М.: «Фантом Пресс», 2020. Перевод со шведского Р. Косынкина
Долгожданное новое издание главного романа шведского писателя Микаэля Ниеми: суммарный тираж в одной только Швеции составляет около миллиона экземпляров –– книгу прочел примерно каждый десятый житель этой страны. «Популярная музыка из Виттулы» –– история двух мальчиков, Матти и Нииле, живущих в деревне на севере Скандинавии. Виттулаянкка, она же Виттула, она же Сучье Болото, напоминает, с одной стороны, позабытый всеми мыслимыми богами уголок, прыщик мироздания, мушиный натоптыш на карте, а с другой, жизнь там бьет не ключом даже, а взбесившимся гейзером. Дело происходит в 1960-е, и с мальчишками, помимо всего прочего, случается рок-н-ролл. Их взросление — точнее, постижение жизни –– развивается по принципу гармонии элвисовых песен, когда все вокруг внезапно взрывается звуком и ритмом, ширится, полнится, становясь ярче и многозвучнее, и вот уже музыка заполняет тебя целиком, мир распахивается перед тобой во всей полноте, если даже его видимые пределы ограничены родной глухоманью.
М.: «Манн, Иванов и Фербер», 2020. Перевод с английского П. Кузнецовой
С одной стороны, роман было бы странно обойти вниманием (после выхода первого оригинального издания в 2019 году книгу только ленивый не объявил литературной сенсацией), а с другой, читать его –– и, как следствие, говорить о нем –– в определенной степени неловко. С позиции читателя, прозаический дебют американского поэта Оушена Вуонга –– один сплошной акт подглядывания, только смотришь ты не в щель в дверном проеме, не в замочную скважину, а будто бы в брешь в чужой черепной коробке. Эта в немалой степени автобиографическая книга представляет собой развернутое письмо молодого американца вьетнамского происхождения, адресованное его малограмотной матери. Здесь смешивается все: прошлое-настоящее-будущее, ужасы и призраки Вьетнамской войны, домашнее и школьное насилие, всевозможные фобии и комплексы, твердолобая гомофобия и то ли стыдливая, то ли просто нескладная гомоэротика; бабушка страдает шизофренией, мама временами ведет себя как психопатка, ставшего родным человека губят опиоиды. Эта трехсотстраничная исповедь с элементами отповеди до такой степени начинена травмами, упоенностью страданием, попытками отрефлексировать каждое движение души, каждый хоть сколько-нибудь значительный (для главного героя) момент, простите, бытия, что эффект в конечном счете получается едва ли не комический. Боль, помноженная на несгибаемый серьез, который, в свою очередь, сдобрен (за)предельным вниманием рассказчика к собственной персоне, в сумме дают карикатуру, пародию на боль. Одна из десяти лучших книг 2019 года по мнению The Washington Post. Номинация на премию ПЕН/Фолкнер, лонг-лист Национальной книжной премии США.
М.: «Редакция Елены Шубиной», 2020
Проза Евгения Бабушкина предназначена для чтения вслух/про себя/по-порядку/с любого места. Хотя иногда она вроде и не проза –– поймает какой-нибудь ритм и давай им вертеть, рифмовать «красный» и «здравствуй» — как, например, в нестихотворении «Ampel (Светофор)», с которого начинается непоэма не о Берлине: именно «не о», потому что «о» намекало бы на «обзор», туристический или еще какой, а там просто Берлин, написанный как бы с нуля, без заранее расставленных точек опоры, приложения и невозврата. И так каждый раз, в каждом его тексте –– открывается мир, изобретается язык, возникает литература. Будто бы до ничего не было, а после ничего может не остаться, поэтому очень важно прямо сейчас, репетируя вечность, наречь имена всем скотам и птицам небесным, раскладушкам, кастрюлям и отдельно — маминому питону (мамин питон — почему бы и нет) и папиному магнитофону, потому что уже в следующей строчке папа умрет, а магнитофон пару страниц спустя сломается о чью-то голову. А так хоть слова останутся и то, что за ними стоит. То, что за ними стоит, отменяет время. Книга Бабушкина, в частности, об этом. Для этого.
