Диана Джанелли — о «скучных» бриллиантах и ювелирах в шахтах

Смелой, ответственной — старалась быть достойной дочерью своего отца. Он был предпринимателем, руководил в Тбилиси крупной фирмой по производству одежды «Диана». Я его первый и любимый ребенок. Росла домашней, но в меру своенравной девочкой в традиционной семье с кавказскими и еврейскими корнями. Наш дом и двор были большой многонациональной семьей, в которой были армяне, курды, грузины. Двери не закрывались, все постоянно ходили друг к другу пить кофе. Когда я закончила первый класс в 1992 году, началась гражданская война. До сих пор вздрагиваю при звуке салютов и вертолетов.

Абсолютно. Я всегда стремилась порадовать его, и очень многим ему обязана. Благодаря ему мы сумели быстро перебраться в Москву, когда началась полномасштабная война, оставив в Тбилиси все: папину фабрику, недвижимость. Мы за пару часов собрали чемоданы. В самолете было как в маршрутке: я сидела возле люка на коробке из-под телевизора… В Москве я окончила школу экстерном в 14 лет и поступила в РГХПУ им. С.Г. Строганова. Но папа мне там учиться не разрешил: все были намного старше, да и слишком богемной была атмосфера. И он привел меня в Текстильный институт неподалеку от дома. Там я случайно выбрала профессию художника-стилиста ювелирных изделий.

Я вам больше скажу. Когда я закончила учебу, папа отправил мои эскизы на Московский ювелирный завод — и меня взяли туда на работу. Компания принадлежала израильскому бизнесмену Льву Леваеву, меня приняли как свою: выделили кабинет, служебную машину, дали в подчинение четвертый экспериментальный участок, а это более 35 мастеров. Мне, 20-летней. Как главный художник я должна была дорабатывать уже запущенные в производство коллекции, каждый месяц запускать новые модели и работать с клиентами. Все было как в прекрасном сне.

Нисколько. Если бы у меня возникло это чувство, все бы посыпалось. Так что возраст сыграл свою роль: никакого осознания ответственности, зато много творчества и свободы. Я поняла, что в ювелирном деле возможно все, главное — найти хорошие головы и умелые руки. И таких на Московском ювелирном заводе было множество. Я училась у этих мастеров, искала и находила с ними общий язык. Но вместе с тем понимала, что это завод, предприятие, работающее по еще советской системе с соответствующей оплатой труда, что продукция МЮЗ — это массмаркет, а я, как художник, этого совсем не хотела, я предпочла сложный дизайн, нестандартные, немассовые украшения.

Я провела там шесть плодотворных лет, увидела, как мои идеи реализуются. Я была необыкновенно счастлива, когда однажды в метро увидела женщину в серьгах МЮЗ по моему дизайну.

Было много полезного. От завода меня отправили на курсы 3D-моделирования — в институте мы этого еще не изучали, только делали ручные эскизы во всех проекциях, что занимало массу времени. От МЮЗ я впервые поехала на выставки в Виченцу и Базель. И вот там у меня началась любовь с камнем.

В институте на уроках геммологии я скучала, не понимая, зачем все это. Главное — дизайн. При чем тут камни? Нас учили, что идея первична, — и для художника это правильно. И вот я увидела красоту цветных камней — в изделиях МЮЗ стояли главным образом бриллианты, и клиенты были заточены под них. А мне они всегда были скучны, это чистый маркетинг, который формирует цену, договоренность больших компаний. Да, бриллиант красивый, а алмаз — самый твердый минерал. Но ведь яшма тоже прекрасна.

От момента, когда я ушла из МЮЗ и начала что-то делать для клиентов, до появления моего бренда прошло полтора-два года. Я ничего не знала про пиар, коммуникации и светскую жизнь — просто листала глянцевые журналы и смотрела фотографии красивых девушек. Потом сделала три коллекции, подписала их своей эффектной фамилией и стала рассылать сообщения журналистам и «правильным», с моей точки зрения, людям, мол, я ювелир, сделала украшения, хочу вам показать.

