Евгений Чебатков: «Узнают и пока не бьют — вот мой уровень известности»

Меня очень сильно раздражает стопроцентная уверенность в любом деле. Есть исключительные сферы, где я хочу ее видеть, — это медицина и образование, но во всем, что касается творчества, любого вида искусства, мне всегда хочется видеть сомнения. Сомнения — это самое интересное.

Нет, каждый стендап уникален, потому что каждый человек и его видение — уникальны. Нет ничего более публичного, чем личное. Самое личное все равно самое узнаваемое. Найти что-то в себе, что будет понятно всем, — это моя задача на сцене.

Во-первых, иногда это не шутки, а просто оскорбительные фразы, в которых нет юмора. И то, что человек на них обижается, я это понимаю. Во-вторых, бывает кому-то немножко скучно жить, хочется привлечь внимание к себе. Мне, конечно, не нравится, что этого становится все больше и больше.

Нужно смотреть в корень любой обиды. Если мне кто угодно скажет, что я тупой, я не обижусь, потому что сам так не считаю. А вот пять лет назад, если бы мне кто-то сказал: «Ну, ты и рыжий…», я бы обиделся, потому что меня с детства так дразнили в Казахстане, безостановочно, и я постоянно от этого испытывал боль. Потом я это понял и отпустил, сейчас не обижусь на такое. Мне могут сказать: «Ты рыжий и тупой», — ну… (Смеется.) Нужно пытаться прорабатывать эти моменты с самим собой, отпускать то, что может тебя зацепить. Если тебя ничего не может задеть, то ты воспримешь любые слова просто как слова, посмеешься и скажешь: «Какой-то дурачок…» — и дальше пойдешь.

Конечно. Иногда входишь в такой кураж: «О, вот это, блин, круто, так и скажу!» — а потом включается внутренняя цензура. Это вопрос исключительно воспитания. Еще здесь играет роль тот факт, что в стендап-комедии много «пивных детей». Это такие подростки по психотипу, которым уже за 30, я очень многих из них хорошо знаю и люблю, но они чистые подростки. Они проводят время только с такими же, как они, — целыми днями на приколах, на метаприколах, на постиронии, безостановочно, и все это на пиве, в таком легком расслабленном состоянии. И в какой-то момент они думают, что весь мир такой же постироничный, как они сами, потому что весь их мир — это шесть друзей, которые уже ни на что не обижаются, потому что прошли все известные человечеству грани юмора. Они выходят на сцену и лупят что-то, исходя из своей картины миры. А люди, которые живут обычной жизнью, у которых есть и друзья, и работа, и коллеги, и какие-то недруги, и проблемы, они это слышат и вообще не понимают, откуда это взялось, и это начинает их злить. Вот оттуда обиды и рождаются.

Я слушатель Оксимирона с 2008 года, поэтому шутить про него мне очень легко, я знаю его как человека. Он был у меня еще на радио в Томске, мы тогда познакомились, и я был от него просто в восторге. С большим уважением к нему отношусь, но в какой-то момент перестал его слушать. Был период, когда меня увлекало, и я думал: «Круто, прикольно». Плюс вся его протестная составляющая — один против всех. У меня это перекликалось с моими эмигрантскими процессами. «Чел, я помню, как мы глядели на Лондон во тьме, всей толпой на балконе, каждый сделать бомбу хотел…» — и я сижу в Торонто и думаю, как это все мне близко. Что касается музыкальности, то это вообще не в меня, если честно. Я очень люблю рэп, я фанат Jay-Z. А Мирон для меня — это перформанс, это артист жанра «музыка Оксимирона». Но он глыба, красавчик, и вообще ему огромное уважение.

В этом есть правда. Чем больше у тебя известности, тем более ты одинок, тем больше у тебя ограничений. У тебя появляется рекламный контракт, и тебе говорят: «Вот это уже не говори, пожалуйста».

Узнают и пока не бьют — вот мой уровень известности.

Ну, во-первых, где доказательства, что еще не сошел? Во-вторых, не скажу, что я хочу гнать от себя мысли о медийности, они, естественно, приходят. И в эти моменты, если вдруг только начинаю думать: «Блин, а может, я тип?», я тогда думаю: «А вот в сравнении с Дейвом Шаппеллом (известный американский стендап-комик. — «РБК Стиль») я кто?» И я думаю: «Господи, иди и работай!» (Смеется.) Если уж ориентироваться на кого-то, то на мастодонтов. Я не ориентируюсь на Ивана Абрамова, при всем уважении к Ивану. Мне кажется, это все превращается сразу же в мышиную возню. Просто ты ориентируешься на что-то такое и понимаешь: мне до туда еще пахать, пахать и пахать.

