Художница Лиза Бобкова — о важности слов в искусстве и жизни
Лиза Бобкова — высокая и хрупкая, с огромной копной кудрявых волос и по-петербургски сдержанной манерой говорить.Трудно поверить, что она мастерски управляется с металлическими скульптурами и задает на своих рисунках провокативные вопросы о желаниях. А еще вместе со своим партнером Игорем Маркиным управляет проектом ART4 и устроила целую ярмарку, чтобы молодые художники могли научиться лучше продавать свои работы. Последние годы она занимается не только российской, но и международной карьерой, а все ее произведения, какими бы разными они ни были, посвящены диалогу, который, оставаясь постоянным элементом искусства, неизменно проникает и в жизнь.
Когда мы в последний раз разговаривали — это было после вашего переезда из Петербурга в Москву и начала работы не только художником, но и галеристом, — вы сказали, что жизнь из поединка по кунг-фу превратилась в игру в шахматы, а что теперь?
Как будто теперь я стала роботом, у которого объем работы превышает его возможности, но каждый раз он справляется: будто под новые задачи вырастают новая рука и новые способности.
Какие важные три проекта у вас случились за этот год?
Так получается, что фокус активности сместился на Европу, но и в России случаются проекты, которыми я ужасно горжусь. В начале нынешнего года я подала заявку на лондонскую «Летнюю выставку» (Summer Exhibition.) Королевской академии художеств под кураторством Энн Кристофер со своими раскатанными вручную и расписанными от руки же листами фарфора. И поделила выставку, к примеру, с Ансельмом Кифером, Трейси Эмин, Вероникой Райан, Шоном Скалли. Выяснилось, что то, что я делаю, интересно и в России, и в Британии — умение общаться на профессиональном языке художника как будто оказывается международным языком. Следующим важным проектом стала прекраснейшая выставка Particolare в Вене под кураторством Марка-Оливье Валера, где я в 2021 году устанавливала свою большую 16-метровую скульптуру и уже наработала связи, завязала дружбу с художниками и кураторами. В этом году выставка шла параллельно ярмарке Viennacontemporary в прекрасном здании Kursalon с участием Алисии Кваде и Франсиса Алиса.
То есть получилось прямо соседство с большими именами.
Это был очень интересный урок, сравнимый с лакмусовой бумажкой. Для художника всегда огромная проверка — поставить себя рядом с работами художников, которые себя зарекомендовали на всех полях, от институционального до коммерческого. Кураторская группа выбрала мою работу Period of Oscillation 2016‒2024 («Период колебаний 2016‒2024»), со- стоящую из 79 алюминиевых прутков, прислоненных к стене в определенном ритме. Если вдруг эту работу захочет купить коллекционер, то каждый раз по условиям ее приобретения я буду приезжать и расставлять ее в нужном ритме — и только после моей смерти он получит экспликацию с правильной инструкцией и лекало. Я была рада, что кураторы выбрали именно эту работу — с такой красивой концептуальной составляющей.
А третий важный для меня проект — выставку «Скрытое» под кураторством Анны Журбы — можно сейчас увидеть в Петербурге, там моя работа «Память на пороге обнаруживаемости». Питер для меня родное место, где я прожила 17 лет. И этот период закончился драматично: я развелась, расторгла отношения с галереей и двинулась дальше. Поэтому для этой выставки я решила собрать свои старые работы, остатки мастерской, рассыпала песок, добавила обломок стены, лоток с краской, который я использовала там, противогаз, в котором травила бронзу. В конце августа у меня был день рождения, и я отправила туда все засушенные цветы.
Когда был день открытия, многие мне писали: «Лиза, ты по- чему выставила свалку? Почему ты не сделала новые работы? Это все старые работы». Я не понимала, как мне на них реагировать, а потом решила, что работа попала в точку, раз вызывает столько реакций. Вероятно, она напоминает о потере, уходе близкого им человека из их поля дружбы, общения.
Как вы думаете, что такое красота?
Это прежде всего добро. И это не добро отличника, отличницы, а добро, которое ты пытаешься произвести. Иногда неожиданное.
Кажется, что разговор — и со зрителем, и с миром вокруг — краеугольная тема вашего искусства. И жесты, и звуки, и слова присутствуют во всех работах.
Сейчас этого уже не слышно, но я страдаю заиканием с детства и всю жизнь пытаюсь выстроить с людьми диалог: выразиться вербально или невербально так, чтобы меня не просто услышали, а чтобы я смогла разговаривать. Поэтому я на протяжении всей жизни коллекционировала фразы из разговоров. Вот я, например, с кем-то разговариваю, с одним собеседником или в компании, и все время слежу за красивыми или важными оборотами речи, за тем, какие слова вызывают реакцию. Например, человек хочет сказать одну мысль, основную, но потом он случайно обронит слово — и его собеседник отреагирует только на это слово, потому что оно послужило триггером в его практике, в его жизни или еще в чем-то.
Диалог — это очень значимая тема, которую я проживаю изо дня в день. И в своем искусстве я поняла, что просто не могу отделить эту тему от своей работы, от своей практики. Я помещала найденные фразы или сообщения из чата, которые я прочитывала, на рисунки в виде звуковой волны, которая соответствовала прочтению этих фраз, как бы заставляя их жить. Даже тема той работы, которую я сделала в Питере сейчас, на выставке «Скрытое», тоже, получается, случилась как диалог между мной и всеми людьми, которые мне близки, которые еще живут в Петербурге и пришли на нашу выставку. То есть они вошли в отношения с работой.
