Стиль
Жизнь Старость в радость: почему все так полюбили FaceApp
Стиль
Жизнь Старость в радость: почему все так полюбили FaceApp
Жизнь

Старость в радость: почему все так полюбили FaceApp

Фото: faceapp.com
Российское приложение для обработки фотографий возглавило рейтинг App Store: его установили более 80 млн человек по всему миру. FaceApp обсуждают в соцсетях и осуждают в Конгрессе США. Игорь Кириенков исследует психологические причины его популярности.

Не нужно заканчивать социологический факультет, чтобы обратить внимание на одну закономерность: подавляющее большинство русскоязычных флешмобов обращены в прошлое. Первая зарплата, травма или смешная фотография — при всей неравнозначности (#янебоюсьсказать старше #metoo на полтора года, но кто сейчас об этом помнит) эти стихийно возникшие акции сетевой солидарности работают с уже пережитым опытом. Он может быть окрашен в ностальгическую сепию или, когда речь идет о насилии, по вполне объяснимым причинам выполнен в строгом ч/б, но этот фильтр всегда обрабатывает воспоминание — неважно, сокровенное или болезненное.

Состаренные в FaceApp фотографии друзей, которыми вторую неделю заполнены ленты Instagram, Facebook и Twitter, напротив, предлагают более-менее отдаленную перспективу: вот как хорошо известное вам лицо будет выглядеть лет через 40. Многое тут, конечно, строится на узнавании: нейросети очень убедительно показывают, какая едва заметная морщина станет глубокой, во весь лоб, бороздой, что случится с зубами и как чуть посеребренные виски превратятся в седую гриву. В сущности, это такая машина времени, которая работает на самом доступном топливе XXI века — тщеславии: а иначе откуда у вас столько фотографий с собой в главной роли?

Примечательно, однако, что «пожилой» — лишь один из доступных в приложении фильтров: в FaceApp, помимо прочего, можно изменить выражение лица, прическу, нанести тату и макияж, надеть очки или выбрать другой пол. Не то чтобы они пользовались особенной (по крайней мере, сопоставимой с «возрастом») популярностью, но сама страсть соотечественников к перемене своего облика — косметической или радикальной — как-то обнадеживает. Подтверждает таким образом гипотезу о том, что неприятие другого — вопрос недостаточной (в том числе чисто технологической) просвещенности, а не врожденный порок русской души.

Фото: faceapp.com

Другой любопытный феномен, связанный с FaceApp, — фантастическое легкомыслие, с каким мы пустили в свои телефоны малознакомую программу, которая получает доступ к нашим изображениям и модифицирует их. Для западного наблюдателя — особенно среди тех, кто выступает с высоких трибун, — это еще одно подтверждение злокозненности российской IT-индустрии, безнадежно, как кажется на расстоянии, аффилированной с военно-промышленным комплексом; продолжение «вмешательства», начавшегося на президентских выборах в 2016-м. Россияне, которые уже не первый год шутят про товарища майора, следящего за нашими мемами, тоже как будто не видят поводов для дополнительного («статья для каждого найдется») беспокойства, но все равно это стоит проговорить: делиться своей биометрикой с приложением с очень туманным пользовательским соглашением — штука довольно опасная. Другое дело, что эта логика приводит по-настоящему последовательного человека в скит в каком-нибудь особенно густом лесу — да и тот наверняка насквозь просматривается с орбиты.

И все-таки в этом повальном увлечении собственной старостью есть дополнительное и пока не вполне артикулированное содержание; что-то, что выделяет FaceApp среди других приложений с броскими эффектами вроде Prisma и AI Portraits, превращающих ваши фото в экспонаты Третьяковки. Тут чудится не временная забава, а определенный, несколько задумчивый интерес к смерти — тема, которая все увереннее, без стыда и робости, входит в наши повседневные разговоры. В начале июля все обсуждали новое расследование Ивана Голунова — фундаментальный, с умопомрачительными деталями, очерк об устройстве московского рынка ритуальных услуг и главных на нем игроках. Примерно в тех же числах премию Александра Пятигорского за лучшее философское сочинение получил Сергей Мохов — социальный антрополог и танатолог, автор книги «Рождение и смерть похоронной индустрии» и создатель журнала «Археология русской смерти». Может быть, такие ассоциации — не более чем симптом медиаискажения, но уж слишком выпуклые получаются параллели: и это мы еще не говорим о том, что весной кинозрители всей планеты оплакивали необратимую (уникальная для поп-культуры ситуация) гибель одного из самых известных супергероев.

Фото: Common Place

Наверное, приложение, которое умеет отправлять ваше тело, условно, в 2059-й, не похоже на предвестие сколько-нибудь глобального культурологического поворота: впереди огромная работа по тому, чтобы «третий возраст» не означал «третий сорт» — на уровне законодательства, публичных деклараций и бытового общения. И это тот случай, когда технология, придуманная ради забавы и (чего никто никогда не скрывал) обогащения, может стать очень полезным психологическим тренажером. Раз уж «все там будем», почему бы не начать готовиться к этому заранее. Почувствовать неумолимое движение времени, просто разглядывая свои фотографии из будущего.