М.: Corpus, 2020. Перевод с английского С. Кумыша
В своей единственной документальной книге лауреат Пулитцеровской премии Майкл Каннингем («Часы», «Снежная королева») рассказывает о Провинстауне — городе на самом конце мыса Кейп-Код, ближайшей к Европе точке Восточного побережья США. Отношения Каннингема с Провинстауном начались с неприятия. Впервые он приехал туда почти 40 лет назад по приглашению провинстаунского Центра изящных искусств, «где с октября по май небольшой группе писателей и художников предоставляются квартиры-студии, ежемесячные стипендии и безраздельное, непрерывное время для работы». Однако эта счастливая возможность совпала по времени с одним из самых серьезных писательских кризисов в жизни автора. Как результат, его раздражало в Провинстауне абсолютно все –– от безлюдности и географической удаленности, оторванности от мира до потусторонней, необузданной, противящейся описаниям красоты этого места. Так, бывает, мы поначалу отнекиваемся от людей, про которых, на самом деле, сразу же понимаем, что именно они уготованы нам судьбой. В итоге именно Провинстаун стал самой продолжительной в жизни Каннингема любовью, его местом на земле, прибежищем, домом на краю света. Провинстаун сформировал в нем чувство красоты, а провинстаунцы –– чувство юмора; писательский стиль Каннингема в определенном смысле стал отражением провинстаунского пейзажа, где от начала времен американской истории в идеальной пропорции состоят сиюминутное и вечное.
М.: «Синдбад», 2020. Перевод с английского С. Кумыша
Свой новый роман Энн Пэтчетт написала два раза –– в буквальном смысле: закончив первый черновик, она поняла, что книга никуда не годится, и, вернувшись к началу, рассказала историю заново. Призрак первой, неродившейся книги местами мелькает во второй, но это не особо сбивает с толку, если соблюдать одно важное условие, а именно –– читать «Голландский дом» не как околореалистический роман, где правда жизни просвечивает сквозь вымышленные обстоятельства, а как разросшуюся сказку братьев Гримм. Жили-были бедные богатые сиротки, и однажды злая мачеха отправила их в темный лес взрослой жизни. Пэтчетт сама не раз говорила, что изначально писала сказку, и это обстоятельство необходимо держать в голове, приступая к чтению, — тогда мотивация и некоторые поступки отдельных персонажей не будут вызывать лишних вопросов, а местами смещенные или же неоткалиброванные акценты –– препятствовать необходимому при полноценном чтении акту сотворчества: читателю, в конечном счете, предстоит самостоятельно разобраться, кто в этой сказке злодей. А поскольку, как и всякая хорошая книга, «Голландский дом» не предлагает, да и не предполагает готовых, окончательных трактовок, вполне может статься, что злодей, дорогой читатель, — это вы.
М.: «Ад Маргинем Пресс», Музей современного искусства «Гараж», 2020. Перевод с английского С. Кузнецовой
Оливия Лэнг — умная невротичка с повышенным чувством прекрасного. Если вам здесь послышалась ирония, скорее всего, вы не читали ее документальных книг «Одинокий город» (роман-эссе о созидательной силе одиночества) и «К реке» (роман-эссе о зависимости истории от ландшафта). Собственно, нон-фикшн и принес ей широкую международную узнаваемость. Новелла Crudo –– ее первая (и, спойлер: удачная) попытка художественной литературы. В самом начале книги Лэнг пишет, что вымышленная главная героиня Кэти — это на самом деле очередное авторское «я». Да и вымысел здесь вписан в слишком уж реалистичный, хорошо знакомый фон: почти что наши дни, в Британии случился Brexit, в Америке случился Трамп, в мире случился 2017 год. Писательница Кэти выходит замуж и возвышенно страдает на фоне итальянских, английских и американских пейзажей, новостных сводок, твитов и гула собственных мыслей. Вот-вот начнется очередной конец света — ну, может не прямо сейчас, но минут через пять точно; или завтра; или? По большому счету, эта книга — о взаимоотношениях человека со временем –– не абстрактным потоком, не прошлым и будущим, которые на поверку — лишь соринка в бесконечности, — а самым что ни на есть настоящим временем, тем, что происходит прямо сейчас и прямо с тобой.
М.: «Альпина нон-фикшн», 2020. Перевод с английского А. Дьяконовой
Рыбы — они как совы; в смысле, не то, чем кажутся. Прежде всего, как пишет автор еще в предисловии, «нет единого способа быть рыбой» — в мире их насчитывается около 30 тыс. видов, а общее число превышает триллионы (только в США в домашних аквариумах живет больше миллиарда разнообразных особей). По большей части, рыбы для нас — что-то вроде съедобных пришельцев, тогда как на самом деле пришельцы –– это мы. Рыбы были здесь задолго до нас, а мы вторглись в привычный им мир и пытаемся устанавливать в нем свои законы. В своей книге британский морской биолог, писательница и ведущая подкаста Earth Unscrewed Хелен Скейлс рассказывает о происхождении и разнообразии рыб, доказывает их существование (это не фигура речи: ее однажды натурально спросили, правда ли, что рыбы существуют), делится историями из жизни ихтиологов — от забавных до обескураживающих и откровенно жутких. «О чем молчат рыбы» дарит живое, почти физическое ощущение подводного мира: книга-погружение — вот что это на самом деле.
