Кадр из фильма «Боб Дилан: никому не известный»
Показанный в конкурсе «Большой экран» шведский «Экстаз» (Raptures) Йона Блохеда, чей сюжет был интересен на бумаге, оказался топорным историческим кинополотном о группе религиозных фанатиков под руководством некоего Теодора — психически больного, возомнившего себя Христом и провозгласившего скорый апокалипсис и Страшный суд. Чтобы не скучать в ожидании оных, он вместе со своей паствой стал предаваться разнообразным сексуальным перверсиям, в которые в основном и переливался их религиозный экстаз. На все это с ужасом смотрит жена деревенщины, правоверная христианка Ракель, но и она, чтобы не отстать от стада, начинает изображать повышенную духовную деятельность. Действие происходит накануне и во время Второй мировой войны в отдаленной шведской коммуне, на языке которой (меянкиели) впервые в истории и снят этот фильм.
Кадр из фильма «Экстаз»
Фильм знаменитого Шарунаса Бартаса «Возвращение в семью» (Back to the Family) из того же конкурса приглашает в мир литовских алкоголиков, рисуя ужасные картины полного социального и человеческого разложения в деревне. Молодая героиня Симона приезжает в родной дом проститься с бабушкой и остается на ее похороны. Бабушка, мягко говоря, не производит впечатление счастливого человека, как и никто в этой семье, но ей хорошо — она уже отмучилась и никогда больше никого из них не увидит. Тяжелее Симоне: вышедший из тюрьмы отчим сразу по приезде начинает к ней грязно приставать, а мать ежедневно оглушает себя такой дозой алкоголя, что ничего уже не видит и не слышит. Разговаривают все персонажи, кроме высокомерной Симоны, глядящей на всех с презрительной укоризной, с щедрым использованием русского мата — точно, по делу и с отличным произношением.
Явленные картины человеческого разложения находятся в очевидном противоречии с сумрачно красивой балтийской природой, внятно сигнализируя о том, что божий промысел по отношению к человеку был совсем иным. О том же говорят и редкие появления в доме убогих люмпенов мальчика ангельской внешности — поначалу кажется, что это брат Симоны, но нет — ангел. Меткие наблюдатели сразу сравнили фильм Бартаса с «Нелюбовью» Андрея Звягинцева — сравнение оправдано, но Бартас — минималист, и его библейский замах гораздо скромнее.
Кадр из фильма «Возвращение в семью»
После глобального успеха «Игры в кальмара» всерьез обсуждать показанный в конкурсе роттердамских «Тигров» иранский «Солнечный экспресс» (Sunshine Express) Амирали Наваи негуманно и неудобно. Ситуация та же: чтобы заработать денег, люди разных возрастов и бэкграунда вступают в игру, разворачивающуюся на этот раз в виртуальном поезде, направляющемся на несбыточный райский остров. У каждого игрока своя легенда, которой нужно придерживаться, иначе с поезда придется сойти. Все это выглядит не только неоригинально, но еще и крайне любительски и почти самопально, как парики, которые носят персонажи для пущего изменения своих «идентичностей».
Кадр из фильма «Солнечный экспресс»
На показ этой вещи в небольшой роттердамский кинотеатр пришел чудом бежавший в прошлом году из Ирана режиссер-диссидент Мохаммад Расулоф, чей фильм «Семя священного инжира» (The Seed of the Sacred Fig), награжденный призом жюри в Каннах и номинированный на «Оскара», занимает пока третью строчку в голосовании зрителей. Главный герой почти трехчасовой драмы — госслужащий, назначенный судебным инспектором аккурат во время разгула молодежных протестов, вызванных смертью неправильно носившей хиджаб Махсы Жины Амини. Драма, происходящая прямо сейчас в масштабах целой страны, в картине разыгрывается на микроуровне одной семьи, где точно такой же расклад: отец-тиран, неожиданно отказывающиеся повиноваться ему дети (важно, что это именно дочери), и преданная, лояльная, терпеливая мать, которая не может не встать на сторону дочерей. Расулоф убедителен и в аллегорической, и в реалистической ипостаси своего портрета сегодняшнего Ирана: в этот фильм-синекдоху вплетены реальные, снятые на айфоны кадры кровавых разгонов и избиений и старая, ныне находящаяся под запретом, иранская песня о красоте женских волос.
Кадр из фильма «Семя священного инжира»
С Ираном связана и диковинная абсурдистская драма «Универсальный язык» (Une Langue Universelle), удостоенная приза каннского «Двухнедельника режиссеров», а в Роттердаме попавшая в программу «Гавань». Рожденное воображением канадского режиссера Мэттью Ранкина, это изысканно стилизованное, как будто «мультипликационное» кино не может не рождать ассоциации с тем, что делает Уэс Андерсон, но столь же очевидна и уникальность авторского почерка молодого канадца. Действие разворачивается в Виннипеге, где почему-то все говорят на фарси, как в Иране, и где персонаж по имени Массуд давно заменил альтер эго режиссера Мэттью (без его ведома).
В интригующем дебюте под амбициозным названием «XX век» Ранкин изощренно демонизировал новейшую историю Канады, в новом фильме он взялся за ее настоящее: в правильной канадской реальности ему явно ужасно скучно.
