Светлана Тегин училась в Киевском текстильном институте, после чего c 1993 по 1996 годы стажировалась в Киевском доме моделей. Ей повезло застать последние «золотые годы», когда текстильная и легкая промышленность финансировалась, почти как оборонная, — за время работы она поняла, как устроена модная машина и без каких механизмов ей не обойтись. Полученный опыт применила к собственному бизнесу и удачно стартовала с коммерческой коллекцией кашемира. Сегодня, помимо линии Tegin Cashmere, Светлана выпускает коллекции повседневной одежды и вечерние платья, а также открыла ателье. Она остается одним из самых непубличных дизайнеров: в фэшн-тусовке стоит особняком и не стремится с головой окунуться в диджитальный мир. При этом делает все от нее зависящее, чтобы отечественную моду перестали воспринимать как «вторичную». Точно знает, какая помощь требуется от государства и получает свое. (На момент подготовки материала стало известно, что с 23 сентября по 1 октября Светлана будет презентовать свою весенне-летнюю коллекцию в шоу-руме Mode:Moscow в Париже, поддержку которому оказывает Московский экспортный центр. — «РБК Стиль»).
— Давайте начнем с актуального. Над чем вы сейчас работаете?
— Сейчас я принимаю участие в съемках сериала в качестве художника по костюмам. К сожалению, не могу вдаваться в детали, пока все хранится в секрете. Но это мой первый опыт, и я в восторге. Началось все с того, что 3 года назад мне позвонила Дуня (Авдотья Смирнова. — «РБК Стиль»), сказала, что пишет сценарий картины о жизненном пути Вертинского. Спустя какое-то время мы встретились, я показала первые эскизы, а потом было время томительного ожидания. В какой-то момент я даже заставила себя забыть об этом проекте. Специально, чтобы не мучить себя, поскольку идея меня очень вдохновила.
— Учитывая, что в индустрии моды все происходит стремительно, ждать 3 года действительно тяжело.
— Для киноиндустрии это нормальная практика. Тем более, когда речь идет не просто о сериале, а настоящем художественном произведении. Сериал охватывает период жизни Вертинского с 1915 по 1957 годы — масштабный проект, а такие быстро не запускаются.
— Кого вы одеваете?
— Наше ателье шьет костюмы только для женских героинь — одеваем всех женщин Вертинского, персонажей первого плана. А еще сценические образы Вертинского, например костюм Пьеро.
— Какая жизнь ждет костюмы после съемки?
— Надеюсь, что счастливая, потому что в каждый костюм вложено столько труда. Я понимаю, что в кино любят крупные планы, и если оператор не снял обувь, то ее никто и не увидит. Еще до начала работы меня просили уделять меньше внимания деталям, но я не умею — мы в ателье делаем одежду так, что внутри она иногда получается даже красивее, чем снаружи. Надеюсь, что после окончания съемок мы сможем организовать выставку. Уже сейчас понятно, что собирается много красивого материала.
— Показ осенне-зимней коллекции был тоже похож на фильм. Сказалось влияние киносъемок?
— Не совсем. Для меня всегда было важно, чтобы идея, образ, музыка — все слилось в одно целое. Поэтому мои показы часто напоминают мини-фильмы. В этот раз, к примеру, в основу легла японская сказка о волшебных существах, которые живут на облаках. Мы перевели ее на исландский язык, потому что он сам по себе сказочный, и моя дочь Алиса зачитала ее шепотом. Когда зрители попадали в зал, то первое, что они видели, — стелющиеся по полу клубы дыма, напоминающие облака. А потом моделей — тех самых волшебных существ, которые сидели на высоких стульях. Зрители могли прогуливаться вокруг, наблюдать за ними и слушать таинственный шепот. Получился настоящий арт-перформанс.
— Вы переживаете перед показами?
— Для меня каждый показ — пытка. В этот день у меня включается внутренний паникер и я думаю: поскорее бы все закончилось. Правда, сейчас, когда я много общаюсь с актерами и режиссерами, вижу, что волнуются абсолютно все — даже самые талантливые переживают перед выходом фильма. Потому что когда вкладываешь душу, часть себя, ты не можешь не переживать.
— Среди поклонников вашего бренда много людей творческих профессий. Как вы думаете, с чем это связано?
