Милош Бикович — о BadComedian, детстве в Белграде и девяностых

Читать в полной версии

Бесконечно можно делать три вещи: смотреть на воду, на огонь и пересказывать путь сербского бриллианта Милоша Биковича в российском кинематографе (непременно под заголовком «Серб и молод» и непременно с того, как лет шесть назад форма белогвардейского поручика из «Солнечного удара» Никиты Михалкова села на него как влитая — и понеслось). Мы осмелимся прервать этот тренд и обозначим главное: как Милош вошел в отечественное кино- и медиапространство «без брызг», так образцово он и плывет (не без заносов в спорные фильмы, конечно). За прошедшие два года Бикович отличился тем, что спродюсировал три фильма («Балканский рубеж», «Южный ветер» и «Отель "Белград"») и сыграл мажора Гришу в фильме Клима Шипенко «Холоп», самом кассовом в истории российского кинопроизводства. Плюс благодаря тепло встреченному фэнтези «Кома», снятому три года назад, но увидевшему прокат только сейчас, Бикович не сходит с афиш кинотеатров (где-то нервно закашляли Саша Петров и Евгений Цыганов).

Став в России своим, актер тем не менее продолжает жить в самолетах по маршруту «Белград-Москва». В феврале на Москву у Милоша был только один день. Мы встретились на его излете в одном из московских ресторанов, где с самого утра в режиме нон-стоп Бикович, меняя луки, давал часовые интервью то на камеру, то на диктофон, отчего к пяти вечера встретил нас более глубоким, чем обычно, взглядом. 

— Итак, «Холоп» собрал более 3 млрд рублей в прокате, побив рекорд «Движения вверх», и стал таким образом самым кассовым российским фильмом в истории. Вспомните момент, когда вы об этом узнали?

— Я немного раньше понял, что так случится: когда мы собрали 2,5 млрд рублей после трех недель проката. Вся съемочная группа очень боялась сглазить. Когда «Холоп» побил рекорд, я катался на сноуборде в Канацеи, в Италии, вместе с режиссером Климом Шипенко. Выпили с ним по победной рюмке коньяка. Никто не снимал «Холопа» с заявкой на кассовый прорыв — он пришел сам собой, как благословение.

Это означает, что российский кинематограф развивается, чему я безумно рад. «Холоп» побил рекорд «Движения вверх», а скоро кто-то побьет рекорд «Холопа». Мы же не на соревнованиях: все, кто двигает индустрию вперед, априори победители.

— Ни на миг у вас не возникало чувства, что снимаетесь в хите?

— Я думал, что снимаюсь в качественной смешной комедии. Только и всего.

— А могли и не сняться вовсе: Эдуарду Илояну, генеральному продюсеру компании Yellow, Black and White, пришлось уговаривать вас на роль Гриши. Не кажется ли, что вам недостает правильной профессиональной чуйки?

— Есть такое ощущение, и оно ужасает. Но вечно советоваться с Илояном, где сниматься, я тоже не могу. (Смеется.) Конечно, стараюсь выбирать проект по понятным критериям: толковый продюсер, толковый режиссер, толковый оператор, но главное — сценарий. Да, если бы я все-таки отказался от «Холопа», то совершил бы одну из самых больших ошибок. Но как обезопасить карьеру от глупых решений, я не знаю. Даже Аль Пачино отказался от «Звездных войн».

— Вы уже соглашались на роли, за которые стыдно?

— Конечно. Есть проекты, в которых я на этапе съемок понимал, что все получится не так, как я представлял изначально. Не то чтобы я жалею о них, но, оглядываясь назад, понимаю, что лучше бы отдохнул вместо съемок.

— Не уверена, входит ли в эту категорию фильм «За гранью реальности», из-за которого в июне разгорелся скандал: кинокомпания Kinodanz подала в суд на блогера Badcomedian.

— Да, я слышал, но не помню сути конфликта.