М.: «КоЛибри», «Азбука-Аттикус», 2020. Перевод с английского И. Никитиной
Одна вещь, которую нужно знать об этой книге: Джессика Фокс — это Анна из «Дневника книготорговца» Шона Байтелла (собственно, благодаря ей он и начал в свое время вести дневник), который в «Трех вещах…» фигурирует под именем Юан. Джессика жила в Лос-Анджелесе, была начинающим, но уже достигшим определенных успехов кинорежиссером, а также работала в NASA над программой по обмену знаниями — то есть вела жизнь, о какой большинство людей может лишь мечтать. Но однажды она решила все бросить (хотя бы на время), улететь в Шотландию и устроиться работать в уигтаунский книжный The Bookshop, который более-менее случайно выпал ей в поисковике. Автобиографический роман Фокс –– история любви одновременно к человеку и к месту (городу, улице, магазину); ее книга –– о том, что природа этих чувств, если разобраться, неделима; что каждый из нас в своей сердцевине, сути, в своем неподдельном, лучшем «я» –– сумма сбывшихся любовей.
М.: «Индивидуум», 2020. Перевод с английского С. Карпова
Это книга про техногенное будущее — не то чтобы страшное, скорее, пугающее своей непредсказуемостью, возможными последствиями. Точнее, невозможными, потому что просчитать их даже приблизительно нельзя: воображение буксует, а математика с физикой в каком-то смысле отменяют сами себя. Британская журналистка Дженни Климан написала о четырех главных направлениях, в которых развиваются современные технологии: секс, еда, рождение и смерть. Например, прямо сейчас в лаборатории на юге Калифорнии разрабатываются человекоподобные секс-роботы –– с прошитыми эмоциями, интеллектом и желаниями. Точные копии живых людей (кожа скрывает скелет), с которыми можно будет делать все что угодно. (Смотрите сериал «Мир Дикого Запада»? Так вот, он больше не фантастика.) Или мясо, выращенное in vitro. То есть настоящее мясо, произведенное без участия животных. Ни немыслимой траты ресурсов, ни убийств, поставленных на конвейер. Уже сейчас его можно если не заказать в ресторане, то как минимум продегустировать в одной из научных лабораторий все в той же Калифорнии. Или беременность без беременности, вообще без участия человеческой утробы — не суррогатное, а бестелесное материнство, биомешок (это, если что, тоже реальность, просто пока в таких выращивают ягнят). Пугает во всем этом не столько этическая или философская сторона вопроса — от чего отшатнется один, тому порадуется другой, — сколько тот факт, что технологии находятся в разработке, некоторые уже вовсю испытывают, последствия же по-прежнему за горизонтом познания.
М.: «Эксмо», 2020. Перевод с английского М. Нуянзиной
Человек № 1: «Глобального потепления не существует (как, кстати, и коронавируса, но сейчас не о нем). Я продолжу жить, как жил, и решать реальные проблемы». Человек № 2: «Глобальное потепление существует. Я продолжу жить, как жил, потому что процессы эти необратимы, да и я не сильный мира сего, не власть имущий (а по средним прикидкам так и вовсе неимущий)». Человек № 3: «Глобальное по… так, стоп, все, пора что-то делать. Вот только я не знаю, что». Новая книга американского писателя Джонатана Сафрана Фоера («Полная иллюминация», «Жутко громко и запредельно близко»), написанная на стыке проповеди и прямого руководства к действию, адресована и первым, и вторым, и третьим. Фоер говорит о двух самых насущных проблемах, стоящих перед населением Земли: упомянутых климатических изменениях и промышленном животноводстве, лежащем, если кто не знал, в корне проблемы. «Спасение планеты начинается с завтрака» –– не про теорию малых дел, а про новую реальность: помочь самим себе (не планете –– подзаголовок в этом смысле все же спекулятивный: планета, как сказал Джордж Карлин, прекрасно справится без нас –– как только мы все вымрем, она быстренько оклемается) мы можем, начав с простейших действий. И книга Фоера может стать в этом смысле хорошим подспорьем.