— Наверное, с тем, что одежда никогда не была для меня просто вещью, которая защищает от холода или спасает от жары. Это способ самовыражения. Бренд привлекает так много актрис, кураторов, галеристов, художников, потому что в моей одежде они могут выглядеть сдержанно и лаконично, но при этом она подчеркивает их уникальные личности. На съемочной площадке мне было приятно видеть Дуню в моем пальто. Она сидела в режиссерском кресле и постоянно повторяла: «Я ношу его не снимая». Приятно, когда актриса после выхода на красную дорожку в моем платье говорит, что чувствовала себя самой красивой.
— Есть дизайнеры, на творчество которых вы ориентировались в начале пути?
— К сожалению, у меня не было современников, с которых я могла бы взять пример. Мне нравились те, кто уже вошел в историю, не боялся рисковать и был первопроходцем, такие как Коко Шанель. Когда я начинала, появились Александр Маккуин и Джон Гальяно, яркие личности, но они оба сразу попали в мощную систему, и ориентироваться на них было бы странно. Мы живем в России — здесь совсем другие реалии. К русским дизайнерам относились скептически и даже слышать о них не хотели, не то чтобы продавать. В этом смысле я чувствую себя первопроходцем, потому что со многими известными концепт-сторами я работаю уже больше 10 лет. Например, в Швейцарии есть крупный бутик, который существует на рыке 25 лет, и Tegin был у них первым русским брендом. Это большая заслуга, потому что иностранцы наконец-то поняли, что русский бренд может шить качественные вещи и делать поставки вовремя.
— Но ведь сейчас ситуация наверняка изменилась к лучшему?
— Мне не нравится, что русской моде до сих пор отводят роль «клюковки», чего-то очень специфического. То, что сделал Гвасалия, — это здорово, иронично, такая игра в подворотню. Понятно, что западному миру хочется чего-то другого, и вот оно — другое. Но у нас есть много дизайнеров, которые делают интеллектуальную моду, и именно это хочется показать западному миру. Не просто эпатаж и 90-е.
— В одном интервью вы сказали, что начинали без инвесторов. Как вам удалось построить успешный бренд без инвестиций?
— У меня папа строил космические аппараты. И я все детство наблюдала за тем, как он легко справляется с микросхемами. До сих пор замираю, когда их вижу, — это какая-то фантастика. И я всегда знала, что строить успешный бизнес нужно как микросхему. Все компоненты должны быть правильно расставлены, у каждого должна быть своя четкая функция. Если распаивается один контакт, то все — происходит замыкание и система не работает. С самого начала я строила систему. Мне повезло, что сразу после окончания института я оказалась на практике в Киевском доме моделей. Тогда все начинало потихоньку разваливаться, но я все-таки застала последние годы существования этого монстра. Смотрела, как все работает, а дальше применила все увиденное у себя в компании. Ведь принцип один и тот же: ты разрабатываешь концепцию коллекции, шьешь пилотные образцы, затем отправляешь их на производство. Наверное, секрет моего успеха в том, что я вовремя поняла: создание одежды — это цепочка процессов, а не один процесс.
— Предположим, вы разобрались в системе, придумали коллекцию, выпустили ее. Но ведь дальше ее нужно продавать, привлекать внимание покупателей.
— Мне повезло, потому что я начала с кашемира и у меня вообще не было конкурентов. Я оказалась в Монголии и влюбилась в эту страну. Только представьте: бесконечное небо, ветер, который дует, не прекращая, голые степи и юрты. Абсолютная медитация и космос, за каких-то 5 дней в пустыне ты успеваешь полностью обнулиться и стать другим человеком. После первой поездки я поняла, что хочу бывать там как можно чаще и единственный способ осуществить мечту — начать сотрудничество с Монголией. Несколько лет я была единственным производителем из России, который работал с Монголией напрямую. Коллекция Tegin Cashmere была коммерческой, магазины сразу взяли ее. И она очень хорошо продавалась и до сих пор продается. Я видела столько своих шапок на улице! Сейчас наше многолетнее партнерство переросло в дружбу, и я по-прежнему ценю каждую свою поездку в Монголию.
— При этом коллекция была дорогой.
— Да, потому что и сам кашемир, и его доставка обходятся недешево. Мы очень осторожно увеличивали объемы, анализировали, по несколько раз пересчитывали, чтобы не ошибиться.
— Сейчас ведется много разговоров о помощи государства русским дизайнерам. Лично вам что бы реально помогло?