В какой-то момент своей уже взрослой жизни я смотрела безумное количество интервью успешных художников и думала: «Боже, в чем же их успех?» Талант — это его десятая часть. Но главное, что все они умеют окружить себя людьми, а это значит, что они умеют общаться. Они умеют выстроить отношения с каждым человеком вокруг себя. Я, может быть, еще не умею этим пользоваться полностью, но уверена, что успешные художники — профессионалы не только в поле истории искусств или производства вещей технически, но еще и в общении.
Я помню, что у вас даже была работа с чтением писем.
Да, эта работа называлась «Единственной возможностью спастись от исчезновения становится переход в другого человека». После академического образования я не понимала, почему люди не реагируют на мои работы — мне был важен момент общения, и я искала, как получить отклик, потому что лично для меня он был важен. И я начала в соцсетях спрашивать людей о чем-то или какие-то публиковать пучки информации, на которые они могут отреагировать. Оказалось, что многим интересно со мной общаться. Так это выросло в два больших проекта с письмами — в них приняли участие люди, с которыми я общалась какое-то время или которые были подписаны на мои соцсети, которые знали меня и мне доверяли. Это был прямо момент чуда, и я безумно благодарна всем участникам.
Мне кажется, вы сейчас стали куда больше говорить в социальных сетях!
Думаю, сказывается тот факт, что я постоянно переезжаю и теряю общение. Потому что, когда я жила в Петербурге, все было иначе. Плюс петербуржцы сложно идут на новый контакт, даже на открытии выставок. А в Москве на одном вернисаже знакомишься со всеми, и это очень интересно.
Легко ли вам расставаться с людьми? Часто думаю, что к 30 годам это становится главным навыком, который мы еще не усвоили, а он оказывается нужен все чаще. И мало кто с этим справляется достойно.
Да, это всегда сложно. Это всегда как будто бы с тебя в зависимости от глубины общения или дружбы сдирают кожу. У меня была выставка в 2021 году в галерее Iragui, с розовым песком, которого я покрасила тонну, и галеристы предложили его продавать. Но я решила выбросить, и сотрудники галереи вывезли его на утилизацию со слезами на глазах. Это был тоже мой жест про то, что неважно, сколько ты физических и душевных сил вложил в отношения — даже с песком, с ним иногда приходится расставаться. Ты должен уметь отпускать.
Изменились ли как-то ваши отношения с деньгами, когда вы стали успешным художником?
Изменились. Я раньше была такой как бы бессребреницей, думала, что продавать работы — это стыдно, участвовать в коммерческих выставках — это стыдно. А потом, когда я вложила очень много труда в травление бронзы, то подумала, что не иметь необходимости подрабатывать параллельно — это здорово. А потом — поехать в путешествие, увидеть что-то новое, познакомиться с новыми людьми. Это хорошо. И из той же позиции я придумала ярмарку «Тупик», чтобы помочь художникам, которые не очень умеют продавать свои работы.
Сложность разговора о деньгах — это проблема отечественных художников?
Диалог о деньгах сложный для любых художников вне зависимости от региона их проживания. Этому, к сожалению, в большинстве случаев не учат. Но, например, в Британии и Австрии у меня не было вообще сложностей такого рода, потому что в галереях есть годами разработанные юридические договоры о сотрудничестве, где прописано все. И когда ты заключаешь договор на участие в выставке, то оказывается, что все здесь четко зафиксировано: в какой срок работы должны быть готовы, кто оформляет доставку, кто за что ответственен. Часто художники, будем честными, ленятся прочитать договор, разобраться, что за форс-мажорные обстоятельства упомянуты в нем, что за исключительные права. Нужно учиться этому и не давать себя обманывать.
Случился ли у вас за последний год какой-нибудь очень важный для вас диалог с куратором или коллекционером?
У меня каждый день случаются такие диалоги. Их значимая часть проходит с Игорем Маркиным. Мой бэкграунд художника-бессребреника и его бэкграунд профессионального бизнесмена вступают в очень полезные для меня диалоги, которые влияют на то, как я стала думать о своих работах, об отношениях с коллекционерами.
У художников есть такая традиция — до последнего не рассказывать о готовящейся выставке, о своих идеях, чтобы их не украли. А у бизнесменов — наоборот. Для того чтобы понять, интересен ли рынку тот или иной проект или даже художник, они все обсуждают друг с другом. Это такие профессиональные хорошие, добрые и полезные сплетни, которые приводят к решению и пониманию ценности.
Стали ли вы с этой открытостью менее строги к себе как художник и как человек?
Конечно! Когда я жила в Питере, то была суперстрога к себе.
Но я рада, что какая-то правильная основа осталась во мне спустя годы. Я все-таки очень скрупулезный художник, очень внимательный, и я понимаю свою ответственность в каждом проекте.
Если ты хочешь вступить в отношения с кем-то — с галереей, куратором, коллекционерами, — то нужно взаимное уважение. Некоторые художники пропагандируют образ легкого, бесшабашного, безответственного человека, но по факту это, скорее всего, останется все-таки только образом. Выставки — будь то в музеях или галереях — требуют от тебя собранности. Я знаю, я была и галеристом, и куратором, пообщалась со всеми сторонами, и никто не будет с тобой нянчиться, за тебя делать твою работу, как бы ты талантлив ни был.
Ваша роль галериста и участника ярмарок как-то изменила вашу практику и мировоззрение?
Я работаю с теми художниками, с которыми много общаюсь.
Мне интересно проследить всю линейку работ, предысторию. Как, например, с Димой Филипповым: я помогла организовать его выставку, и она оказалась очень успешной — но в том числе и потому, что мы с ним дружим с 2017 года, мы говорим на одном языке, и поэтому легче всем остальным рассказывать о его работах.
Получается, искусство — это всегда игра вдолгую?
Конечно, это образ жизни. Этому можно научиться, где-то в специальной институции или самому, но легко отделаться не получится.