Удивительно, но люди откликались, мы встречались в «Симачеве», куда я приходила со своими коробочками, показывала и рассказывала. А дальше, как по волшебству, про меня и мои украшения начали писать, говорить. После первых публикаций появились покупатели — в шоурум на Рочдельской приходили клиенты. И снова все происходило как в прекрасном сне — легко и красиво.

Начались коллаборации с Фондом Натальи Водяновой, с Анжеликой Тиманиной придумали броши-ордена. Вместе с Еленой Спириной сделали кольца с черепами, и эти концептуально-готические украшения стали самыми продаваемыми за всю историю моего бренда — их продали несколько тысяч.

И вот уже мои украшения представлены в «Березке» Анастасии Рябцовой, где свою первую покупку Dzhanelli совершила Ксения Собчак. А совсем скоро мне позвонили из ЦУМа, и вот мы уже на вечеринке фотографируемся с Аллой Вербер, а мои изделия лежат в витринах самого модного департмент-стора страны.

То, что мое дело превратилось в бизнес, я считаю чистой случайностью. Я совсем не бизнесвумен, не умею строить бизнес-планы, работать с таблицами и цифрами. Честно, никогда не исповедовала подход «продастся — не продастся». Все делаю интуитивно. И это привело меня в ту точку, где я сейчас нахожусь. Лишь недавно у меня в команде появились люди, отвечающие за финансы и операционную деятельность.

Да, и цифры красноречиво об этом говорят. Восемь лет мы сидели в маленьком шоуруме на Трехгорной мануфактуре с крошечным прилавком, а теперь у нас бутик в центре Москвы с большими витринами. Мы начинали впятером: две девочки-помощницы, они и сегодня со мной, и три человека на производстве. А сегодня руками работают 30 человек, а весь штат, включая товароведов, продавцов, отдел продаж, фотографа — около 60 человек.

Раньше в месяц мы делали 15 изделий — теперь более 100, годовые объемы тоже выросли. Производство, конечно, не успевает за спросом, но я не переживаю по этому поводу — радуюсь, что заказов больше, чем рук мастеров.

Их два, и оба в Москве: одно занимается золотом, другое — серебром. Мне все говорят: посмотри на Гонконг, Таиланд и вообще на Азию. Да, я вижу, что соотношение цены и качества работы там намного привлекательнее, но отправлять туда заказы, скажем, на закрепку камней и не быть включенной в производственный процесс мне страшно.

От 15 тыс. руб. за изделие. Это может быть кольцо, кулон, брошь из серебра, эмали, фианитов. Интересную оригинальную идею я предпочитаю воплощать в серебре с лабораторными камнями. И мне жаль, что многие считают драгметаллом только золото и платину, а серебро относят к разряду бижутерии. Это неверно и с точки зрения законодательства, а в плане восприятия и подавно. Кстати, 80% работ из хранилища Гохрана — это серебряные изделия.

Однажды я приехала в Париж показывать свои украшения байерам, и один из них сказал: «Все это прекрасно, но мы не знаем, что вы сделаете дальше, ваш дизайн непредсказуем». Мне отказали, а я искренне не понимала, как можно всю жизнь делать одно и то же, создавать вариации на одну и ту же тему, гнуть одну линию. Поэтому все мои коллекции объединяет то, что они не имеют ничего общего. Не вижу в этом никакого противоречия.

Ведь женщина не может все лето носить одни и те же серьги с кораллами и продолжать использовать их в следующем сезоне. Скорее всего, она их отложит, чтобы достать через пару лет, или отдаст дочери. Этими серьгами она уже показала себя, выразила свое настроение — наступило время для другого украшения. Мои клиенты — а это яркие, смелые, зарабатывающие женщины, нередко многодетные матери — чувствуют примерно то же. Украшения Dzhanelli и их покупатели — это все мои зеркала с многочисленными отражениями.

