональную настройку. Для каждого свой регистр. Это самая интересная часть моей работы. Она же наиболее энергозатратная. Художник должен быть уверен, что им занимаются, не чувствовать себя покинутым на фоне успехов коллег по пулу, верить в сотрудничество с галереей, в результаты, находиться в психологическом комфорте в части работы с галереей. Взаимодействие с клиентами, с коллекционерами — это гораздо более простая материя, потому что они все равно системные люди.
А бывает ли такое у вас, когда нужно и хочется оценить саму себя? И какую роль в этом играет мнение окружающих?
Нормальный человек не может совсем абстрагироваться от того, как к нему относятся окружающие. Но по-настоящему волнует мнение тех, кого ты профессионально уважаешь и кто с тобой на одной волне. Одобрение таких людей заряжает. Главное — не уходить в изучение неожиданного негатива, без которого инфополе не существует. Понятно, что есть конкуренты, есть люди, которые чем-то не удовлетворены, чаще по каким-то посторонним глубинным причинам, но они начинают подпитываться почему-то за твой счет. Тут я просто стараюсь включать в себе некий отсекающий фильтр.
Как вы расслабляетесь? Можно ли обнаружить что-то положительное, например, в прокрастинации?
Думаю, классическая прокрастинация совершенно точно вредна. А вот созерцание — уже другое, оно определенно необходимо. И для того, чтобы придумывать что-то новое, конечно, нужно иногда отрываться от текущих дел, останавливать этот нескончаемый водоворот активности.
Примета жизни галериста — переплетение рабочего и личного, и здесь пресловутый work-life balance — тема отдельная, но как все-таки выныривать из такого водоворота?
Я до сих пор толком не осознаю, нужна ли жесткая дисциплина или, наоборот, какие-то вещи надо делать интуитивно. Искренне завидую тем, кто способен на два часа переключиться и заняться «настройкой космической антенны на ловлю новых идей». (Смеется.) В моем случае это происходит более спонтанно, и work-life balance у меня не очень. Но мне грех жаловаться: занимаюсь любимым делом и не страдаю от такого переплетения.
А насколько Москва выглядит в этом смысле агрессивной средой? Когда просыпаешься — и уже с десяток сообщений «Ответь, ответь», например. Или это в целом примета времени, никак не связанная с географией?
Это черта времени, экстерриториальная. Растущая плотность информации. Зато скорости выполнения дел кратно выше. Сегодняшняя Москва стала комфортнее и интереснее. Но, например, с Парижем они разные. Есть вещи, которые тут нравятся, а там раздражают, и наоборот. Там большее количество бизнес-условностей и всяких непреложных правил, которые, мне кажется, тормозят рабочие процессы. Взять хоть телефонную связь. Я почти круглосуточно на телефоне, как и все мои сотрудники, это условие нашей работы.
Я люблю, когда могу набрать номер и не думать, комфортно ли это кому-то после пяти вечера. В этом у Москвы есть некая схожесть с Нью-Йорком — хороший деловой ритм.
Как вам кажется, какую роль в арт-мире и мире в целом играет этикет?
Этикет дисциплинирует и по-своему противостоит энтропии. Я только за. А вот применительно к арт-сообществу я за более важное понятие — этику. Тут не все гладко. Начиная со сквернословия о коллегах в публичном поле и (не) заканчивая сговорами аукционистов и коллекционеров.
Есть ли у вас собственное правило, которое всегда «под рукой»?
Пожалуй, есть правило: я стараюсь не злиться. И думаю, что это меня оберегает от разных неприятностей. Хочу сохранять и поддерживать такое нетоксичное внутреннее состояние.
От вечного — к приметам времени. Они сильно коснулись и профессиональной среды, арт-критики, к примеру. Появился Telegram как возможность донесения взглядов и вкусов, небольшие тексты вместо рецензий, сториз как попытка не только рассказать, но и оценить. Как вы на это смотрите? Многие в индустрии стараются задействовать какие-то технические возможности времени, вплести их в свою работу. Кажется, вы держитесь от такого подальше.
Задача как раз — как-то отгородиться от вала ненужной, неинтересной информации и не упускать за нею важных для тебя лично вещей. Плохо, что какие-то малограмотные люди становятся по-новому влиятельными. Наверное, новые форматы коммуникации предполагают упрощение. Коммерциализация инфопотока оставляет все меньше места, например, хорошим лонгридам. Движется все это в сторону сюжетов романа Хаксли «О дивный новый мир». Перспектива так себе. (Смеется.)
Рилзы, где за одну минуту рассказывают всю историю искусств, допускаю, кому-то интересны. Но анализ показал, что мне это не нужно. Сейчас говорю даже не столько о социальных сетях, сколько о подходе в целом. Эффект ослика и морковки: ты притягиваешь новую аудиторию, потребляющую подобный упрощенный контент, и она ждет от тебя продолжения. Я поняла, что надо ориентироваться только на собственные ощущения, сообразно им и веду сама свои соцсети.
Когда заходит речь про специфику российского арт-рынка, неизменно упоминается и некая его заторможенность, запоздалость. И в силу разного рода исторических, политических причин, и в силу социокультурных. Есть в этом какая-то неизбывность? Может ли это измениться? Или мы просто географически и ментально все равно далеко?
Как шутят старожилы арт-рынка, «последние 40 лет российский рынок обладает большим потенциалом». Развитие, конечно, идет, но медленно и с откатами назад. В формировании рынка искусства свое веское слово должен говорить также и средний класс, а не только олигархические собирательства. А сейчас ему трудно, приоритеты потребления вынужденно смещаются. Ни географически, ни ментально мы не ущербны. Возвращаясь с зарубежных арт-ярмарок, каждый раз ловлю себя на мысли, как много у нас в стране отличных художников. Беспокоит очень, что мы все сейчас фактически за бортом, а планы и обстоятельства в противоречии.