Писатель Григорий Служитель — о пейзажах и пряниках Свияжска

Читать в полной версии

Григорий Служитель Писатель, актер театра «Студия театрального искусства»

 

«А теперь посмотрите во-о-он туда», — сказал наш экскурсовод Валентин Павлович, немолодой мужчина с печальной нотой в голосе и смирением в глазах. Сказал и протянул руку в сторону пристани: «Осенью 1918 года к острову подплыла лодка, с нее сошел Лев Троцкий и спешно направился к площади, куда согнали все немногочисленное население Свияжска. Накануне на пьедестал поставили какую-то скульптуру и накрыли ее брезентом. Троцкий произнес короткую речь: "Граждане свободной России, сегодня и здесь, в городе, где веками эксплуататоры морочили голову трудовому народу, мы открываем памятник первому бунтарю и религиозному протестанту в истории Иуде Искариоту. Ура, товарищи!" Тут, значит, брезент стянули, и народ ахнул: гипсовая статуя изображала, так сказать, мужчину с угрожающе поднятым кулаком к небу, веревкой на шее и совершенно босого. И вот кто-то из толпы заметил: "На революцию они деньги нашли, а на обувку Иуде уже не хватило". Вы — артисты, — продолжил экскурсовод, — воображение у вас, значит, что надо. Сами можете представить судьбу этого самого выкрикнувшего». И мы представили. Мы же артисты.

Да, мы артисты, и наш театр «СТИ», в котором я играю уже много лет, впервые оказался на гастролях в Татарстане. Свияжск находится в полутора часах езды от Казани и представляет собой остров в том месте, где река Свияга впадает в Волгу. Город был заложен в середине XVI века по приказу Ивана Грозного с целью создать военный лагерь или форпост для последующего захвата Казани. Сотни деревянных домов были фактически доставлены сюда в разобранном виде вплавь по Волге из Углича. На песчаном берегу Свияжска их аккуратно разложили и собрали строго согласно инструкциям. Такая вот средневековая ИКЕЯ. О высадке русского десанта на остров сохранился фрагмент летописи: «Месяца маиа 24 в Неделю всехъ святыхъ царь Шигалей и воеводы пришли на Свиягу, и вылесчи воеводы великаго князя изъ судовъ, начаша лесъ сещи, где быти городу».

Пейзаж вокруг Свияжска тяготеет к горизонтали. То есть прямостоящее положение в этой местности кажется каким-то неестественным. Хочется лечь на пригорок, заложить руки за голову и по мере способностей подражать плавным, тягучим линиям природы. Сильно сомневаюсь в теории влияния климата и ландшафта на характер, но все-таки хочется думать, что каждый уроженец здешних мест в чем-то гений. Буквально. Если он не рисует и не сочиняет стихи, то, к примеру, гениально доит корову или печет пряники.

Кстати, о пряниках. Они составляют честь и гордость свияжского промысла. Даже если вы не интересуетесь русским зодчеством (а тут целых три монастыря на крохотный пятачок), если равнодушны к природе (но ведь таких нет среди вас, ведь нет же?), то наведаться сюда стоит и одних только пряников ради. Вообразите такой вот изразец из глазури, мягчайшего теста и белого меда (приправленного, если повезет, для пикантности пчелиным крылышком). На прянике обязательно изображен какой-нибудь сюжет из жизни острова. Например, рыбак выуживает щуку из воды. Или звонарь раскачивает колокол (при этом перезвон разлетается по глазури во все стороны восьмушками и четвертинками). Или знаменитый местный участковый Гаврилыч (кстати, единственный милиционер в Свияжске) отдает вам честь и, судя по выражению лица, желает приятного аппетита, да и вообще весьма рад быть вами съеденным.

Гаврилычу повезло: преступность в Свияжске колеблется вокруг устойчивого нуля. В каком-то смысле такая законопослушность — компенсация за все ужасы прошлого, которым Свияжск был свидетелем долгие века. Я не зря вспоминал Троцкого. Где-то в мемуарах он написал, что именно бой за Свияжск определил исход всей гражданской войны. Здесь Лев Давидович наконец уяснил себе, как именно молодая советская республика будет расширять и закреплять свою власть: обещаниями и террором. Но и белые не отставали. Остров много раз переходил от белых к красным, от красных к зеленым и обратно. Иногда власть менялась за день трижды. Новая власть тут же проводила по острову рейды и выявляла потенциальных врагов. Расстрелять могли за что угодно. В одном случае, только за то, что у несчастного были слишком холеные и ухоженные руки, в другом — наоборот — если они были слишком натруженные и грубые. Земля Свияжска на метр вглубь пропитана кровью. Эпохи сменялись, но XX век, как не трудно догадаться, постарался больше других. Здесь проводились массовые расстрелы и повешения. Посреди Свияжска построена тюрьма, условиями содержания сильно напоминавшая Соловки.

«Но знаете, — продолжал наш гид Валентин Павлович, — смертность в свияжских казематах была относительно низкой. Например, к весне 1943 года она составляла всего 35% от всех осужденных». Экскурсанты, выпятив нижние губы, одобрительно закивали головами. Я окинул взглядом нашу группу и мысленно сократил ее на треть. Чтобы все было по-честному, включил в список «сокращенных» и самого себя. Под ложечкой засвербело. Так что я все-таки поменял себя местами с соседом справа, благо он не работал в нашем театре и был мне совершенно не знаком. Сосед, как будто о чем-то догадавшись, недобро на меня посмотрел и поправил очки.

В типичной свияжской камере кажется, что осужденные незримо присутствуют среди нас. В каком-то смысле так оно и есть. В маленькое окошко видны река, леса, небо. Их цвета из душной страшной камеры кажутся усиленными во много раз.

Гуляя по этому крохотному островку, как будто нарисованному художником-сказочником; по островку, как будто выступившему словно рыба-кит из волн, я думаю: откуда в человеке такая тяга к разрушению? Почему самые красивые места нашей страны отмечены следом особенного насилия и зла? И вспоминаю Тютчева, его «Мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей». Так ребенок готов разбить самую любимую игрушку, чтобы посмотреть, что там внутри. А внутри все то же, что и снаружи. И вот он отбрасывает в сторону развороченный автобус или распотрошенного зайца и его внимание привлекает что-то другое. Что-то, что тоже будет растерзано, когда придет срок.

«Вот видите! — говорит Валентин Павлович. — У нас тут и облака взбиты как-то иначе, чем везде, и небо синеет по-другому, не так, как у вас там в Москве».

И мне хочется добавить, что и холмы вокруг острова пологи как-то по-особенному и трава сочнее, и коровы пятнисты ни на что не похожей, свияжской пятнистостью. И собаки лают не предостерегая, а, наоборот, гостеприимно, добродушно и обаятельно. Если бы меня кто-нибудь спросил: «Гриша, какое место ты в первую очередь показал бы незнакомому с русским пейзажем туристу?», я, не задумываясь, выбрал бы Свияжск.