Дальше — тишина. Писатель Сергей Кумыш — о зависимости от времени
«За мной приехала машина. Запираю чемодан, засовываю паспорт в карман, сажусь на заднее сиденье. Улицы забиты, перед тоннелем Холланда долго ждем, когда удастся проскользнуть внутрь. Принимаюсь размышлять о руках Пэта Сейджака». Несколько лет назад, впервые прочитав эти ни к чему, казалось бы, не обязывающие строки из докуромана Патти Смит «Поезд М», я испытал замешательство и стыд, потому что внезапно увидел на заднем сиденье такси, стоящего в пробке, не Патти, а себя. Размышлял ли я о руках Пэта Сейджака или, раз уж на то пошло, вообще о чем бы то ни было? Нет. В этой читательской галлюцинации я, уткнувшись в телефон, листал ленту фейсбука.
«Поезд М» написан на стыке исповеди и травелога. Эта книга населена призраками и, как абстрактная (вроде бы) мозаика, сложена из фрагментов путешествий, рабочих поездок, случайных вылазок в город, знакомый со времен то ли ранней юности, то ли позднего детства, — дойти до соседней кофейни, заглянуть в книжный, что в паре кварталов, а потом, вернувшись к своему крыльцу, стряхнуть с ботинок налипший снег. Но также «Поезд М» — о молчании гостиничных номеров, о капсульной тишине самолетов, о внутреннем безмолвии путника, пассажира, пешехода; о том, что если хотя бы иногда утихомиривать поток собственных мыслей, слов и запросов и время от времени давать окружающему миру возможность ответной реплики, научиться дожидаться ответа, однажды он действительно с тобой заговорит. Тогда путешествием могут стать и те несколько секунд, пока ты, в ожидании зеленого сигнала светофора, медлишь на перекрестке.
Дочитав книгу, я еще какое-то время в ней жил. А потом — наверное, несколько дней спустя — удалил из телефона фейсбук (а заодно инстаграм и приложение «Почта»). Прозвучит заезженно и пошло — и тем не менее: жизнь изменилась в одночасье.
Искусство не выходить из комнаты
Незадолго до начала пандемии коронавируса одной из главных тем для околоинтеллектуального трепа о сегодняшнем понимании dolce vita было время — оно, мол, главный ресурс, определяющий подлинную степень богатства, бла-бла-бла. Потом случился локдаун и, если следовать заданной логике, все сказочно разбогатели. Но не тут-то было.
Первым делом быстренько выяснилось, что свободное время в той или иной степени было вообще у всех и до коронавируса. Например, в вагоне метро какая-нибудь девушка листала фотографии с чужих вечеринок, какой-нибудь мужчина внимательно читал новости страны, о существовании которой узнал несколько минут назад, а кто-то и вовсе составлял на экране смартфона прямые линии из цветных кружочков. Всем этим можно заниматься только в одном случае — если тебе ну совершенно нечем заняться. Убивать время человек начинает от его, времени, переизбытка. За те же три месяца поездок в метро можно пройти базовый курс французского. Или освоить простейшие навыки медитации (позу лотоса для этого принимать не обязательно, можно даже глаза не закрывать). Как сказала однажды Энн Пэтчетт уже не молодому, но по-прежнему начинающему автору, который сетовал на нехватку времени для писательства: «Если у вас появится любовница, время вы найдете». Короче, свободное время было у всех и до коронавируса. И вот в период карантина его стало особенно много. Задайте вопрос лично себе: как вы им распорядились?
Рассуждая о том, повлияла ли на его жизнь пандемия, американский писатель и тревел-журналист Пико Айер честно признается: «По большому счету нет». «Но как же, — возражает ему автор и ведущий подкаста The Quarantine Tapes Пол Холденгребер, — вы ведь явно теперь, как и все, постоянно смотрите-читаете новости, и хотя бы одно это не может не вмешиваться в распорядок». Но Пико Айер, проработавший 37 лет в СМИ, уже давно взял за правило не тратить на чтение и просмотр новостей больше двух минут в сутки. Все, что сверх, — переизбыток. «Если я захочу подробнее узнать о том, что происходит с людьми вокруг, перечитаю "Макбета". Источник надежный, информация по-прежнему актуальна — можете сами проверить», — говорит писатель.