Не ходил ни разу в жизни. У меня нет никакого хейта к этому, потому что как минимум все мои друзья, по-моему, ходят. Более того, у меня нет даже скепсиса, я считаю, что это хорошая вещь наверняка и кому-то она нужна. Кому-то в меньшей степени, а кому-то нужна сильно. О ком-то я думаю: «О, вот тебе прямо надо!» Почему я сам не хожу? У меня, как у любого человека, куча каких-то комплексов, загонов и проблем, но я для себя выбрал путь: проходить это через собственные ошибки, комедийным путем, и делать из этого выступления, высказываться об этом честно, быть честным на сцене, вот и все. И для меня это работает. Когда я рассказал историю своего отца, про которого боялся всю жизнь говорить, всю жизнь стеснялся этого, всю жизнь думал: «Хоть бы никто не узнал никогда про отца», у меня после этого теперь осталась только теплая сыновья любовь, никакого страха и стыда. Абсолютно точно нельзя сказать: «Слушайте все, если у вас какие-то проблемы, уходите от психотерапевтов, идите в стендап!» (Смеется.) К моему стыду, был период, когда у меня были шутки в сторону того, что, типа, выдумываете вы все с этими психологами, но опять, что жанр стендап-комедии предполагает рост комедии вместе с ростом тебя как человека, расширение твоего кругозора, окружения, и ты уже не скажешь такую глупость, которую сказал бы три года назад. В этом смысле это, конечно, лучше, чем работа любого певца, который может одну песню записать и петь ее всю жизнь.

Мне кажется, у людей, которые занимаются юмором, есть проблемы. Это и про меня, и про всех окружающих. Сильно ли они грустные в жизни? Наверное, многие да, но сложно судить: мы в России все грустные. Я вообще мало вижу веселых людей, которые просто веселятся, но сам себя я не назвал бы человеком, который, оставшись наедине с собой, впадает в грустное состояние. Это не мой прикол.

На способность точно не влияет. Бывает смешно и бывает не смешно, для меня это только так. Но сам я женский юмор не воспринимаю. Юмор очень часто предполагает унижение, особенно когда шутки не заходят, а стендап-комедия — это 70% выступлений в тишину. То, что мы видим по телевизору, на YouTube, где-то на Netflix,  — это уже материал, отточенный ошибками, потом, кровью и слезами. Живые выступления — всегда унижение, особенно когда ты неопытный чувак. Сейчас у меня уже есть опыт, как и у любого другого человека, который больше пяти лет этим занимается, но, даже имея его и некоторую узнаваемость, ты часто пуляешь шутку, и люди такие: «Чего он сказал? …» И это хуже всего, когда все такие: «Чего? … Это вот реально ты так пошутил? …»

Если мужчина на сцене, это еще нормально выглядит, но если это девушка… Она вышла, выступает, произносит шутку… и возникает эта неловкость, ну, это же просто невозможно. У меня как у мужчины, когда сижу в зале, возникает желание ее со сцены забрать и сказать: «Так, все, перестаньте на нее так смотреть, она хотела как лучше». Наверное, в условиях новой этики неправильно то, что я говорю, и нужно гендерно нейтрально все воспринимать, но я, будучи мужчиной, имею старомодные гендерные установки. В стендап-комедии очень много самоиронии должно быть, и когда выходит парень и говорит: «Я еще, кстати, косой», все такие: «Да, блин, круто!» — «Я могу увидеть сразу нескольких девушек в баре, ха-ха». А когда выходит девушка и говорит: «Я, кстати, косая», все такие: «Оп, да ты че, моя хорошая, как мы тебе помочь можем…» Или когда мужчина рассказывает о своей интимной жизни со сцены с шутками, я этот прикол вообще не понимаю, но осознаю, почему он существует. Для мужчины эта тема крайне важна: у меня интимная жизнь есть — значит, я существую. Но когда девушка в такие темы уходит, и это опять же мои старомодные гендерные установки, то я думаю: «Ну, ты зачем… Это же сокровенно все, и почему ты выходишь на сцену, будучи девушкой, и говоришь слово «матка»?»

Я вообще к женскому телу отношусь как к храму, я не могу его так воспринимать. И когда выходит девушка и произносит: «Да это все па-па-па…», у меня все рушится, мне хочется выйти. Это ни в коем случае не значит, что женщинам вообще не стоит стендап-комедией заниматься. Просто я хочу сказать, что я лично вряд ли буду ходить на живые выступления и вряд ли буду их смотреть.