— Продюсеры подали иск на 1 млн рублей за нарушение авторских прав: мол, Бэд превысил лимит цитирования и использовал слишком много фрагментов фильма.

— Он же сделал это после выхода фильма?

— Конечно. Он всегда снимает обзоры после того, как кино выходит на DVD.

— Тогда не вижу логики в конфликте. Я думаю, что человек имеет право снимать любые обзоры. Это тоже часть культуры, часть кинорынка, разновидность критики, двигающая индустрию вперед. Badcomedian — жесткий, умелый критик. Никто не ожидает от него поглаживаний и похвалы. Я бы на него точно не обижался. Зачем раздувать скандал? Я люблю хорошую критику, люблю юмор. Не понимаю излишний негатив, но это явно не повод подавать в суд. Да, есть критики, которым решительно ничего не нравится, они только и делают, что ругают без остановки. Есть те, кто стал критиком, потому что не нашел себе места в искусстве. Но тут другой случай: Бэд как раз — человек искусства.

— А вы обзор смотрели?

— Смотрел, но не помню деталей. Точно помню, что смеялся. Мне очень нравится, как он разбирает фильмы. Послушайте, если ваше кино хорошее, не думаю, что один обзор может отвернуть аудиторию и лишить шанса на коммерческий успех.

— Прошлой весной случился еще один довольно громкий конфликт: Антон Долин негативно отозвался о вашем продюсерском проекте «Балканский рубеж», из-за чего ему пришлось уволиться из холдинга ВГТРК («Россия 24» обрушилась на Долина с осуждающим репортажем после негативного поста кинокритика о картине «Балканский рубеж». — «РБК Стиль»).

— Да, он высказался про «Балканский рубеж», но, насколько я знаю, фильм не досмотрел. При всем уважении, это не очень профессионально.

— Это было частное высказывание в фейсбуке, а не рецензия в СМИ.

— Конечно, он имеет право на частное мнение, только вопрос, чем он его обосновал, если не посмотрел кино до конца.

— Увидел большую долю максимализма: есть однозначное зло в виде НАТО и однозначное добро в виде русских.

— Разумеется. Такова жанровая конвенция. Не каждый жанр терпит релятивизацию. Все же смотрели «Терминатора» — давайте оправдаем Т-1000: у этого робота было тяжелое детство, он хотел быть хорошим истребителем, а получилось как всегда. Не катит? Дело в том, что мы можем его оправдать, только это уже будет не «Терминатор». В «Балканском рубеже» есть российская спецгруппа и ее подвиг, а есть враги. Это условия военной драмы: герои исполняют приказ, те, кто им препятствует, — антагонисты.

— И, наверное, сложно остаться либеральным, когда снимаешь фильм про то, как буквально недавно бомбили твой дом.

— Вообще, прежде чем релятивизировать фильм, стоит ознакомиться с историей войны в Косово. Я считаю, что есть категории людей, которых нельзя оправдывать. Например, террористы. Нельзя с ними вести переговоры. Нельзя размышлять, была ли у Гитлера психотравма. Да, Гитлер тоже человек, но есть точка невозврата, после которой никакие «но» не работают.

— Каким вы помните 1999 год?

— Мы в тот год не ходили в школу. Страх постепенно уходил, потому что бомбили не без разбора, но ты все равно не мог быть уверен, что по тебе не ударят. По некоторым данным, из 4 тыс. погибших около 3 тыс. были мирными жителями. Это у войск НАТО называлось «collateral» — погрешность. Помню, когда бомба упала рядом с нашим домом. Тряслись окна, мы прятались в бомбоубежище. Потом, конечно, я отказывался прятаться. Помню, как играли в футбол и начиналась воздушная тревога. Все девяностые прошли в военных конфликтах. Была, естественно, дикая нищета, дефолт, пустые полки магазинов, нечего есть. Благо, человеческая солидарность и взаимопомощь вышли на первый план.