На частные запросы приходится примерно 70% общего объема. На стене перед моим рабочим столом висит доска с клиентскими заказами. Это совершенно разные вещи и идеи: кто-то идет от камня, кто-то от дизайна, кто-то хочет переделать старую вещь, часто приходят со своими камнями, еще чаще мы помогаем их подобрать — и в этом случае точно знаем, что это за камень, и полностью в нем уверены. Коллекции выпускаем, можно сказать, по остаточному принципу, если у мастеров остается время.

Очень много причин. Не каждый ювелир увидит красоту в камне, не каждый, кто увидел красоту в камне, увлечется геммологией, не каждый геммолог полезет в шахту, не каждый, кто полезет в шахту, увидит ее красоту. Для меня найденный минерал — первозданное творение природы, априори прекрасное. Процесс его формирования трудный, и рожденный в недрах кристалл часто выглядит некрасиво. На ум приходит сравнение с родами человека — не самым эстетически привлекательным процессом. Появление на свет любого минерала — редкое стечение обстоятельств, как и уникальная комбинация человеческих генов. Так что я не отделяю себя от природы: моя душа прошла некий путь, и камень тоже пережил определенные трансформации. Он состоит из химических элементов, как я из крови и плоти. Но у меня есть возможность услышать его и как переводчик рассказать то, о чем он хочет поведать миру. В шахте я всегда выключаю фонарь и молча стою, растворяясь в тишине и темноте. Меня в этот момент не существует.

И конечно, я очень ценю людей, которые там работают, старателей, для которых труд в тяжелейших условиях — единственный способ выжить. Мне грустно видеть, когда женщина-покупательница видит в драгоценном камне лишь способ показать, сколько у нее денег. На месторождениях я всегда молюсь: «Боже, дай мне возможность продавать камни только тем, кто способен разглядеть в них смысл и красоту».

Пока не была в Бирме и Афганистане, это опасно. Конечно, бывала на Урале, в Колумбии на месторождениях Музо и Коскуэс, в Африке на месторождении танзанитов, цаворитов, шпинелей-махенге, во Вьетнаме, где добывают самую красивую кобальтовую шпинель.

Кобальтовая шпинель цвета «электрик» весом семь каратов — ничего прекраснее среди синих камней я не видела. Хотя старый кашмирский сапфир Royal Blue весом 32 карата тоже был великолепен. Держала в руках 15-каратный негретый рубин и чистейший 30-каратный спессартин цвета фанты. Мечтаю заполучить себе в коллекцию жадеит империал — наконец оценила его красоту.

Раньше все было для забавы, теперь больше глубины, философии и понимания, для чего я все это делаю. Бренд вырос, стал зрелым, взрослым. Понимаю, что долгое время сама тормозила развитие компании своими страхами, неуверенностью, мыслями о том, что я недостойна и что она пока не доросла, что есть кто-то круче и серьезнее. Я с трудом делегирую полномочия, абсолютный контрол-фрик. Но постепенно учусь, и последний год работы над собой привел к хорошему результату.

Мне на три месяца пришлось уехать из России, и бренд нормально жил без меня. Представить не могла, что это так круто — предоставлять ответственность людям, возглавляющим то или иное подразделение. Сотрудники ее чувствуют и начинают работать еще продуктивнее. В конце концов я набралась смелости делать то, что я хочу, прислушиваясь только к себе. Последние две коллекции «Гедонизм» и «Маленькое вечное» я делала именно с таким чувством. И без оглядки на чужое мнение доверила представить образ этих украшений Лизе Лихачевой и Даниле Полякову — людям смелым, открытым, искренним, со своим мнением и видением мира.

Если мы пойдем в эти дебри, финал будет печальным. Я ищу во всем плюсы и нахожу там, даже где их нет. Все мы становимся сильнее, мудрее, более гибкими, готовыми что-то постоянно предпринимать и придумывать на лету.

Самое трудное в ювелирном деле — дороговизна материалов, бюрократия, отчетность перед государством. Для выполнения этой нетворческой работы приходится нанимать дополнительных людей и платить им зарплату вместо того, чтобы потратить бюджет на разработку коллекций, красивых пиар-историй и покупку редких камней. Чем свободнее будут творческие люди, тем больше они смогут дать своей стране, тем ярче будет гореть их созидательная искра.