Интрига и ее крах: так ли страшны спойлеры
«Не рассказывай! Прекрати! Забаню!» — они машут руками, пишут капслоком, кричат. Они ужасно боятся спойлеров. Близкий друг недавно обещал отписаться от меня и еще одного популярного критика (вместе с которым мы оба этому другу в некотором смысле обязаны работой) за лишние слова про «Однажды в... Голливуде» Тарантино. И в соцсетях это еще ничего. В телефоне шипение и визги производят впечатление обрушившейся средь бела дня АТС, а выпученные глаза при личном разговоре и вовсе могут заставить поседеть.
Спойлеры — один из главных страхов современной цивилизации. Ядерная война вроде как все-таки не случится, гречка и так подорожает, холодным летом половозрелого россиянина давно не удивить. Но не дай вам Бог выложить скриншот из ключевой сцены популярного сериала (что у нас там, кстати, на этом месте после финала «Игры престолов»?). Люди готовы впадать в священный гнев, писать жалобы и разве что не подавать в суд (и наше счастье, что у российских законотворцев пока есть чем заняться).
С противоположной стороны конфликта раздается неизменный саркастический смех. Мол, кино надо смотреть не ради сюжета, мол, какая вам разница и, конечно, коронная максима: «Вот лично я спойлеров совсем не боюсь». Это, разумеется, чушь, боятся все. Я, например, «Игру престолов» (о ужас!) до сих пор не смотрел, но собираюсь и совсем не хотел бы, чтобы мне заранее сообщили, кто же завоюет Железный трон. Понятно, что дело там совсем не в этом, путь к финалу долог и извилист, но взрослому человеку, в отличие от ребенка, все-таки куда меньше хочется нетерпеливо заглянуть в конец книжки, чтобы узнать, чем все кончится. Это же как жизнь — с какого-то момента начинаешь получать удовольствие не столько от сиюминутных побед, сколько от непредсказуемости поворотов судьбы. Конец ведь у всех один — разница в деталях и обстоятельствах, которыми мы, в сущности, и живем.
Киноиндустрия это поняла не вчера и не сегодня. Одним из первых был, кажется, Кристофер Нолан, который вот уже который фильм подряд умудряется хранить завесу тайны — и вспомните, насколько увлекательнее было смотреть, скажем, «Интерстеллар», не зная даже имен героев. Интрига щекочет нервы — что на экране, что в реальности — особенно в современном перенасыщенном информацией в мире. Возможность удивиться — одна из самых крепких и неизменных валют.
Другое дело, что социальные сети противоречат этому принципу. Они созданы для обмена эмоциями, в том числе и от освоенных произведений искусства. И без этого обмена ведь тоже будет как-то скучновато. Противоречие разрешается, пожалуй, выработкой этического кодекса. Процесс это всегда долгий, нуждающийся в примечаниях, уточнениях и прочей редактуре, но надо же с чего-то начинать.
Итак, сначала о безусловном зле. Нельзя убивать людей, бить детей и женщин, воровать и ни в коем случае нельзя сдавать ключевые повороты сюжета. Ни один нормальный человек не хочет заранее знать, кто преступник в хорошем детективе и поженятся ли в конце мелодрамы герои. Ларс фон Триер на каннской премьере призывал не выдавать финал «Танцующей в темноте», однако один отечественный киновед все же сообщил, что дело кончится (внимание, спойлер!) петлей. Это было следствием дискомфорта, который датский гений умеет причинять как никто другой, однако вряд ли триеровская публика шла в зал, надеясь увидеть ванильный ромком. Речь здесь тоже идет о специфическом удовольствии от просмотра, о чистоте восприятия, за разрушение которой, кстати, критиков, бравирующих правом премьерной ночи, обычно и не любят.
С другой стороны, есть спойлеры, обращающие внимание на то, что это восприятие углубляет, помогает лучше понять увиденное. Квентин Тарантино перед премьерой «Однажды в… Голливуде» тоже попросил первых зрителей не сдавать финал. Однако режиссер взамен этого нереализуемого зуда предложил публике другую игру. Он выбрал из каталога Columbia Pictures десять фильмов, после просмотра которых его картина выглядит совсем иначе. Попробуйте воспользоваться рекомендациями автора, и его панорама конца прекрасной эпохи «лета любви» заиграет новыми красками.
Вот другой, более близкий нам пример. В фильме Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен» барон впервые умирает в день первой публикации своих рассказов, а «воскресает» — в год первого британского издания книги о себе. Подобные детали, если разобраться, делают мир произведения более живым, а их обнаружение позволяет присвоить себе кусочек шедевра куда более надежно, чем стремительный пост о том, что случится перед финальными титрами. В конце концов, искусство — это чудо, механика которого непостижима до конца даже самим автором. Тем интереснее хотя бы попытаться разобраться в том, из чего оно складывается. И если превратить спойлеры в такую вот игру (похожу на детский поиск отличий на одинаковых картинках), страха станет куда меньше. Ведь все остальное, кроме чуда, и так давным-давно понятно. Россия — наше отечество, дуб — дерево, убийца — садовник.