— С одной стороны, были военные девяностые, но с другой — еще и криминальные. О чем, собственно, ваш следующий проект — драма «Южный ветер». Вы как-то говорили, что это должен быть балканский «Форсаж». На деле получился балканский «Бумер». Почему?

— Потому что денег на «Форсаж», на разбивание машин не было. Зато вышла крепкая, гиперреалистичная драма, в которой чувствуется боль главного героя оттого, что он свернул не туда. Вместо того чтобы стать гонщиком, стал убийцей.

— Угонщиком.

— А потом убийцей. Нельзя войти в криминальный мир на полшага — там очень большая сила притяжения, криминал тебя поглощает. «Форсаж» манит, привлекает, а мы сняли так, чтобы зритель не соблазнился крутой историей. Отсюда много сцен насилия, убийства. Но в жизни все еще жестче.

— У вас есть личная история из 90-х? Момент, когда вы были ближе всего к криминальному миру?

— Сам я никогда не соприкасался с криминалом, наблюдал лишь со стороны. У меня был друг, который гонял на тачке без номеров, носил оружие, припугивал людей и сделал фальшивый значок «стоп», которым полицейские пользуются чтобы остановить трафик, — останавливал людей. Он покончил с собой в 16 лет. Из-за долгов. Зашел в туалет кафе и выстрелил себе в висок. Это уже был 2005 год. Но девяностые ведь не закончились с наступлением нулевых. Они тянутся до сих пор. Второго друга две девушки сбили насмерть: сели за руль под наркотой (тогда наркотики только-только стали доступными в Белграде). А в районе, где я жил, мальчика забили насмерть, потому что он отказался отдать новые кроссовки.

— Есть еще период, который коснулся вас, — разгар брежневской эпохи, поскольку вы сыграли Муслима Магомаева в сериале «Магомаев» (проект режиссеров Дмитрия Тюрина, снявшего «Триггер» с Максимом Матвеевым, и Романа Прыгунова. — «РБК Стиль»). Намеренного сходства с Магомаевым вы не добивались. Но как относитесь к нарочитой похожести в байопике, как, скажем, в «Высоцкий, спасибо, что живой»?

— Думаю, это большой риск. Надев маску, ты не можешь сыграть мимику персонажа, надо как-то по-актерски извернуться, найти другие способы и рычаги для выражения эмоций. Без таких экспериментов кинематограф стагнировал бы. Вот недавно вышел «Ирландец» Мартина Скорсезе, в котором Аль Пачино и Роберта Де Ниро омолодили. Ты знаешь, что это графика, что это не они. Кино ведь не про графику, не про стопроцентную доскональность, а про человеческую душу.

— Вы сразу с режиссерами решили, что грима не будет?

— Мне сразу сказали, что я похож. Я против даже минимальной коррекции лица — в постпродакшн ли или на афишах. Ребята, вы выбрали меня, чтобы я рассказал историю Магомаева. Через свое творчество я говорю об его творчестве. Исключать кого-то из нас двоих из этой схемы нечестно. Иначе получится безлико.

— Что вам запомнилось из культуры советских 60-х?

— Она довольно похожа на культуру 60–70-х в Югославии. Тот же социалистический строй с теми же гражданскими ценностями, собственной модной музыкой, вообще не похожей на западную. Радмила Караклаич с «Така-така-та» была популярна и у вас. Я очень легко поймал этот дух.

— Может быть, вас тронули взаимоотношения людей той эпохи? Сериал ведь про красивую историю любви Муслима Магометовича с солисткой Большого театра Тамарой Синявской? Может, запомнился стиль? Магомаев был знатным модником.

— Одеваться, как было модно тогда, мне не очень хочется, но я понимаю, что мода циклична. Скоро мы все снимем джинсы с высокой посадкой из девяностых и наденем клеши из шестидесятых. Мне нравится, как люди общались друг с другом: мягко, уважительно. Но я сужу по сценарию — не могу отвечать за всю эпоху и утверждать, что так было со всеми и на всех социальных уровнях. Поэтому мне очень не нравится, когда говорят: «Вот раньше было лучше!» Мы живем в дико интересное время, мир, в частности благодаря технологиям, меняется каждые несколько лет — мы еле-еле за ним успеваем. Какая уж тут ностальгия?

