«Раз, два, три, морская фигура, на месте замри». Весной этого года все происходящее чем-то напоминало игру «Море волнуется раз». Волновалось, правда, не море, а весь мир, но мы действительно замерли на несколько месяцев там, где оказались. Вместе с нами замерли дороги и парки, кафе и рестораны, театры и концертные залы. Привычная будничная суета сменилась самоизоляцией, прогулки по городу — редкими походами в ближайший магазин, а дорога до офиса — маршрутом из спальни на кухню и обратно. Мы просыпались в 8:50, чтобы в 9:00 начать первую встречу (конечно, в Zoom), бодрились, придумывая шутки про карантин, оставались на целый день в пижаме или наряжались как в последний раз, уставали от прямых в эфиров в инстаграме, но все равно включали их, разбирали гардеробы, домашние библиотеки, фотографии в телефоне, поднимали бокалы (и снова привет, Zoom), обещали себе устроить ретроспективу Бергмана, но гуглили любимый сериал. Где-то среди надежды и печали, ностальгии и грез о будущем без антисептиков и масок, среди работы и отдыха, грань между которыми будто потерли ластиком, нас то и дело настигали мысли о том, каким мы запомним это время. Вынужденную остановку, которая разъединила весь мир, тем самым неожиданно его объединив.
Попытки отразить момент приобрели самые разные формы. Кто-то (не без помощи соцсетей) запоминал новую реальность, фиксируя каждый шаг в автопортретах, кто-то строчил посты-монологи, кто-то обращался к искусству. Мы перечитывали «Декамерона» и «Чуму», старательно повторяли сюжеты знаменитых полотен, включали классику в диапазоне от Моцарта и Бетховена до Шопена и Дебюсси, проникались философией Джона Кейджа. А еще мы слушали тишину.
Слушал ее и пианист Риад Маммадов. Как и все, он оказался в новых обстоятельствах. Для музыкантов весной они значили отмену гастролей и концертов: вместо перемены мест — условные четыре стены. Заданная временем рамка, а что уж с ней делать, каждый решал сам. Для Маммадова итогом месяцев взаперти стала виниловая пластинка «You are an Island» с двумя фортепианными пьесами на одной стороне и одной эмбиент-композицией на другой. Что-то вроде дневника настроений, мыслей и чувств, когда внутреннее сплетается в тесный клубок с внешним.
Мир, оставшийся за дверью, на время хоть и стал другим, но никуда не делся. Гул пробок с их нетерпеливыми гудками сменился едва слышным шумом редко проезжающих машин, птицы на рассвете стали петь громче (по крайней мере, так нам казалось), а закаты и вовсе заменили кино и музеи. Мы начали замечать, как отчетливо дома тикают на стене часы, как поэтично скрипит паркет, и поняли, что окружившая нас тишина совсем не враждебна.
Несколько повторяющихся разломанных аккордов в начале композиции Aurora чем-то похожи на эти странные, неотличимые друг от друга дни. Но стоит немного приглядеться, и становится ясно, что слишком много было разных оттенков, чтобы припечатать их штампом одинаковости. Эта пьеса впускает нас в мир музыканта как он есть, обнажая чувства и стремительно сокращая дистанцию между композитором и его слушателями. То и дело поскрипывающий стул — такая же ее часть, как сами ноты, а чуть расстроенный инструмент — тоже примета времени, ведь мы не в концертном зале и не в студии, мы — дома.
Кто она, Аврора? Богиня утренней зари, которая приносит свет, или просто первый луч, осторожно пробивающийся в комнату сквозь шторы, а потом все увереннее скользящий по стене? Какими красками в это время играло небо, много ли было облаков, оставался ли в тот предрассветный час асфальт сухим или шел майский дождь? Порой ночью мы замечаем то, мимо чего легко пробежим днем, говорим о том, о чем обычно молчим, ведь выразительна сама тишина, как и музыка, решившая ее нарушить. До какой сути она стремится добраться, к каким смыслам влечет, остается задуматься нам, открывшим с ее помощью дверь в квартиру музыканта.
Для кого-то вынужденная остановка оказалась временем раздумий, для кого-то — сомнений. Работы стало меньше или работы стало больше. Выводы получились разными. Дни, впрочем, действительно напоминают аккорды и клавиши фортепиано. Вот они все перед нами, успевай нажимать, чтобы звучала музыка.