Кадр из фильма «Универсальный язык»
Один из лучших фильмов программы «Гавань» — «Счастливые праздники» (Happy Holidays) палестинского режиссера Скандера Копти, чей предыдущий фильм «Аджами» был номинирован на «Оскара». В прошлом году его новая картина справедливо удостоилась приза за лучший сценарий венецианского конкурса «Горизонты» — это и вправду настоящий кинороман, предъявляющий широкую панораму жизни в Израиле, причем с точек зрения сразу двух семей — арабской и еврейской, вполне себе состоятельных и успешных. Арабские герои фильма вроде бы абсолютно вписаны в израильскую жизнь, свободно говорят на двух языках, имеют собственный бизнес, окончили университеты, работают врачами или в детском саду — на их примерах фильм обнажает абсолютную несовместимость менталитетов двух живущих бок о бок народов. И пытается понять, возможно ли будет когда-нибудь эту несовместимость хоть как-нибудь сгладить.
Один из персонажей этой разделенной на главы истории скоро станет отцом внебрачного ребенка от его романа с еврейской женщиной, но сама «идея» этого ребенка — полуараба-полуеврея — кажется невыносимой, чудовищной, влекущей за собой миллион проблем для обеих сторон. Сестра этого персонажа влюблена в интеллигентного арабского врача, вроде бы абсолютно «современных взглядов», но тому попадается на глаза медицинская карта будущей невесты, из которой следует, что во время учебы в университете у нее уже были отношения с мужчинами. «Теперь я даже не могу смотреть в твою сторону», — честно признается страдающий молодой доктор.
Остается либо делать вид, что вокруг одни «счастливые праздники», либо идти стенка на стенку — но этот фильм касается исключительно «мирного» материала.
Кадр из фильма «Счастливые праздники»
Показанная в программе «В центре внимания» после каннской «Недели критики» бельгийская «Джули молчит» (Julie zwijgt) дебютанта Леонардо Ван Дейла (среди продюсеров — братья Дарденны и Флориан Зеллер) — минималистская драма о таком распространенном в мире спорта явлении, как харассмент со стороны тренера. Талантливая юная теннисистка Джули потрясена самоубийством подруги по клубу, но, как честно указано в названии, молчит. В принципе она будет молчать до конца фильма — это кино не из тех, где все проговаривается словами, часто в сопровождении слюней и соплей. Ничего этого в фильме нет, но по каким-то минимальным жестам зрителю становится ясно, что Джули сильно переживает не просто так: тренер оказывал на нее как минимум психологическое воздействие. Ясно без слов и то, что она справится, ведь у нее в отличие от многих других настоящий спортивный талант и внутренний стержень.
Кадр из фильма «Джули молчит»
Это кино не из тех, где все проговаривается словами, часто в сопровождении слюней и соплей.
Самым ожидаемым фильмом программы «В центре внимания» был, без сомнения, номинированный на восемь «Оскаров», в том числе в самых главных категориях, фильм Джеймса Мэнголда «Никому не известный» (A Complete Unknown), посвященный молодым годам великого поэта и музыканта Боба Дилана — единственного музыканта, удостоенного Нобелевской премии (на церемонию которой он, разумеется, не явился). Тимоти Шаламе в, кажется, лучшей роли своей молодой жизни, которой он мостит себе дорогу либо в вечность, либо к окончательному культу своей личности (что одно и то же), играет Дилана со стопроцентным вживанием в образ (как умеют только лучшие американские актеры) — как человека, несмотря на молодость, знающего себе цену и не испытывающего пиетета даже по отношению к тем, кем он искренне восхищается.
Фильм начинается со сцены, в котором увенчанный грязным рюкзаком 20-летний Бобби является в больницу, где лежит его идол, фолк-певец Вуди Гатри, чтобы спеть посвященную ему отличную песню. С этого момента начинается один непрекращающийся взлет вверх, но Дилан не просто отказывается почивать на лаврах — как не всякий большой художник, он отказывается от самоповторов: даже исполнение хитов перед жаждущей их услышать аудиторией становится для него чем-то недопустимым.
Лучший эпизод фильма — тот, в котором Дилан безжалостно громит прославивший его некогда фолк-фестиваль и сам формат фолка, который он уже перерос, оглушая любителей авторской песни электрогитарами. Это и провал, и триумф в один и тот же момент. Публика не доросла, она не желает этого слышать. Но настоящему рокеру Дилану в этот момент истины плевать и на публику, и на фестиваль, и на своего старшего друга, фолк-сингера Пита Сигера (прекрасный Эдвард Нортон), по отношению к которому этот поступок выглядит чистым предательством. Публика когда-нибудь дорастет — и, как сообщает финальный титр, она доросла довольно быстро. Это именно то, что отличает Дилана от тех, кто готов на любое предательство, но, увы, не родился гением. Сначала родитесь Диланом (точнее, Циммерманом) с талантом, не вмещающимся в худенькое лохматое существо, а потом переступайте через любовь и дружбу.
Кадр из фильма «Боб Дилан: никому не известный»