— Пару слов об «Отеле "Белград»". Насколько я понимаю, это спин-офф сериала «Отель "Элеон"».

— Нет, это абсолютно самостоятельная киноистория про знакомых зрителям героев, чью линию не завершили в предыдущих проектах. Мы решили перевезти их в Белград и дорассказать историю.

— Вы решили усилить сербский колорит, дав роли обычным местным жителям?

— Да. Наш режиссер (Константин Статский, снявший «Мажора». — «РБК Стиль») собрал киношную деревню из настоящих деревенских жителей, чтобы было реалистично.

— Вы очень бойко начали продвигать сербские проекты в России. За два года уже две драмы и одна комедия. Будете наращивать обороты?

— Буду стараться балансировать. Три года назад я захотел стать неким культурным мостиком между нашими странами: не просто сниматься здесь как актер, но и делать кино самому и тут, и там. Кажется, получается.

— Самая странная реакция в Сербии на вашу популярность здесь?

— Некоторые считают, что я продвигаю русские империалистические ценности на Балканах.

— Что вы — проект Кремля?

— Типа того. Что мне платят огромные деньги, ведь невозможно добиться успеха просто так. Слава богу, мне есть чем ответить: я спродюсировал «Южный ветер», самый кассовый фильм за последние 15 лет в Сербии, и снялся в нем, а также в самом кассовом российском проекте в истории. Никакое лобби, никакое государство не заставят людей по два-три раза приходить на фильм за собственные деньги. А госзаказы зачастую проваливаются в прокате.

— Если про кино вы говорите много и постоянно, то на более мирские темы с вами практически никто из СМИ не общался. Отсюда вопрос: вы не можете не знать про дело Павла Устинова, за которого в сентябре вступились десятки ваших коллег и друзей, включая Александра Молочникова, Александра Паля, Сашу Бортич. Почему вы публично не высказались по этому поводу?

— Я считаю невежливым, будучи гражданином Сербии, высказываться о проблемах России. Не могу как гость говорить: «Знаете, ребята, в вашем доме не все нормально. Тут вот грязно, а вон там надо мебель переставить». Это так же неприлично, как если бы вы приехали в Сербию и публично осуждали внутреннюю политику. Могу лишь сказать, что я за диалог. Если диалога нет, чувство несправедливости в народе вскипает, общество дестабилизируется, а дестабилизация часто приводит к кровопролитию. Я очень осторожно отношусь к этой теме и даже в Сербии не часто ее публично обсуждаю.

— Это позиция. Вы как-то сказали, что успех вам не принадлежит и что он дан для чего-то. Поняли для чего?

Не понял. Русский философ Иван Ильин сказал: «Если мое дело Богу нужно, то оно и мне нужно, и ему найдется применение». Он сбежал от коммунистов, потом — от нацистов, жил и писал в Швейцарии. 50–70 лет о нем не слышали на постсоветском пространстве, потом его тексты вернулись в Россию. И вот, их цитирует сербский актер.

— А вы этот успех чувствуете? Условно, что-то изменилось в вас за последний год, когда вы в трейлерах стали мелькать наравне с Сашей Петровым?

— Я замечаю внутренний прогресс, когда работаю на площадке. Стал свободнее, больше деталей подмечаю, могу сыграть то, что раньше не мог.

— Вы снимаетесь в России шесть лет, примерно столько же лет у вас берут интервью. Все они до сих пор сводятся к работе с Никитой Михалковым, вашим внешним данным и всевозможным различиям между Сербией и Россией. Был момент, когда вас это утомило?

— Да, есть такое. Вы хорошо заметили. Люди спрашивают одно и то же, потому что не слушают ответы, которые, кстати, тоже не меняются. Я на автомате уже на эти вопросы отвечаю, не замечаю даже.