Третьего января этого года я встал очень рано утром (вернее, еще ночью), доехал на такси до Ленинградского вокзала, сел в «Сапсан», но не поехал в Петербург, как обычно, а через два часа вышел в Бологом. Было, кажется, семь с чем-то, еще темно, очень холодно. На соседнем пути стоял настоящий черный паровоз, окутанный клубами пара, с двумя прицепленными к нему новенькими зелеными пассажирскими вагонами. Я показал улыбчивой проводнице билет, поднялся в вагон, нашел свободное сидячее место у окна. Паровоз свистнул очень специфическим, особым паровозным свистком, и поезд отправился в свой не очень долгий путь.
Это была давняя мечта — проехать на знаменитом поезде Бологое — Осташков. То есть сам по себе этот поезд не особо знаменит, но по субботам он обретает особое качество: его прицепляют к паровозу (в остальные дни локомотивом служит обычный тепловоз) и поездка по безлюдным местам Тверской области превращается в увлекательное железнодорожное приключение. Все фанаты железных дорог хотя бы раз путешествовали на этом субботнем ретропоезде. И вот, наконец, удалось и мне.
Это было чудесное и одновременно грустное путешествие. Чудесное — во многом потому, что это был путь через пустоту. Историческая Бологое — Полоцкая железная дорога проходит по абсолютно глухим тверским местам. Мельчайшие населенные пункты, заснеженные леса, белое безмолвие снегов — вот что-то примерно такое. А я такое очень люблю. Медленно едешь среди этой красивой снежной тишины и пустоты и погружаешься в какое-то особое, остановившееся состояние. А грустное — потому, что мама лежала в ковидном госпитале, состояние тяжелое, пытался дозвониться до госпиталя еще в Бологом, дозвонился только в Осташкове и, в общем-то, ничего хорошего не услышал. Состояние по-прежнему тяжелое, прогноз неясен.
Несмотря на это, поездка все равно запомнилась как очень хорошая и какая-то целительная. Обратно ехал сначала в сумерках, потом в темноте, смотреть было практически не на что, и я просто наслаждался самим фактом вот этого продвижения сквозь пустоту и тишину. И было ощущение, что все как-то наладится, все в конечном итоге будет хорошо.
Меньше чем через месяц мама умерла. Потом навалились другие проблемы — как мои личные, так и общие для всех нас.
Я вдруг почувствовал потребность в таких вот маленьких железнодорожных поездках на маленьких тихих поездах. Будучи по делам в Пскове, проехал сначала на крошечном, из двух вагончиков, поезде до печально знаменитой станции Дно, потом на дизель-поезде до Луги. Такое же целительное ощущение тишины, пустоты, неподвижности. За окном в основном лес, иногда поле или речка, изредка — крошечные станции, на которых из поезда выходят одинокие пассажиры и растворяются в окружающем пространстве. Потом была поездка по самому, наверное, безлюдному району Подмосковья (рядом с Владимирской и Рязанской областями, Мещерский край), маршрут Кривандино — Рязановка. За окном ничего, кроме зеленого леса. Ни на одной остановке никто не вышел и никто не вошел. В вагоне так называемого рельсового автобуса (маленький дизель-поезд) ехал только я и еще две или три женщины. Мне было необыкновенно хорошо и спокойно.
Были и другие путешествия, и я даже стал вести что-то вроде путевых заметок по итогам этих небольших железнодорожных странствий.
В этих поездках в маленьких полупустых или пустых поездах по глухим уголкам средней полосы я понял или, скорее, почувствовал вот что: здесь ничего не меняется. Эти леса, эти крошечные станции, эти мельчайшие, тишайшие деревеньки и поселочки можно считать условно вечными. Они были такими много лет назад и будут точно такими же через много лет. Так же будет уходить тропинка от железной дороги в лесную чащу, так же пустынна будет еле заметная среди травы маленькая платформа, так же будут гудеть усталые локомотивы, тащащие один или два вагончика, так же, неподвижно и молча, будут сидеть в вагоне два или три пассажира. Более того, примерно после часа такой езды под стук колес возникает ощущение, что, кроме этой лесной глухомани, постоянной и вечной, вообще ничего нет. Что все проблемы и беды, которые были актуальны еще час назад, не то чтобы не важны — просто они вообще не существуют. Реальность — только то, что здесь, в вагоне, и там, за окном. А все остальное — туман, видение, сон.
И ты странным образом обретаешь, пусть и очень ненадолго, почву под ногами. Потому что очень важно опереться на что-то постоянное, неизменное, кажущееся вечным. И примерно на второй или третий час появляется некий намек на надежду, что все в конце концов будет хорошо. Будут эти маленькие полустаночки, будут ехать маленькие «рельсовые автобусы», будет пыхтеть красивый черный паровоз на станции Осташков, пенсионеры-дачники будут тихо бубнить о том, хорошо ли нынче уродилась картошка. Будет вот эта неизменность, и все будет хорошо. Может быть.
Да, это все, конечно, иллюзия. Но какая-то хорошая. И пусть будет иллюзия.