— С удовольствием расскажу. Когда я общаюсь с зарубежными коллегами, то понимаю, что многие государства помогают хотя бы тем, что оплачивают участие в международных выставках — это мероприятия, которые помогают делать моду той или иной страны популярной. Участие в выставке раз в полгода обходится дизайнеру минимум в €15–20 тыс. Но, помимо этого, важно не просто быть представленным, но еще и создать вокруг всего этого «шум»: придумать какие-то мероприятия, истории, чтобы к тебе пришло как можно больше людей. Кроме того, должны быть льготы. Сейчас государство ужесточает контроль за поставками, ввозом продукции и так далее. Это хорошо, но что делать дизайнеру? Чтобы сшить качественную вещь, он должен купить ткань, и чаще всего за границей, растаможить ее, сертифицировать. В результате цена этой ткани получается космической. А если русский дизайнер еще и решит шить свои вещи не в России… Без помощи государства наша индустрия еще долго будет в зачаточном состоянии.
— Где у вас сейчас находится производство?
— Кашемир мы по-прежнему производим в Монголии. Хотя сейчас есть фабрики и в России, но качество не соответствует тому, к которому мы привыкли. Дубленки мы шьем там, где их исторически шьют лучше всего, — в Стамбуле. А производство легкой одежды и платьев находится здесь, в России.
— Инновационные материалы — однозначный тренд. Вы работаете с ними?
— Я постоянно ищу интересные ткани. Например, хит 2018 года — дубленки с металлизированным покрытием. Легкие, теплые и при этом непромокаемые, что особенно важно в нашем климате. В этом сезоне мы экспериментировали с накатом: выпустили дубленки молочного цвета с матовым накатом. На некоторых он имитирует потрескавшуюся землю, очень интересный эффект получился. При этом дубленки по-прежнему сохраняют свои непромокаемые свойства.
Анна Снаткина, Виктория Толстоганова
— А как насчет всеобщей диджитализации? Есть блогеры и инфлюенсеры, с которыми вы сотрудничаете?
— Мы пытаемся развиваться в этом направлении. Но мою одежду нужно трогать и мерить. Если клиент не знаком с Tegin, он обязательно должен прийти в магазин, проникнуться атмосферой. Обычно если к нам приходят и что-то покупают, то остаются с нами, — и это очень приятная закономерность. Клиенты, которые нас знают, могут покупать в онлайн-магазине. А у заказчиков из Нью-Йорка просто нет других вариантов. Если говорить про блогеров, то я с ними не работаю. Возможно, это мое упущение. Но я ко всему отношусь философски. Невозможно объять необъятное, и если сейчас что-то не происходит, значит силы брошены на что-то другое.
— Вы очень закрытый дизайнер. Хотя опять-таки время диктует свои правила — на первое место выходят люди-бренды.
— Я много работаю, мой график буквально расписан до конца года. Наверное, прозвучит банально, но для меня важнее провести время с клиентами, чем пойти на вечеринку. Я очень много езжу, смотрю фабрики, знакомлюсь с владельцами. Понятно, что дальнейший контроль осуществляют мои сотрудники, но мне важно первой знакомиться, видеть, кто шьет мои вещи.
— Вы сказали, что ваша дочь помогала вам записывать аудио для показа. Она, как и вы, хочет стать дизайнером?
— У нее были варианты. Алиса закончила Московский академический художественный лицей при Академии художеств, и она очень хороший живописец. Иначе и быть не могло, ведь по линии отца все художники: прадедушка — супрематист, соратник Малевича, дедушка — лауреат Сталинской премии, папа — основоположник гиперреализма, прабабушка — фотограф, которая вместе с Малевичем издавала журнал «Супремус». Но система ее задавила: технически Алису научили рисовать, но при этом отбили желание стать художником. И она выбрала моду. Потому что в этой среде с детства, а еще потому, что поняла: и здесь тоже можно строить свои миры. Сейчас она поступила в академию в Вене. Экзамен принимал Хуссейн Чалаян, который набирает маленькую международную группу. Было 200 желающих, и она одна из восьми, кого в итоге приняли. Посмотрим, что будет дальше.
— И все-таки каким был стартовый капитал?
— Мой муж продал семейную коллекцию картин родителей, и эти деньги мы вложили в первую промышленную коллекцию из кашемира. Это и был мой стартовый капитал.