Самая известная книга Айера — «Искусство покоя». Основной посыл этого короткого (около 100 страниц) текста на первый взгляд может показаться парадоксальным: прежде чем отправляться в какие бы то ни было странствия, необходимо научиться сидеть дома или, возьмем немного шире, не сходить с места. Если ты собираешься в дорогу, исключительно чтобы сменить обстановку, в результате, скорее всего, ничего не сменишь. Даже если на недолгий срок нам все же удается переключиться, все равно в итоге мы возвращаемся к своим проблемам и демонам, с которыми так и не научились сосуществовать (и с которыми, скорее всего, не можем расстаться даже в пути). Как написал Иосиф Бродский, «человек приносит с собою тупик в любую точку света». Путешествие, по Пико Айеру, не бегство от, а возвращение в себя. Физические перемещения в этом смысле иногда могут помочь, но они не главное и не гарантируют результата.
Мир открывается тому, кто не пытается его присвоить. Время подчиняется тому, кто, не забывая о нем, перестает от него зависеть (убийство времени — одна из тяжелейших форм зависимости от времени). У истоков этого мировоззрения — все та же внутренняя тишина, из которой выросла книга Патти Смит.
Словоохотливый молчальник
На страницах «Искусства покоя» Пико Айер неоднократно обращается к опыту Томаса Мертона, американского поэта, духовного писателя, монаха-трапписта, прожившего около 25 лет в закрытом монастыре. Тот факт, что члены ордена траппистов подвизаются в молчании (впрочем, если я не ошибаюсь, не приносят соответствующего обета — разговор «по уважительной причине» все же не воспрещается), в определенном смысле способствовал развитию литературного дара Мертона: за неполные 54 года жизни он написал несколько десятков объемных сочинений на религиозную тематику, сборников стихов, а также оставил после себя сотни и сотни страниц дневников. Стоит еще добавить, что «Семиярусная гора» Томаса Мертона — самая читаемая в мире среди светской аудитории духовная автобиография после «Исповеди» Блаженного Августина.
Тишина в его книгах предстает едва ли не единственным непременным условием к существованию вообще, с той лишь оговоркой, что достичь ее непросто, а удержать еще сложнее. Прожив четверть века в монастыре, в условиях строгого орденского распорядка и жесточайшей самодисциплины, он, будучи уже немолодым человеком, попадает в больницу, где знакомится с юной медсестрой, в которую влюбляется до потери рассудка. Вот одна из дневниковых записей тех лет: «Мы поели сельди и ветчины (не слишком-то много еды!), пили вино, читали стихи, говорили о себе, но в основном занимались любовью, любовью, любовью — пять часов подряд».
После тишины
Все же Мертон остается тем, кем и был: одним из главных духовных писателей ХХ века, образцом для подражания (но не в том, что касается секса) вот уже трем поколениям траппистов — послушники изучают принципы монашеской жизни по его книгам как по учебникам.
Все эти примеры говорят о том, что внутренняя тишина, о необходимости которой все чаще и настойчивее пишут в последнее время, достижима. Правда, она не сделает вашу жизнь хоть сколько-нибудь легче, а ошибаться и падать будет гораздо больнее, чем раньше, до первых шагов. Но тишина вернет вам вашу жизнь, ваше время, ваш мир.
И как тут не вспомнить еще одного поэта — лауреата Нобелевской премии по литературе Боба Дилана и его недавний альбом Rough and Rowdy Ways. Я не буду переводить две открывающие первую песню строчки — они просты для понимания и одновременно слишком хрупки для перевода: Today and tomorrow and yesterday too // The flowers are dying like all things do. Эти строки — как объект — существуют во времени и при этом свидетельствуют о его упразднении. Весь альбом, на самом деле, ровно об одном. О том, что остается, когда опадает все остальное — даже тишина. Если прийти к внутренней тишине, если научиться ее удерживать, однажды ты сам станешь этой тишиной; превращаешься во все то, что когда-то любил и по-прежнему любишь. Растворишься в чистом, непредвзятом существовании.